Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг.

Дуракъ! Въ кого стрѣлять! Ну, стрѣляйте! Пойдемъ, Любa! (Уходятъ.) —

Венеровскій (одинъ).

Что, посмѣялись надо мной?.. хе-хе! Нѣтъ, мы не Твердынской,[364] чтобъ гонять ихъ вонъ. Правду говорилъ Беклешовъ, что для дѣла съ этими людьми надо отречься отъ всѣхъ[365] принциповъ. Я слишкомъ былъ честенъ съ ними. Но впрочемъ, женщина свободна, и я не признаю никакихъ правъ на нее. Да, вотъ еще дарственная запись на ея имѣнье. (Входитъ лакей за шалью.) Подите сюда, отнесите эту бумагу вашему барину. — Имъ непонятно, что я возвратилъ эту бумагу, хе-хе! Да, еще слишкомъ дики и грубы отношенія въ этой закоснѣлой средѣ! Или мы слишкомъ далеко ушли, родились лѣтъ 100 слишкомъ рано для того, чтобы возможны были между нами какіе нибудь компромиссы.

_______

ВАРИАНТЫ ПЕРВОНАЧАЛЬНЫХ РЕДАКЦИЙ КОМЕДИИ «ЗАРАЖЕННОЕ СЕМЕЙСТВО».

* I.

ВАРИАНТ ИЗ РУКОПИСИ № 5.

Зала помѣщичьяго дома. Утренній чай. Самоваръ на столѣ, ребенокъ на высокомъ стульцѣ и няня. Помѣщица Марья Васильевна 38 лѣтъ. —

Л[юбочка] напилась чаю, уже гуляла, пошла играть на фортепьянахъ. — Анночка…

Няня стоитъ за стуломъ. М[арья] В[асильевна] разливаетъ. —

М. В. Право, наскучило даже, второй самоваръ подогрѣваютъ, нейдутъ никто. Хоть ты бы, няня, посмотрѣла, что они, скоро ли?

Няня. Что смотрѣть то, матушка, развѣ сами не знаете. Дѣти съ стюдентомъ съ новымъ по полямъ башмаки бить пошли, <травки собираютъ, для ученья все>. Бывало, у стараго барина учитель такъ учитель — учитъ по книжкѣ, <посѣчетъ и все>, а теперь по новому баклуши бьютъ да всякіе пустяки дѣлаютъ. Это мы, говорятъ, няня, учимся. Такъ мнѣ Мишенька жалокъ даже, сударыня. — Какой мальчикъ былъ — краса, умникъ, — теперь совсѣмъ избалуется. Вѣрьте вы мнѣ, матушка Марья Васильевна, я какъ къ вашему дому привыкла и люблю, душой люблю и дѣтей, и васъ все таки люблю. Хоть и велѣлъ насъ, дворовыхъ, царь прогнать за наши заслуги, а преданность моя все осталась. Кому жъ вамъ и правду сказать, какъ не мнѣ! Мнѣ все равно, вотъ вы̀хожу[366] еще этаго; коли сгоните, я на мосту пойду просить Христа ради. —

М. В. Какъ ты мнѣ даже смѣшна, няня. (Улыбаясъ.) Да кто тебя гонитъ…

Няня. Не могу, сударыня, не могу. Сердце мое не терпитъ. Это не учитель, <а іорникъ>. Учитель долженъ быть степенный человѣкъ, а это стюдентъ, самъ учится. Мальчишка, — извините сударыня, я по простому говорю. Ну, видано ли дѣло, до 12-го часу за самоваромъ сидите, нѣтъ никого. — Вонъ Любовь Ивановна, милая дѣв[очка], встала, напилась, пошла гулять. Только и она испортится, помяните мое слово. —

М. В. А ты бы вотъ хорошенько ихъ пугнула. А Катинька что нейдетъ?

Н. Катерина то Матвѣвна? Почиваютъ, небось. Да и какъ не почивать, до разсвѣта каждый день книжки читаютъ; а все ума настоящаго видно не вычитали, что тетку родную почитать надо, а не пренебрегать, какъ холопкой своей, чтобы до 12-го часу ихъ съ чаемъ дожидаться.

М. В. <Ахъ, няня, няня, какая же ты ядъ стала.> Ну-ну-ну! (Смѣется.) Расходилась Анна Дмитріевна. Какъ ты не понимаешь, няня, что вѣкъ живи — вѣкъ учись. Катенька добрая дѣвушка, только съ странностями. —

Н. <Я то ядъ?> Не могу. Вотъ не могу, да и все! Глаза бъ мои не глядѣли! Ну добро, насъ, дворовыхъ, за нашу службу велѣно на дорогу выгнать и хлѣба намъ не давать. Ну, хорошо. Да съ господами то что сдѣлалось? Все навыворотъ пошло. Не узнаю ничего, матушка, ей Богу, не узнаю. Бывало, дѣти почтительны къ старшимъ, учатся, играютъ; учитель — такъ нѣмецъ, старичокъ какой почтенный; барышня — такъ нарядами занимается, какъ молодой дѣвушкѣ прилично: и на фартопьянахъ поиграетъ, и почитаетъ, да все это мило было, хорошо, прилично; а нынче что стало — страхъ! Мальчики — только бы учиться, сами насъ, старухъ, учить хотятъ; учиться не учатся, а какъ это скажешь — одинъ отвѣтъ только: нынче, няня, по новому. Чтожъ, и это по новому, что Катерина Матвѣевна дѣвица какъ дѣвица бы была, всѣмъ бы невѣста, — опозорила себя, косу обстригла; такъ это по новому: платья подтыкаетъ выше колѣнъ, и съ стюдентомъ по лѣсу одна пропадаетъ. Все книжки читаютъ. Вѣдь я женщина необразованная, пущай, а все около господъ потершись понятіе имѣешь. И книжки книжкамъ розь. Тоже читали въ наше время книжки, такъ чувствительное что-нибудь — Аделаида и Алмансоръ; все это какъ мило, прилично было, а нынче посмотрѣла какую то книжку Катерина Матвѣевна читаетъ. Прочелъ мнѣ Мишенька: все объ желудкѣ, объ кишкахъ что то — страхъ. Тфу! Ну, дамское ли это дѣло! — Отъ того то и косы стригутъ.

