Библиотекарист - Патрик де Витт
– Вы наш клиент?
– Потенциально – да.
– Но я не занимаюсь продажами. Хотите, соединю вас с отделом продаж?
– Да, в общем, нет.
– Тогда хорошего вам дня, сэр.
– О, и вам доброго дня, – сказал Боб и вернул сестре трубку в полной уверенности, что оказал молодому человеку протекцию.
Тем же днем, позже, проснувшись после дневного сна, Боб обнаружил Лайнуса Уэбстера, который в изножье кровати катался туда и сюда в своем инвалидном кресле. Матрас больничной кровати был поднят на самую высоту, поэтому Боб мог видеть только берет и налитые кровью глаза. Лайнус подкатил сбоку.
– Как ты себя чувствуешь, дружище?
– А как я выгляжу?
– В общем, фигово, Боб. Впрочем, и я выгляжу так же, а чувствую себя превосходно. Начнем еще раз: как ты себя чувствуешь?
– Иногда ничего, иногда так себе. Как дела в банде?
– Ну, ты же знаешь. Чудим. Мария вот прислала тебе письмо. – Он поднял конверт повыше, показывая, и положил на столик рядом с кроватью. Заметив кнопку капельницы, расширил глаза. – Так ты на игле? И что дают?
– Демерол.
– Демерол? Мило.
Он не был впечатлен.
Боб вступился за демерол:
– Не скажу плохого о демероле.
– Еще бы. Ты же знаешь, о чем я. Демерол вполне себе ничего. Хочешь, я нажму за тебя кнопку?
И не успел Боб ответить, что нет, не хочет, Лайнус с силой вдавил кнопку большим пальцем, здоровенным и красным.
– Каждый день с опиоидной капельницей – это дар судьбы, Боб, ты должен использовать его в полной мере. Оглянуться не успеешь, как окажешься на дерьмовом сквозняке дерьмового мира, поверь мне, я знаю.
Боб был рад видеть Лайнуса, и не только из-за наркотика.
Они беззаботно трепались минут сорок пять, когда Лайнус разволновался, сообразив, что вот-вот начнется его любимая передача, мыльная опера под названием “Под солнцем Калифорнии”.
– Ничего, если я посмотрю это здесь, а, дружище? Мне ни за что домой вовремя не поспеть.
И снова не дожидаясь ответа, Лайнус принялся доставать из своей сумки съестные припасы и раскладывать их на столике, который он выдвинул из полости в подлокотнике инвалидного кресла. Сериал начался, и потек комментарий Лайнуса:
– Видишь этого парня, Боб? А, Боб? Это герцог. Вообще-то на самом деле он каменщик из Италии, но он пустил в ход грандиозную байку о своем королевском происхождении, и все ему поначалу поверили, а теперь начали сомневаться, а его жена, вот она сомневается очень даже, и вообще она – вон она, видишь, вон? Глаз косой? – она влюблена в другого каменщика, он настоящий гордый ублюдок и работает на их маленькой вилле, и играет его, как ни странно, тот же актер, что и герцога, только у него автозагар, парик с конским хвостом и по-настоящему жуткий итальянский акцент. Жду не дождусь, как они этих двух каменщиков объединят. Но удача герцога еще чуточку и насмарку пойдет, это уж точно.
Боб пытался следить, кто есть кто, но увяз наполовину в снотворном. Он задремал ненадолго, а когда очнулся, над Лайнусом, скрестив на груди руки, высилась медсестра.
– Вы не наш пациент, сэр. Вы солгали мне прямо в лицо.
– Увы, так и есть.
– Что ж, сожалею, но вам придется уйти.
– Хорошо, я уйду, только дайте мне еще пятнадцать минут. Послушайте, судья Хартман наконец-то готов признать, что это он убил своего распутного сводного брата, ведь тот его шантажировал.
– Мне что, вызвать охрану?
– Леди, да посмотрите же на меня. Что эта охрана мне сделает, чего я сам с собой не наделал? Я всего-то прошу у вас милосердия на несчастные пятнадцать минут!
Медсестра сжалилась и позволила Лайнусу досмотреть. Стояла рядом, глядя на финальные сцены, и каждый раз, когда на экране появлялся новый персонаж, спрашивала: “Это хороший или плохой?” Наконец Лайнус сложил столик, убрал его в подлокотник и двинул к двери, откуда, ущипнув край своего берета, сказал:
– Прочитай письмо, Боб. Дай нам знать, что ты думаешь.
– Что я думаю о чем? – спросил Боб, но Лайнус уже укатил.
Боб вскрыл конверт и прочел письмо. Мария выражала свое сочувствие в связи с его травмой, но также и радость в связи с тем, что прогноз на выздоровление положительный. По ее словам, его отсутствие очень заметно, и не только ей самой, но и почти всем в Центре.
В самом деле, Боб, когда я услышала о том, что с тобой стряслось, у меня забрезжила некая идея. Я поделилась ею с местными обитателями, и их энтузиазм побуждает меня сказать, что, если ты захочешь к нам присоединиться, присоединяйся в качестве резидента на полный день, мы будем только рады. Подумай об этом, а?
Я нашла другое жилье для Чирп, но там ее комната будет готова месяца через два, не раньше, так что у тебя есть время все взвесить. Как бы то ни было, я не отдам эту комнату никому, пока не дождусь твоего ответа. И надеюсь, предложение это будет принято с той же душевной простотой, с какой оно замышлялось.
С любовью,
Мария.
* * *
Вернувшись из больницы домой, Боб провел три месяца в постели, дожидаясь, когда его кость срастется. Каждый день приходила медсестра или, точней, кто-то из длинной череды медсестер. Многие из них были толковыми и улыбчивыми, но ни одна не являлась достаточно часто, чтобы завязать дружбу. Бобу сделалось скучно, потом очень скучно, а потом он прочно погрузился в раздумья.
Когда Мария пришла его навестить, он только что не подпрыгнул от радости. Она принесла цветы, свежие слухи и, не особенно церемонясь, выспросила, что там у Боба с планами. Подумал ли он над ее предложением? Да, подумал, и вскоре после визита Марии, освободившись от гипса, Боб выставил свой дом на продажу, с помощью компании по ликвидации недвижимости избавился от машины и большей части вещей и вселился в прежнюю комнату Конни в Гериатрическом центре имени Гэмбелла – Рида.
В щели там задувало, помещеньице выглядело убогим и тесноватым, а Конни не оставила по себе ни следа. Боб взялся за дело и, развесив по стенам полки с отборными книгами, поставив комод и прикроватную тумбочку, поместив в ногах кровати любимое кресло для чтения и торшер, провозгласил, что жилище его меблировано и в дополнениях не нуждается.
Лайнус обитал прямо напротив, а Джилл рядом с Лайнусом, и они часто навещали Боба – может быть, слишком часто, – чтобы пожаловаться, спросить совета, что-нибудь рассказать или занять небольшую сумму, которую, как Боб в конце концов понял, никто ему не вернет.
Больничная эра, когда он жадно смотрел телевизор, давно миновала, Боб вернулся к
