Безутешная плоть - Цици Дангарембга

берешь его за руки и ведешь к дому, который построил его брат.

– Это я, Баба. Тамбудзай, – говоришь ты ему в лицо.

Но ему неинтересно.

– Вири, – тихо, мечтательно напевает отец, пока ты ведешь его дальше. – Ха, вакомана, о мужчины и женщины, вири, вири.

Когда вы входите в его комнату, он спотыкается о тарелки, оставленные Фридом. Угали, застывшее мясо, подливка, кусочки овощей разлетаются в разные стороны.

– Вири, о вири, – вздыхает Баба.

Не говоря друг другу ни слова, вы с племянницами укладываете его на матрас.

Ночь ползет на запад. Серые очертания горы за домом. Ты и не думаешь спать.

Болтовня в боковой комнате через некоторое время стихает, девочки снова погружаются в сновидения. Ты зажигаешь свечу. Наконец берешь тетрадь, которую раньше отшвырнула.

Ближе к концу проба пера под названием «Мантра». Название выведено в середине строки цветистыми прописными буквами. Под ним мелким, смешливым почерком просьба учительницы: «Пожалуйста, пиши нормально».

Ты помнишь, как сочиняла стихотворение, но не помнишь, о чем оно, и с любопытством опять читаешь мысли, запечатленные на бумаге твоей детской рукой.

Мантра

я не помню нет совсем не помню ту мрачность о которой она говорит ее живую сосредоточенность как она сидит прижав палец к выщербленным рядам кукурузных початков не помню эту плотность страдания которое она считает гуще багряного облака брызжущего на гору каплями красных вспышек заката оно глубже пурпура сока сигизиума тени мангового дерева колышущейся над ней сень она понимала со страхом могла расщепить женщин во мне нет ни ее ошибок ни ошибок ее рассудка

Раздраженная загадочными фразами, ты бросаешь тетрадь обратно в сундук и снова начинаешь обдумывать, как достигнуть своей цели. Ты еще не пришла ни к какому заключению, когда раздается голос матери.

– Май-ве, май-ве. Юви, юви, о Отец! – кричит мать. – Меня убивают! Меня приговорили к смерти! Дочь! Консепт, Фридом! Вы все, у меня вырывают жизнь!

Ты идешь к двери. Ждешь, опустив голову. Потом возвращаешься в постель, решив не выходить.

– Юви! Юви! Он убивает меня, он убивает меня, – причитает мать. – О, мои дочери и внучки-ве. Кто спасет меня от этого человека?

Ты продолжаешь слушать, через некоторое время крики умолкают. Когда снова становится тихо, ты ложишься в кровать и поворачиваешься к стене, как будто спишь.

Глава 20

Рано утром ты достаешь из чемодана небольшой сверток и кладешь его на стол к продуктам. В нем блузка и юбка для матери и рубашка с короткими рукавами для отца. Их ты собиралась подарить родителям, чтобы, так сказать, «открыть им рот» перед разговором о проекте Деревня Эко-Транзит. Ведь ты воображала себе торжественную встречу. Ты оставляешь сверток в качестве посредника, своего рода страховки, чтобы рот у матери не закрылся. Ясно, что тебе пора уезжать на «Мазде» «Зеленой жакаранды», но ты планируешь вернуться и заключить сделку. Ты кладешь сверток так, чтобы его легко было найти, и идешь к входной двери.

– Ндиве, Мэгги? Это ты, Мэгги? – Консепт и Фридом поют, подметая центральный газон метлами из веток. – Вакатора мукунда. Кто забрал мою дочь?

Их счастливые голоса заливают двор музыкой.

Мать умывается. К стене веранды прикреплен эмалированный таз с теплой водой. Рядом лежит кусок зеленого мыла «Санлайт». Мать осторожно вытирает лицо затертым до дыр, сереющим полотенцем.

Ты вспоминаешь, что привезла еду, туалетные принадлежности, но не взяла душистое мыло, «Люкс», «Гейшу» или «Пальмолайв», чтобы омовения матери были немного ароматнее.

– Доброе утро, Тамбудзай. – Мать не смотрит на тебя. – Я подумала, лучше оставить его в покое, не мыться там, где он.

Ты стараешься держаться бесстрастно, спокойно.

– Доброе утро, Май, – отвечаешь ты. – Как спалось?

– Как видишь. И, может быть, слышала. А ты, как тебе спалось?

Ты заверяешь ее, что прекрасно отдохнула.

– Это хорошо.

Похлопывая полотенцем, она вытирает щеки, шею, осторожно повязывает платок на голову и несколько секунд пытается прикрыть передней частью отеки на лбу. Надвигает платок еще ниже, чтобы спрятать красную звездочку, сверкающую в белке глаза. Потом опять поднимает его, поскольку так ничего не видно.

– То, что дала та женщина, твоя начальница, мы в любом случае используем, – говорит мать. – Еще немножко поживем. Я вот о чем думаю: почему она хочет, чтобы мы выжили? Все время думала. Даже когда держала вот так руки, когда пиво уже испарилось и он стал целить точнее, даже тогда я думала, Стивенсон чего-то хочет, и, возможно, я могу это сделать. Поэтому я решила, будь что будет, я выслушаю тебя, выслушаю то, что ты приехала рассказать о своей работе с этой… этой…

– Трейси, – подсказываешь ты. – Трейси Стивенсон.

– Ах, Мэгги, учандиурайиса, Мэгги.

– Ах, ты погубишь меня, Мэгги, – поют племянницы.

– Да, – кивает Май. – Я готова выслушать то, с чем ты, по твоим словам, приехала.

Девочки чисто подмели двор и сгребают мусор на обломок алюминиевой кровли в конце двора. Их голоса становятся тише.

Май изо всех сил, что позволяют ей синяки и ушибы на лице, кричит, чтобы внучки отнесли таз с