Дом, где тебя ждут - Ирина Анатольевна Богданова
– Неслыханно! Произвол! – у мадам Олбринг, наконец, прорезался голос, но не властный, какой был прежде, а писклявый и дребезжащий.
Ладынин сказал с тихим бешенством:
– Это война, на которой могут убить. И даже в такой гнилой конторе, как ООН, должны это понимать.
Мадам Олбринг так смешно вытаращила глаза, что Варвара едва удержалась от смеха. Кивнув Йонатану: мол, принимай гостей без меня, она взяла Ладынина под руку:
– Если не ошибаюсь, вы намекали на чай.
Его взгляд моментально стал нежным.
Не обращая внимания на мадам Олбринг, он сказал по-русски:
– Простите меня за этот спектакль, но иначе с ними нельзя. Наглеют, – он кивнул в сторону Олбринг со товарищи, застывших наподобие соляных столпов.
Перекинутый через локоть букет лежал на плече нежной тяжестью пунцовых цветов с полупрозрачными лепестками, рядом шел Ладынин, и Варвара поняла, что давно не чувствовала себя такой счастливой. Это в ее-то годы! Непостижимо! Ноги не шли, а летели по воздуху, едва касаясь тропинок, утрамбованных пятками беженцев до состояния бетона.
– А я ведь и самовар привез, – шепнул Ладынин.
– Да ну?
– Правда, правда. Вон стоит, посмотрите.
Он указал на негритят, сидевших на корточках возле огромного пузатого агрегата, вокруг которого порхал солидного вида солдат с широкой желтой полосой на погонах.
Из самоварной трубы вился дымок, и лица детей отражали гамму чувств от испуга до восхищения.
Чай Варвара предпочитала свой – первосортный, английский, купленный с большим запасом в Луанде. Она достала коробку в виде китайской пагоды с головой дракона – подарок Йонатана:
– Ваш кипяток из самовара, моя заварка. Договорились?
Ладынин поднял руки, картинно сдаваясь:
– Здесь вы хозяйка.
– С сахаром или без?
– На Руси говорят: чай без сахара – что поцелуй без любви.
Варвара плеснула в чайник кипяток и размешала заварку деревянной ложкой на длинной ручке.
– На Руси… Для меня это звучит как «в сказочной стране», – она поставила чайник на столик, покрытый салфеткой из пальмовых листьев, и достала чашки. Чашки у Варвары были белые, тонкостенные, из дому. Она привезла их в первый приезд и теперь таскала за собой по всей Африке. Когда одна чашка разбилась, она погрустила над ней, как над частицей прошлой жизни.
– Я никогда не была в России, но, представьте, она мне снится, и с большими подробностями.
Варвара замолчала, не умея вместить в слова прекрасный голубой город с золотом куполов, где по широким улицам гуляет морской ветер, а прямые лучи проспектов сбегаются в одной точке. Она знала, что за перекрестком у Пяти Углов есть дом с колоннами и красивым кованым фонарем. Чуть подальше, через проход – маленький дворик, зажатый со всех сторон каре из слепых стен с одним окном. Иногда в окне виднеется неясный силуэт со свечой в руках. Она не знает, кто это, но от него веет волнующей тайной встреч и расставаний.
От жары пальцы казались ватными, но все же Варвара не стала открывать полог, отделяющий пространство палатки от внешнего мира. Вдвоем с Ладыниным ей было хорошо и спокойно. Между ними в пластмассовом ведре полыхали розы, похожие на предрассветное небо с лазорево-пунцовым румянцем зари.
Золотистая струйка заварки подсветила тонкую стенку чашки. Сергей Дмитриевич поднес чай к губам и сделал глоток, а потом долго молчал, прежде чем сказать:
– Я человек военный, служу, где приказали, но вы, Варварушка, могли прожить спокойную и обеспеченную жизнь. Почему вместо благоденствия вы выбрали Африку и лишения?
– Да ничего я не выбирала, – ответила Варвара после паузы, – не считайте меня героиней. Просто получилось так, что было надо, а потом еще раз надо, а потом еще. Ну и… – она смиренно пожала плечами, словно извиняясь за свою судьбу. – Муж меня бросил, ребенок умер, вот Господь сжалился и послал работу.
– Вы необыкновенная женщина, – сказал Ладынин с волнением в голосе. – Я не хотел бы с вами расставаться.
У Варвары екнуло сердце. В ожидании следующих слов она вскинула на него глаза. Тот ответил прямым взглядом.
– Варвара Юрьевна, я приехал попрощаться, потому что меня отзывают в Союз.
– А кто же будет здесь? – вырвалось у Варвары.
– Москва пока молчит, но сказали, замену пришлют на следующей неделе, – Ладынин встал и по-офицерски склонил голову, – я приехал просить разрешения написать вам.
Варвара облизала губы, которые внезапно пересохли, несмотря на чай:
– Мой адрес: Ангола, – ее улыбка была бесконечно печальной, – и я не знаю, как часто смогу получать ваши письма, но обещаю ждать их с нетерпением.
– А отвечать будете?
Варвара подала ему обе руки:
– Конечно буду. Счастливого пути!
В поисках точки опоры она посмотрела на лик Богоматери, ответивший всепрощающим взором.
Москва, 1994 год
«Варварушка!
В прошлом письме вы сообщили, что отметили десятилетие памяти родителей. Примите мои глубочайшие соболезнования. Светлая им память. Понимаю, что годы успели притупить ваше горе, но все же могу сказать, что умереть в один день – большое счастье для любящих супругов и о такой кончине можно только мечтать.
Со дня нашей последней встречи прошло много лет, а мне кажется, что мы не расставались ни на минуту. Можно, живя вместе, существовать по отдельности, а можно быть вместе вдали друг от друга.
Думая о вас, я вижу ваше отражение как в волшебном зеркале: глаза видят, а руки не дотягиваются. Пусть это мои фантазии, но сейчас вы стоите под пальмовым навесом и читаете мое письмо. Вокруг вас отирается шустрый негритенок, и время от времени вы опускаете руку, чтобы погладить его по круглой головенке. Я знаю, что в Анголе палит солнце. Краснозем под ногами трескается мозаичной коркой, так будет еще месяц, до сезона дождей.
А у нас в России зима. В мое окно стучат хлопья снега. Сквозь полуоткрытую форточку на подоконник намело маленький сугроб, но встать и закрыть форточку мне лень. Кроме того, намучавшись на жаре, я полюбил холод.
Часы показывают полночь – детское время для страдающих от бессонницы. Верите, но я с благословением вспоминаю то время, когда от усталости мог заснуть где угодно и в любой позе, хоть вниз головой. В моей однокомнатной квартире тишина. Со мной только вы, ночь и Москва – город, который в крови у каждого русского. Простите за графоманию, но я чувствую, что Москва живет во мне топотом копыт конницы Дмитрия Донского и перезвоном колоколов на Сретенке – здесь народ встречал Владимирскую икону, принесенную для защиты от орд
