Великие рыбы - Сухбат Афлатуни
А сама Мария Федоровна Данилова в 2000 году была причислена Архиерейским собором Русской церкви к лику новомучеников и исповедников. В Никольском храме был освящен в честь нее придел. Икону писали по трем маленьким фотографиям, оставшимся от нее: одна со сданного партбилета и две из уголовного дела. По словам прихожанок, помнивших ее, иконописный образ внешне вышел на их Марию Федоровну не очень похожим, но вот духовное сходство – да, удалось передать…
По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб.
Медленно и осторожно идут Марии к Его гробу.
Две, три… десятки, сотни… тысячи. Зовут их всех по-разному, но все они – Марии, «горькие». Горькие Его сестры, скорбные ученицы.
Идут через пыльные степи, через ледяные сибирские леса, через разбитые войной города, через полыхающий синевою лен. Поклониться и поплакать от сердца над Его Телом. Тихо, несуетно поплакать, без обычного бабьего воя.
«Только кто нам отвалит камень? – спрашивают они друг друга. – Кто нам камень от гроба отвалит?».
А вот и Его гроб… Вот он, все ближе. Весь горит в первых лучах. И камень отвален. И ангел у входа стоит.
Николай
Ты видишь, как на море ветер все рвет?
Ты слышишь, как синее стонет, ревет?
Епископ Ермоген Добронравин
Маленький двухмоторный «Ли» протарахтел по грунтовой полосе алматинского аэродрома. Колеса оторвались от земли, машина пошла вверх. Пассажиры переговаривались, обмахивались газетами, поглядывали на странного старика в рясе.
Старик обратил на себя внимание уже на поле: стоял возле трапа и благословлял всех. «Ну, лететь не страшно, с нами святой!» – пошутил кто-то, остальные засмеялись.
Летевшим в самолете «святым» (теперь это можно было бы написать и без кавычек) был митрополит Алматинский и Казахстанский Николай. Вместе со своими спутниками он направлялся в тот июль 1947 года в Москву, на заседание Синода.
Он родился 27 марта 1877 года, в самый день Пасхи.
Родители его Никифор и Мария Могилевские проживали в селе Комиссаровка Екатеринославской губернии. Сына назвали Феодосием, в честь мученика Феодосия Сирмийского.
«Отец у нас был строг, – вспоминал владыка, – он был очень требовательным к порядку и исполнению заданных нам работ… Семья у нас была большая, жалованье у отца-псаломщика маленькое. Поэтому нам приходилось работать и в поле, и на огороде, и по дому. Отцу надо было всех накормить, одеть, обуть и выучить. Никто в нашей семье без образования не остался».
К концу жизни Никифор Могилевский дослужился до протоиерея.
Узнав о смерти отца, Феодосий (тогда уже ставший епископом) написал такое письмо: «Дорогой папаша! Горюю, что не могу приехать на твои похороны и проститься с тобою. Прости меня за это. Прими мою благодарность за все, что ты для меня сделал, и позволь мне, по благодати Божией, благословить любящею сыновнею рукою святительским благословением место твоего упокоения».
Письмо владыка вложил в бутылку, запечатал и послал в Комиссаровку, чтобы ее закопали подле могилы отца, у изголовья.
Самолет неторопливо набирал высоту. В иллюминаторе проплывали предгорья Алатау с оставшимися кое-где снежниками. Но митрополит не глядел на них, а тихо шевелил губами.
Иногда чуть приостанавливал молитву, чтобы перевести дыхание: от подъема сохло во рту и закладывало уши. Тогда перед глазами возникали картины далекого прошлого. Отец… Мать… Зимние вечера на печи под рассказы бабки Пелагии, помнившей бессчетное множество житий святых… Духовное училище в Екатеринославле, куда его отдали десяти лет… Екатеринославская семинария… «Море житейское»…
И снова шла тихая под гудение моторов молитва.
В Екатеринославской семинарии он один раз побывал в «бунтовщиках».
Был у них инспектор, не в меру строгий. Однажды посадил в карцер и оставил без обеда человек двадцать. Прочие семинаристы возмутились. Не пошли после занятий в трапезную, а собрались все в актовом зале и молча стояли там.
Пришел ректор, попробовал подействовать уговорами. «Пусть отпустят наказанных, – отвечали семинаристы, – и уволят инспектора, тогда разойдемся».
Послали за архиереем.
«Когда мы узнали об этом, – вспоминал митрополит, – очень обеспокоились. Все семинаристы любили владыку и не хотели его огорчать. Но и сдавать свои, как нам казалось, правильные позиции мы тоже не хотели.
Владыка тоже любил нас, и его посещения были праздником для семинаристов. Он очень любил хоровое церковное пение, а в семинарии пели почти все учащиеся. Пели так ладно и задушевно, что владыка слушал нас со слезами, особенно когда мы исполняли „Море житейское“, сочинение епископа Ермогена».
Прибыл архиерей. Когда он поднимался по лестнице в актовый зал, все воспитанники опустились на колени и запели «Море житейское».
Дай, добрый товарищ, мне руку свою
И выйдем на берег морской. Там спою
Я грустную песню про жизнь, про людей,
Про синее море, про шторм кораблей…
Ты видишь, как нá море ветер все рвет?
Ты слышишь, как синее стонет, ревет?
Все, сопровождавшие владыку, замерли.
Тот остановился в дверях и стоял, слушая пение.
И в море житейском, и в жизни людской
Бывают такие ж невзгоды порой.
Там буря страстей, словно море, ревет…
Там злоба подчас, словно ветер, все рвет…
Когда закончили петь, стали подходить к владыке под благословение. И расходились по своим комнатам. Никто никому не сказал ни слова.
Владыка уехал.
На следующий день семинаристы узнали, что их требования удовлетворены, инспектор отставлен от должности. Известие это было воспринято тихо и спокойно. Продолжали заниматься, как будто ничего не произошло. Но сделали выводы, вести себя стали сдержанней.
В 1904 году, в канун праздника святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца, над Феодосием был совершен монашеский постриг.
Феодосий был наречен Николаем.
В мае 1905 года он был рукоположен во иеродиакона, а 9 октября того же года – во иеромонаха.
В 1911 году иеромонах Николай успешно окончил Московскую духовную академию.
В октябре 1919 года в Чернигове был хиротонисан во епископа Стародубского, викария Черниговской епархии.
В 1923 году назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии.
8 мая 1925 года был арестован.
