Скупщик - Наталья Борисовна Милявская
Бла-бла… достойные дебютанты, «…однако не все работы, включенные в выставку, могут претендовать на звание “арт-открытия”, в частности, портреты Татьяны Даниловой — вторичная и непрофессиональная переработка канонов портретной живописи времен романтизма».
Чего?
Илья выключил в воду и в тишине еще раз перечитал этот абзац, чуть шевеля губами. «Портреты, смешные в своей студенческой беспомощности», «даже не подражание, а откровенный плагиат».
Семаринский, что, окончательно вынюхал себе все мозги?
Илья растерянно глянул в зеркало — его взъерошенный двойник таращился на него, изумленно подняв брови.
Пришло еще одно сообщение от Юли, и снова ссылка. Ткнув в экран, Илья уже через несколько мгновений потрясенно читал свежую статью на сайте «Афиши». Кажется, необъяснимому коллективному сумасшествию поддалась и редакция этого издания — потому что в импровизированном рейтинге авторов, представленных на выставке, наименьший балл, какие-то смешные полпроцента, получила именно Татьяна, с пометкой «пустая трата времени и холста». Креативщики, бля!
Он раздраженно набрал телефон пиарщицы.
— Юля, какого хера? Ты утверждала верстку?
— Конечно, у меня все письма сохранились, я тебе перешлю! — почти всхлипнула перепуганная пиарщица. — Какая-то ерунда творится! Как думаешь, мне надо позвонить Татьяне, предупредить, чтобы не нервничала? Или ты сам ей… скажешь?
Илья помолчал.
— Я сам скажу. А у тебя сейчас главная задача — сделать так, чтобы в «Музее сегодня» вышла нормальная рецензия. Нормальная! Как мы и договаривались. Езжай к ним в офис, занеси еще денег, ночуй в типографии, отсоси у главреда — делай, что хочешь! Все расходы за мой счет. А эти… пидорасы из «Афиши» просто обязаны напечатать опровержение. Надави на них. Ты же умеешь! И перезвони мне.
Он отключился, едва не ляпнув в сердцах: «Или я тебя уволю!»
Отложив телефон, Илья постоял в ванной, пытаясь понять, что за чертовщина происходит. Потом причесался, накинул халат и, согнав с лица мрачное выражение, вернулся в спальню.
Она сидела в кровати, по-кукольному положив руки поверх одеяла, и, прикусив губу, смотрела в окно. По ее лицу Илья догадался, что Таня уже знает откуда-то о гадкой рецензии Семаринского.
— Уже видела? — спросил он, присаживаясь рядом с ней на кровать.
— Ага, — она кивнула на лежащий на тумбочке телефон. — Женька ссылку прислала. Ты тоже думаешь, что мои работы вторичны?
— Разумеется, нет! У тебя замечательный стиль! Я бы не предложил тебе выставляться в своей галерее, если бы не был уверен, что ты крутой автор!
— Ты так говоришь, только потому что мы… — Таня запнулась. — Семаринский — самый влиятельный эксперт…
Илья расхохотался и сгреб Татьяну в охапку, с какой-то острой и внезапно болезненной нежностью ощутив, какие у нее хрупкие плечи. Ему показалось, он физически почувствовал ее обиду и отчаяние. Она сжалась в комок, отчаянно пытаясь не заплакать.
— Танюшка, милый мой воробей! Слушай внимательно! — он отстранился и заглянул в ее быстро наполнявшиеся влагой глаза. — Семаринский — старый дурак, которого уже никто не воспринимает всерьез. Он был маразматиком еще тогда, когда я учился на первом курсе. А ребятки из «Афиши» просто переели своего хипстерского хумуса с фалафелем и жидко обделались. Потому что это не статья, это кусок говна. А ты сейчас дашь мне слово, что ни одному из этих мудаков не позволишь сомневаться в собственном таланте. Поняла?
На лице Татьяны было написано сомнение.
— И не смей шмыгать носом по такому дурацкому поводу! Я в тебя верю, — сказал Илья серьезно. — У тебя уникальные картины. И, кстати, как минимум трое из гостей поинтересовались у моего агента после выставки, сколько стоит заказать у тебя портрет. Вот это настоящий успех!
Про заказы портретов он соврал, но ложь эта возымела действие — смахнув ладонью накатившие слезы, Таня улыбнулась.
— Спасибо! — пробормотала она. — Прости за нервы. Ты так много для меня делаешь!..
— Ты сейчас о выставке или о том, что было ночью? — уточнил он.
Она, наконец, рассмеялась. Илья снова с нежностью привлек ее к себе, поцеловал в лоб, как ребенка, уткнулся носом в горячую шею. Он бы мог просидеть вот так, не двигаясь, целую вечность.
— Сейчас мы с тобой позавтракаем, потом я отвезу тебя домой, или куда там тебе сегодня нужно… а потом, пожалуй… заеду в галерею, по делам.
«Вернее, навещу одного старого, выжившего из ума искусствоведа…»
По будням Семаринский традиционно обедал с четырех до шести в небольшом ресторанчике «Венеция» — этой привычке он не изменял уже несколько лет. Илья вошел внутрь, удостоверился у милой девушки-администратора, что их постоянный клиент уже здесь, и, недобро ухмыляясь, поднялся на второй этаж по кованой лестнице.
Даже столик Семаринский традиционно заказывал один и тот же — в самом дальнем углу зала, за колонной, украшенной вычурной лепниной. Илья прошел между столов — зал был почти пуст — и опустился на стул напротив критика.
При виде Ильи тот замер с вилкой в руке, перестал жевать и настороженно уставился на визитера.
— Нисуаз с тунцом! — сказал Илья, глянув в тарелку. — Отличный выбор!
Семаринский неопределенно колыхнул желеобразным лицом.
— А я еду мимо — дай, думаю, загляну, поздороваюсь! Вдруг Мстислав Анатольич здесь, любезный. Как раз и выставку обсудим!..
