Вся синева неба - Мелисса да Коста
— Тебе нравится?
— Обалденно.
Они продолжают есть под звяканье вилок и джазовую мелодию, наполняющую студию. Свечи разливают трепещущий приглушенный свет. Пок улегся у ног Жоанны. Каналья смотрит на него из угла.
— Как там было днем на фестивале? — спрашивает Эмиль.
— О… Очень хорошо… Это был последний день. Все мастера выставлялись у церкви Сен-Венсан.
— Здорово.
Повисает молчание, они продолжают жевать.
— Ты встретила Миртиль, когда вернулась?
— Нет. А ты?
— Я тоже.
— Думаю, она прячется.
Он кивает и отпивает глоток воды.
— Она хочет дать нам спокойно провести вечер свадьбы. Наверно, хоронится в уголке своей гостиной…
— Бедняжка…
Эмиль заканчивает убирать со стола, а Жоанна приносит две чашечки с десертом — белым кремом, посыпанным малиной. Третья чашечка остается на кухонном столе.
— А эту мы не возьмем? — спрашивает он.
— Нет, эта для Миртиль.
— Ей чертовски повезло с тобой.
Она качает головой.
— Нет, это нам с ней повезло.
— Это верно.
Свадебное платье, покачивающееся на вешалке на другом конце комнаты, тому свидетельство. Это тоже не пустяк.
— Я буду по ней скучать, — добавляет Жоанна.
— Да… Я об этом не думал, но я тоже.
— Мы ведь поедем дальше теперь, когда свадьба состоялась, да?
Он чувствует, что ей этого не очень хочется. Не сейчас. Да и ему тоже. Они привыкли к этой жизни в Эусе, к студии с каменными стенами, к внутреннему дворику, к чаю под платаном, к присутствию Миртиль и ночным партиям в скрабл, к мощеным улочкам. Они не готовы уехать сейчас же.
— Знаешь, спешить некуда… Можем побыть еще немного.
Он видит облегчение на ее встревоженном личике. Она надеялась на такой ответ. Она кивает.
— Да, нам некуда торопиться.
Оба рады, что оказались на одной волне.
— Ну-с… Что это у нас? — спрашивает Эмиль, погружая ложку в чашечку.
— Тирамису с малиной и белым шоколадом.
Он съедает все так быстро, что Жоанна даже не спрашивает, нравится ли ему.
Он достает бокалы, которые отыскал в кухонном шкафчике, и открывает бутылку шампанского.
— Это нам подарили Анни и ее муж, — сообщает он.
— Какие они милые.
Он наполняет бокалы шампанским, а Жоанна ставит на стол доску «Монополии», которую отыскала в гостиной Миртиль несколько дней назад.
— Я предлагаю новое правило, — объявляет он, садясь напротив нее.
— Какое?
— Поскольку сегодня вечер нашей свадьбы, можно воспользоваться игрой, чтобы узнать новое друг о друге.
Он чувствует ее нерешительность, но все же продолжает:
— Тот, кто сядет в тюрьму, должен ответить на один вопрос, чтобы выйти. Как ты на это смотришь?
Несколько секунд она молчит. Должно быть, взвешивает для себя вероятности влипнуть.
— Брось, ничего плохого, — настаивает он. — Просто чтобы лучше узнать друг друга… Как эти глупые игры в загадки или в правду.
Он спрашивает себя, играла ли она в такие игры подростком в своей глухой деревне… Может быть, и нет.
— Хорошо, — говорит она наконец.
Они начинают играть, потихоньку цедя шампанское, оказавшееся довольно вкусным.
— Тебе нравится? — спрашивает Эмиль Жоанну.
— Да. Освежает.
Она берет на себя банк. Считает и раздает билетики. Игра старая. Билетики еще во франках. Голос Рэя Чарльза сменяется голосом Луи Армстронга. Жоанна тихонько подпевает Only You. Она явно знает слова наизусть.
— Я не знал, что ты любишь джаз, — удивляется Эмиль.
Она отвечает, продолжая перебирать билетики:
— Мой отец был фанатом Майлза Дэвиса и многих других. Я выросла под аккорды джаза.
— Ты удивительная…
Она поднимает голову от неожиданности и перестает раскладывать билетики.
— Что?..
Он не знает, почему это сказал, наверно, пузырьки шампанского ударили в голову. В такую жару от двух бокалов можно здорово опьянеть.
— Нет, я просто… Ты удивительный персонаж.
— Чем же?
— Не знаю. Эта тайна, которой ты окутала твою жизнь… То, как ты живешь… Твое молчание… Твое спокойствие… Как будто ты хочешь, чтобы о тебе забыли… А потом вдруг выдаешь цитату или поешь джазовый мотив, старый как мир…
Он улыбается ее удивленному виду. Да уж, она тот еще персонаж. Все, что он сказал, — правда. А он еще не упомянул о ее черной шляпе, о просторных одеяниях, о ее полном порой равнодушии, о бабушкиных снадобьях…
— Я всего лишь отражение моего отца, — говорит она, пожав плечами.
Он улыбается немного грустно, ведь она его потеряла, своего отца, как видно, служившего ей образцом. Может быть, поэтому она всегда носит черное…
— Наверное, он был очень хорошим человеком.
— Был.
Она протягивает ему кипу билетиков, чтобы рассеять тягостный момент.
— Вот, смотри, эти ты должен положить на середину. Это идет в кассу общины.
Они молча продолжают партию. Первым оказывается в тюрьме Эмиль. Жоанна надолго задумывается, какой вопрос ему задать.
— Я не знаю… — говорит она в замешательстве.
— Есть что-нибудь, что ты хотела бы знать, но боялась спросить?
Она еще немного медлит, барабаня пальцами по столу, спрашивает ясным голосом:
— Куда ты ходил сегодня днем после церемонии?
Это явно не тот вопрос, которого он ожидал. Он медлит немного, прежде чем ответить:
— Я пошел в Ком и посидел в церкви. Потом вернулся.
Она серьезно кивает. Он не сказал ей про письмо Лоре. Она тут ни при чем, она просто хотела оказать услугу и никогда не претендовала на место Лоры, но он боится обидеть ее.
— Хорошо… Можешь выйти из тюрьмы.
Он бросает кубик. Через несколько минут в клеточке тюрьмы оказывается Жоанна, и он видит, как она беспокойно ерзает на стуле. Есть одна вещь, которую он очень хотел бы узнать… Почему она всегда носит черное, цвет траура? Но он не
