Противоположности - Дарьяна Кадет
Зачем девушки плачут? Разве это проявление их слабости? Нет, эта влага необходима, чтобы внутренние терзания выходили с солью, и чтобы не сойти от мира с ума. Глупо считать слёзы проявлением слабости. Наоборот, слёзы — это сила. Выплакав горечь, очищается организм от шлаков. Появляются силы. Приходят решения. А если держать всё в себе — это психологическая ловушка, токсины которой оскверняют весь организм и разрушают мозговую активность, но, в первую очередь, страдает душа от отравления. А если душа и так покалечена, у неё совершенно отсутствует иммунитет на борьбу.
Николь Тёрнер не может плакать, и она уже давно чувствует разрушение. Сил нет. Веры нет. Так, может, тогда, она уже давно погибла? Пустые вдохи-выдохи Лишь призрачной оболочкой. Но призраки не чувствуют ничего. А по всему её телу разрастается боль, колкая и режущая. Почему ещё никто не создал обезболивающего от моральной боли? Она выпила бы всю упаковку и запаслась бы на годы вперёд, а потом сдохла бы от передозировки. Она так хочет не чувствовать ничего. Но мольбы не помогают.
Телефон завибрировал в правом кармане. Николь медленно потянулась и достала аппарат, смотря на неизвестный номер на экране. Кто может звонить в такое время?
— Слушаю, — вяло отвечает девушка.
— Мисс Николь Тёрнер? — раздался слишком официально голос молодого мужчины, заставляя девушку мигом напрячься и выпрямить спину, нахмурив брови.
— Да, это я.
— Сегодня были задержаны молодые люди, которые утверждают, что только вы можете внести за них залог. Некие Маркус Пэрри и Нэйтен Картер вам знакомы?
Николь чувствует, как истеричный смех сжимает горло. Она спускает смешок в кулак. Идиоты. Тупые идиоты! Она точно свихнётся с ними.
Глава 24
Кажется, здесь пахло заплесневелой тряпкой и чем-то ещё неприятным, вперемешку с растворимым дешёвым кофе, который постоянно пил охранник местной власти. Из-за всего этого хочется выйти наружу с удвоенным желанием, но решётки не пускали. Нэйтен мельтешил маячком перед Маркусом, шныряя то туда, то обратно, периодически бросая уничтожающий взгляд на офицера за его рабочим столом, заполняющим какие-то бланки, периодически помешивая в кружке кофе с молоком. Они бежали от одной проблемы, но так глупо и по-дурацки влипли в другую. Попасться на такой мелочи, как хулиганство из-за драки, когда едва могли получить приличный срок за нелегальные бои — просто сверх идиотизма. Да ещё Картер бесится из-за чрезмерного спокойствия Марка, которому только стоит сказать, кто его отец, так их сразу выпустят на свободу и, самое главное, приятно пахнущую, но этот сидит на лавке и лыбится довольно, что аж врезать охота… опять.
— Слушай, да сядь ты уже и успокойся, — всё же решается вклиниться в гоняемые мысли Нэйтена Марк, призывая сесть рядом, похлопав по свободному месту.
— Вот тебе лучше сейчас заткнуться, — дыбится Нэйтен, но всё же присаживается рядом с другом.
Друг хмыкнул:
— Да? А мне вот, наоборот, поболтать охота.
Нэйтен косится на друга, концентрируя внимание на его разбитой губе, и вздыхает. В нём буря всего, что аж страшно тратить лишний раз энергию на перепалки. Он устал. Сейчас глубокая ночь. Он в обезьяннике с другом, в котором, скорее всего, ранее уже сидели пойманные на трассе уличные бабочки и люди без определённого места жительства (кстати, раскрыт ещё один источник дурного аромата), и ждут хрен знает чего. Это много для одного дня.
Кто бы мог подумать, что именно во время драки в угловом доме маленькая собачка той-терьер безобразной наружности с выпученными глазами и вечно торчавшим языком наружу из-за дефекта по родовой матери решит не спать и лаем разбудит бдительную старушку-хозяйку, решившую тотчас вызвать участкового. Удивительно, как порой складываются обстоятельства. Не одно, так другое прилетит неожиданно и навалится бременем. Поэтому сохранить бы остатки энергии, когда уже тупо хочется упасть и не вставать.
— И какого хрена ты молчишь, когда можешь вытащить нас одним словом? — не сдержал он вопроса, который крутится у него с самого начала. Нэйтен косится на друга, продолжающего сидеть с умиротворённым (хоть и помятым) выражением лица.
— По-моему, мы в прекрасном месте, чтобы поболтать, — пропустив фырканье Нэйтена, Маркус улыбнулся. — Я знаю, что ты бесишься, и всё же у тебя есть вопросы, а я как раз готов дать на них ответы.
— Я не знаю, что ты задумал и в какую игру решил сыграть, но, честное слово, я въебу тебе ещё раз, Марк, если ты не объяснишься.
Бросив смешок и словив внимательный взгляд Нэйтена на себе, Марку так и охота сказать, что всё так банально находится на поверхности, но друг твердолобый осёл.
— Отвечу на первый вопрос, «какого хрена мы тут делаем»? Ждём Николь, — просто, как сказать о какой-то обыкновенной бытовой мелочи, сообщает Маркус под удивлённо приподнятые брови Нэйта. Вздохнув, Маркус продолжил. — Кажется, я стал понимать тебя. Николь слегка истерична и скептична, но она особенная. Может, даже странная, но всё же особенная. Когда её узнаешь ближе, в неё невозможно не влюбиться. Но её не так просто удержать. Выражусь грубо, но это как обскакать дикую кобылу. Хрен удержишься, если силёнок мало, — засмеялся Пэрри, под ухмылку друга.
— Уж мне-то не знать…
— В этом-то и твоя проблема, Нэйт. Ты вечно ходишь вокруг да около, при этом не предпринимая никаких целенаправленных действий, когда пора бы уже ухватить уздечку и пришпорить. Что тобой движет? Гордость? Но разве она так важна, если тебе дорог человек? Гордость — самая главная помеха в отношениях. Никогда не будет взаимопонимания, пока не устранишь все погрешности, и вы не научитесь слышать друг друга. В тебе сидит такая жуткая неуверенность, что без определённого «пинка» до тебя не дойдёт смысл. Мы с Ники друзья, — произносится с лёгким сожалением, но в действительности ничего, кроме дружбы, они бы с Николь друг другу ничего не дали, а большего и не надо. Есть такое понятие, когда не твоё. Не твоё не принадлежит тебе, а чужое трогать нельзя. Неправильно. — Но, пока я не вывел тебя на ревность, ты бы так и не признался самому себе, что она тебе нужна и не начал чертыханья. Просто сколько можно оттягивать себе яйца и отсиживаться на них? М?
Нэйтен нахмурился и сжал плотно челюсть, не зная, то ли врезать другу, то ли обнять. Он знает. Всё это он, чёт бы побрал, знает прекрасно, и каждое слово для него — новая порция правды, которой он страшится. Он смел в делах любых,
