Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс
– Причем познакомиться по всей форме, а не так, чтобы познакомиться – и тут же прыгать в постель к их дочери.
Мы разыграли целый спектакль.
– У вас чудесный дом, миссис Фишер, – сказал я.
– Зови меня Клэр.
– У вас чудесный дом, Клэр и Грэм, а теперь прошу нас извинить…
– Да, Грэм, дружок… не выходи на лестничную площадку.
– А если дождаться, чтобы они ушли?
– Ну знаешь, этого можно вообще не дождаться, – сказала она. – Да к тому же у меня кровать узкая. Двуспальная нам бы лучше подошла, но родительская тоже не идеальна. На ней всю жизнь кто-то болеет.
– Двуспальная нам бы подошла.
– «Место для прогулок». Размером с боксерский ринг. – Она повернула голову. – Ты не болен?
– Нет, что ты.
Она приблизила ко мне лицо:
– Как-то ты раскраснелся.
– Нет. Я в порядке. Мы перешли к практическим вопросам, отлично.
– Уверен?
– Да.
– И ты не считаешь, что я… потаскушка?
– Искусительница.
– Растлительница, если такое предлагаю?
– Нет.
– И ты ничуть не волнуешься?
– Нет. Разве что самую малость. То есть хотелось бы решить этот вопрос.
– Ага, и мне. – Она засмеялась и через пару мгновений хлопнула себя по ляжке. – Есть идея.
– Говори.
– Ты можешь сказать папе, что заночуешь у Харпера?
– Когда?
– В пятницу.
– Но я никогда у него не остаюсь на всю ночь.
– А в этот раз останешься, причем на все выходные – до вечера воскресенья.
– До воскресенья?
– Ну скажи, что едешь куда-нибудь с палаткой. Так годится?
– Думаю, да.
– Отлично. План такой…
Звездная, звездная ночь
Я знал, что Фран давно не девственница. Она сама поведала мне свою историю, и мы еще посмеялись над этим словом: «Знаем, знаем: „королева-девственница“ из династии Тюдоров». Я выучил всех ее бывших, рисовал в своем воображении образ каждого и, как положено, всех ненавидел. Сам же, в свою очередь, поделился неудачным опытом близкого контакта с Шерон Финдли за спинкой дивана.
– Это даже хорошо, что у вас не дошло до секса, – сказала Фран. – А то пришлось бы всем рассказывать, что ты потерял девственность за диваном.
– Буквально.
– Буквально.
В этом слове заключался иронический смысл, понятный только нам двоим. «Вот-вот, как мы с тобой и говорили».
Разговор этот случился несколько дней назад, когда мы вечером гуляли на пологом склоне с видом на город. У нас с Фран уже вошло в привычку выискивать живописные места для наших собственных эпизодов.
– Не понимаю, кстати, почему говорится «потерять девственность», – рассуждала она. – Можно потерять носок или зонтик: случайно, незаметно для себя. Правильнее было бы… ну, я не знаю… «скинуть девственность». Как-нибудь живенько. Не «потерять», а кому-нибудь ее «швырнуть».
– А может, «вручить».
– Или «вручить». Как ценный подарок. Именно так ты и поступишь со своей девственностью, Чарли?
– Да, но чек сохраню.
– На случай, если одариваемый не оценит?
– «Примерила, но, извини, не подошло».
– Размер не тот.
– Не моя расцветка.
– А можно взять наличными?
– Но вообще-то, – продолжал я, – дарить ее могут только девушки. А парни лишают их этого сокровища. – Заметив, как нахмурилась Фран, я сразу пояснил: – Так обычно говорится.
– Сексизмом попахивает.
– Точно. Самый махровый сексизм и есть.
– Ну, свою-то, Чарли, ты должен именно вручить. Преподнести. Принести в дар, как ладан или, на худой конец, как изящную авторучку.
– Когда встречу девушку, способную это оценить.
– Когда встретишь девушку, способную это оценить.
На какое-то время мы смолкли.
– А ты свою потеряла или подарила? – спросил я.
– Ни то ни другое… скорее, профукала. О господи. – Прижав к лицу ладони, она сделала глубокий выдох, потом опустила руки и широко распахнула глаза. – Пару дней назад, когда мы репетировали сцену «наутро после первого раза», Айвор хотел, чтобы мы с Майлзом проснулись в объятиях друг друга, полностью преображенные, но идеально причесанные и на белоснежных простынях. Ну я и говорю Айвору: сдается мне, этот опыт – первый и для Ромео, и для Джульетты – мог оказаться не из приятных, и секс у них, скорее всего, получился неуклюжим, скомканным. Уж наверное, и кровь была, и Джульетта сетовала, что у нее там саднит, хотя Ромео наверняка управился за десять секунд, а потом долго извинялся; может, Кормилица все это время расхаживала за дверью и только мешала. Возможно, я немного зациклилась на том, что у Ромео и Джульетты секс был неудачный: ведь если у них любовь, то какая может быть неловкость? Допускаю, что у них все получилось куда лучше, правдоподобнее, а неловкость возникла оттого, что они оба слишком старались, чтобы все было как у людей.
– Искали практические решения.
Она хохотнула:
– В точку! Искали практические решения. Короче, Айвор смотрит на меня как на психичку. «Это, – говорит, – совершенно из другой оперы, Фран», а я гну свое: если Шекспир столь убедительно описал первую любовь, значит он и про первый секс все знал досконально, правда ведь? Майлз, конечно, уперся рогом, мол, трансцендентный секс, в корне меняющий всю жизнь, и никак иначе, – ну, Майлз в своем репертуаре, но я чуть было не выложила им все карты.
– В смысле?
– В смысле своего первого опыта.
– Начала – договаривай.
– В первый раз… тебе правда интересно? В первый раз у меня это было с парнем на несколько лет меня старше.
– А тебе тогда…
– Пятнадцать стукнуло. Как раз под Рождество, в позапрошлом году. Короче, у нас в Четсборне проводился конкурс «Битва ансамблей» – вот не надо делать такое лицо, – и, когда я только перешла в старшую школу, этот Патрик Даррелл, мальчишка из выпускного класса, исполнил со сцены «Роксану», причем без всяких электронных прибамбасов – просто парень с акустической гитарой, и в наших глазах это было необычайно смело: петь про красные фонари и все такое, да еще в присутствии учителей. Пошлятина, но в зале все затаили дыхание, будто с нами говорил сам рассказчик. Знающий толк в проститутках. Ну вот. А через три года и наша группа вписалась в «Битву ансамблей» со своими никому не известными каверами; народ только подергивал плечами в такт музыке, но кто-то пустил слух, что этот парень тоже сидит в зале. Отыграли мы, значит, три песни («Приятного вечера, Четсборн, вы были на высоте!»), а на тусовке после концерта я вижу его: стоит такой и треплется с директором за бокалом глинтвейна; он, видишь ли, из тех чудаков, кого хлебом не корми – дай припереться в школу на какой-нибудь праздник… себя показать и Четсборн во всей красе посмотреть. В общем, стал он за мной увиваться.