М. В. <Ну полно.> Мы съ тобой не понимаемъ, мы старые люди, а ты лучше посмотри, не пришелъ гдѣ Михаилъ Ивановичъ.

Н. Не могу, матушка, не могу! Все молчу, все грызетъ меня, что вотъ на глазахъ моихъ пропадаетъ, все то пропадаетъ, всѣ порядки хорошіе, и все одинъ вздоръ, одинъ вздоръ! (Идетъ къ окну.) <Вонъ баринъ все у конторы стоятъ> съ прикащикомъ, что то съ мужичьемъ разговариваютъ. Не скоро еще, матушка, дождетесь, еще самоваръ подогрѣть прикажете. —

М. В. <А что, развѣ сердится?> Ахъ, Боже мой, какъ это скучно. <И разсердятъ его еще.>

Н. <Да развѣ безъ этаго бываетъ нынче.> Тоже хорошо хозяйство стало, могу сказать. — Все то раскрыто, все разгорожено. Нѣтъ никакого порядка. Только съ утра до вечера съ мужиками кричать. Да я — холопка, не благороднаго лица, а кажется, Богъ знаетъ чего бъ не взяла эту должность справлять. Каждому рюрику тоже кланяйся. А онъ отъ тебя морду деретъ. Смотрѣть такъ жалость!

(Любочка влетаетъ въ шляпкѣ.)

Н. Что, скучно? Пококетничать не съ кѣмъ вотъ? Дайте, женихъ изъ П[итера] пріѣдетъ. А теперь вотъ съ стюдентомъ бы позабавились. Вамъ что ни попъ, то батька.

Л. Я и то думала отбить его, да онъ скученъ и не чешется. А это правда.

М. В. <(Подходитъ къ окну. Испуганно.) Опять разсердили они его, ужъ я вижу, по хозяйству.> Вѣдь я это все вижу, онъ только говоритъ, что лучше стало, а эти уставныя грамоты погубятъ насъ!

Н. <Да, какъ не сердиться то, вѣдь тутъ и ангелъ небесный и тотъ…> (Беретъ ребенка, велитъ ему цѣловать ручку мамаши и сбирается уходить.) Вотъ она, золото-то новое.

Катерина Матвѣевна (входитъ съ книжкой журнала).

К. М. Здраствуйте, Марья Васильевна, здраствуйте, Анна Дмитріевна. (Жметъ обѣимъ крѣпко руки.) Позвольте чаю. (Раскрываетъ ее [книгу] на замѣченномъ пальцемъ мѣстѣ, садится къ столу и читаетъ, прихлебывая изъ стакана.)

Няня. (Въ сторону.) Новое обращеніе: роднаго брата дочь 2-й мѣсяцъ гоститъ, какъ въ своемъ домѣ. «Дайте чаю!» только и ласковаго слова отъ нея услыхали. — Ужъ умна очень. —

М. В. Ну, няня, поди, посылай старшихъ, коли встрѣтишь.

Н. Какже, съ собаками найдешь ихъ. —

М. В. <Ну расфуфырилась, индюшка!> Какая ты глупая! (Няня уходитъ.)

К. М. (поднимаетъ глаза отъ книги, смотритъ на няню и презрительно улыбается). Марія Васильевна, въ силу какого убѣжденія вы говорите женщинѣ, которая старше васъ: «ты» тогда какъ она не смѣетъ говорить вамъ «ты»? — Я знаю, что вы не признаете начала равенства, но я считаю себя обязанной всякій разъ выразить вамъ свои убѣжденія, — безъ сомнѣнія, вы въ правѣ имѣть свои убѣжденія.

М. В. Ну что, Катинька, намъ учить другъ друга. Я привыкла, и она привыкла, — зачѣмъ же намъ по новому учиться?

<К. М. Затѣмъ, чтобъ не оскорблять> достоинство человека.

(Продолжаетъ читать. — Молчаніе.)

Л. А я хочу отбить у тебя стюдента.

К. М. Нечего отбивать, я не кокетничаю, а мы сошлись въ убѣжденіяхъ, и твоя фривольность ничтожна.

Л. А вотъ отобью!

М. В. Что ты читаешь?

К. М. <Исторію развитія католичества въ западномъ мірѣ.> Статью очень хорошую о первобытномъ развитіи организма изъ клѣточки.[367]

М. В. Отчего-жъ изъ клѣточки? (Улыбаясь.)

К. М. Клѣточка есть начало всего. Клѣточка — это такая, какъ бы вамъ сказать.... На свѣтѣ все клѣточки.