Отречение - Мария Анатольевна Донченко
– К рабочим контактам – спокойно, – трезво ответил Усольцев, – однако здесь Вам придётся иметь в виду, что как раз массовка это может неправильно понять.
– Это мы учтём, – пообещал Калныньш, – я не первый год работаю в России и понимаю, что такая особенность у местной массовки есть. Она, вероятно, уходит корнями в совковую пропаганду времён Второй мировой войны. Впрочем, это не так важно, откуда она взялась, но сам фактор мы, безусловно, будем учитывать.
Калныньш говорил по-русски почти без акцента. Он был спокоен и подчёркнуто предупредителен, ничем не давая понять, что затронута больная для него тема – ведь он был сыном латышского националиста, брошенного в нищету трущоб именно в результате Второй мировой войны, победой в которой так гордятся эти русские оборванцы…
– В событиях, которые начнутся на следующий день после выборов, – продолжил Калныньш, – могут принять участие самые разные люди… Демократические силы всем хороши, но за ними нет ни массы, ни ярких молодых лидеров.
– Почему же? Лидеры есть… – попытался возразить Усольцев, но Калныньш резко покачал головой.
– Старые лидеры одряхлели и неспособны на решительные действия, – резко ответил он, – а нам нужны новые фигуры – я не скрою, одной из них я вижу Вас, Алексей. И нам нужна масса, а масса пойдёт за националами. За скинхедами, фанатами, с одной стороны. А с другой… – он перевёл дыхание, – не удивляйтесь, с другой стороны – за националами малых народов. За чеченцами, исламистами, ну и так далее…
– Ну это как-то слишком. Вы серьёзно считаете, что столь разные силы смогут действовать однонаправлено? – усомнился Усольцев.
– Ещё как смогут, – кивнул Калныньш. – Главное – всё грамотно и технично организовать. Собственно, ноу-хау и состоит в том, чтобы привлечь группировки, которые в другое время друг друга убивать готовы. А дальше возможны различные сценарии. Совсем о конкретике пока говорить рано, пока мы можем выделить временную точку – непосредственно после выборов.
Усольцев кивнул, скрестив на груди руки.
– А пока…
– Пока нужно готовиться, – сказал Калныньш с напором, – не пренебрегайте никакими знакомствами – все они могут пригодиться, когда настанет час… В первую очередь я имею в виду парламентских коммунистов. Возобновите дружбу с ними. Я надеюсь, Вы сможете сделать так, чтобы это не помешало Вашей дружбе с демократическими лидерами. Мы с Вами друг друга поняли, я надеюсь.
– Разумеется, – без колебаний ответил Усольцев. – Мне только хотелось бы обсудить ещё один, весьма деликатный аспект сотрудничества…
Дальше шёл скучный разговор двух коммерсантов о деньгах. Впрочем, Леся, слушая запись, оживилась именно на этом месте – планировалась достаточно солидная прибавка к семейному бюджету. Она даже приподнялась, подавшись всем телом в сторону компьютера.
– Вот ведь подлец!.. – усмехнувшись, покачал головой куратор.
…Со встречи Усольцев вернулся уставший и, едва сбросив костюм, рухнул в постель. Как только он забылся тяжёлым сном, Леся заботливо собрала его одежду и отправилась на кухню.
Там она распорола шов подкладки пиджака, извлекла миниатюрное записывающее устройство, спрятала его к себе в косметичку и очень аккуратно заштопала подкладку, так, чтобы муж не обнаружил, как не обнаружил он зашитый диктофон.
Впрочем, теперь она могла бы и сказать, что ткань просто разошлась по шву.
Ей не терпелось самой узнать, что же было на флеш-карте, но карта, как назло, была нестандартного формата, слишком маленькая, и для прослушивания требовалось специальное оборудование. Пришлось Лесе ждать утра и начала рабочего дня.
Спала она очень плохо, ворочалась с боку на бок, и храп Алексея над ухом мешал ей уснуть.
С самого раннего утра она позвонила куратору, и теперь они вдвоём слушали запись в его рабочем кабинете.
* * *После последнего разговора с Надей Артём утратил интерес к жизни. Он по-прежнему ходил каждый день на работу, брал в руки инструмент, и труд немного успокаивал его; но стоило утихнуть звукам мастерской, стоило выйти на улицу хотя бы на перекур, как невыносимая тоска сжимала сердце железной клешнёй.
Артём ходил на митинги, пытаясь уловить там ту энергетику, которая притягивала его с детства, но всё его существо как будто размагнитилось, и даже колыхание знамён на ветру было всего лишь движением красной материи в потоках воздуха, и ничем более.
Вечерами, после работы, он частенько выпивал с Валерой или с другими приятелями, но и это не доставляло ему удовлетворения.
Всё как будто потеряло смысл.
Так же бессмысленно Артём пришёл на очередной «День гнева» – это была акция протеста, которую Усольцев устраивал ежемесячно, по двенадцатым числам. Иногда ему согласовывали митинги, но чаще нет, и в такие дни Усольцев со своей командой выходил на улицу, чтобы быть демонстративно задержанным перед телекамерами.
Он понимал, что там, скорее всего, будет Надя, и не мог даже определить, хочет он её видеть или наоборот, стремится избегать. Во всяком случае, дома они за эти дни не виделись.
…Надя шла на «День гнева» с единственной целью – встретить Усольцева и наконец поговорить с ним не урывками, а серьёзно. Это было необходимо. Понимая, что на митинге, тем более несанкционированном, серьёзного разговора не выйдет, она планировала назначить встречу наедине или хотя бы выяснить, почему он игнорирует её звонки – даже когда ей удавалось дозвониться, он отговаривался тем, что «занят» или «не может говорить».
Однако ей не удалось даже этого.
На сей раз милиция получила чёткое указание несанкционированных акций не допускать и задерживать всех подозрительных, так что акция была пресечена в самом начале.
Усольцева, как организатора, сразу отделили от прочих задержанных и увезли куда-то на легковой машине, а рядовых активистов погрузили в автобусы.
Задержан был и Артём. Хотя он не состоял в «Левой колонне», но, видимо, примелькался на митингах и вряд ли сошёл бы за случайного прохожего.
Вместе с несколькими парнями его посадили в камеру предварительного задержания. В соседней клетке сидели девушки.
Парень лет
