Константин Станюкович - Том 7. Рассказы и повести. Жрецы
— Будто вы снова увлечены Заречной…
— Вранье, Марья Ивановна…
— И я не поверила… Вы не способны увлекаться серьезно… Ну, однако, идемте…
Марья Ивановна встала, но, прежде, чем выйти из комнаты, отворила форточку.
— Вы все та же, Марья Ивановна? — усмехнулся Невзгодин.
— Какая?
— Любите порядок и живете по строгому расписанию.
— Еще бы. Да и поздно меняться. И вы такой же…
— Какой?
— Неосновательный…
Они вместе вышли на подъезд.
XXIVПогода была отличная. Только что выпал снег и блестел под солнцем. Мороз был несильный.
Невзгодин с наслаждением вдыхал свежий воздух, словно бы опьяненный им.
— Вы куда, Марья Ивановна? Не прикажете ли подвезти вас?
— После сиденья да ехать? Вы с ума сошли, Невзгодин! Вам необходимо прогуляться. Мне надо к шести часам быть на Арбате, у тети. А вам в какую сторону?
— К Тестову обедать…
— Богаты, что ли?
— Положим, не богат, но после обедов в «Севилье» хочется побаловать себя…
— И транжирить деньги? Все тот же. Нам по дороге… Пойдемте пешком.
И она было направилась. Невзгодин ее остановил:
— Марья Ивановна! Прокатимся лучше в санках. Дорога отличная и…
— И что еще?
— Признаться, я дьявольски хочу есть.
— Отсюда недалеко. Вам полезно пройтись. Идемте! — властно почти приказала Марья Ивановна.
— Идемте! — покорно произнес Невзгодин.
Скоро они вышли на Кузнецкий мост. Там было много народу, и особенно кидалась в глаза предпраздничная суета. У всех почти были покупки в руках.
На тротуаре было тесновато. Невзгодин предложил жене руку.
Они пошли теперь скорее, рука об руку, оба веселые и оживленные, посматривая на пешеходов, на богатые купеческие закладки, на витрины магазинов и меняясь отрывочными фразами.
Невзгодин невольно вспомнил, как вскоре после супружества они так же гуляли по воскресеньям по парижским бульварам или где-нибудь за городом, но тогда их прогулки обыкновенно кончались спорами и взаимными колкостями.
А теперь они так мирно беседуют, что со стороны можно подумать, что гуляют влюбленные. Вот что значит быть мужем и женой только по названию!
Невзгодин улыбнулся.
— Вы чего смеетесь?
— Вспомнил, Марья Ивановна, как мы гуляли с вами в Париже.
— Для вас это очень неприятные воспоминания? Признайтесь?
— Как видите, во мне не осталось злого чувства… А вы как обо мне вспоминали, Марья Ивановна? Лихом? Или никак не вспоминали?
— Напротив, часто и всегда как о порядочном человеке, которому только не следует никогда жениться… Вот и обменялись признаниями! — засмеялась Марья Ивановна.
У пассажа Попова экипажи ехали шагом. В маленьких санках, запряженных тысячным рысаком, сидела Аносова. Она увидела Невзгодина с женой и смотрела на них во все глаза, изумленная и взбешенная, точно ей нанесена была какая-то обида.
Невзгодин взглянул на нее. Она отвела глаза в сторону.
— Глядите, Марья Ивановна, на московскую красавицу Аносову. Вон она на своем рысаке. Трудно сказать, что лучше: великолепная вдова или рысак.
— Она стала еще красивее, чем была в Бретани, когда я ее видела.
— Прелесть… Эта белая шапочка так идет к ней.
— Вы с ней продолжаете знакомство?
— Раз встретился. У нее еще не был. Собираюсь с визитом. Кстати и дело есть.
Они подходили к театру.
— До свидания, Невзгодин, — проговорила Марья Ивановна, высвобождая руку. — Нам дальше не по пути.
Невзгодину вдруг пришла мысль пригласить жену обедать. Все не так скучно, чем одному, и вдобавок он расспросит о парижских знакомых. К тому же он знал, что Марья Ивановна любила хорошо покушать, но была слишком скупа, чтоб позволить себе такую роскошь.
Невзгодин спросил:
— Вы к тетке обедать, Марья Ивановна?
— Да, к шести часам… Надеюсь, не опоздала? Без двадцати шесть! — облегченно проговорила она, взглянув на часы. — Прощайте, Невзгодин.
Но он пошел рядом с ней.
— Нет, позвольте… У меня к вам просьба!
— Какая?
— Сделайте мне честь, примите мое приглашение пообедать вместе у Тестова?
Марья Ивановна изумленно взглянула на Невзгодина.
— С чего вам вдруг пришла в голову такая дикая фантазия? — строго спросила она, пытливо взглядывая на Невзгодина.
Но вид у него был самый добродушный.
— Что ж тут дикого? Мне просто хочется пообедать вместе, порасспросить о парижских знакомых и выпить бокал шампанского не за ваше здоровье, — вы и так цветете! — а в благодарность…
— За то, что мы так скоро разошлись? — перебила молодая женщина.
— И не сделались врагами…
— Вы по-прежнему сумасшедший и мотыга!.. Но ведь вам будет скучно со мной… Пожалуй, мы к концу обеда побранимся…
— Едва ли… Ведь после обеда мы разойдемся в разные стороны.
— Или вы, как писатель, хотите изучить меня? Так ведь довольно, кажется, изучили?..
— Это уж мое дело.
— И наконец я обещала тете…
— Пошлем посыльного.
Марья Ивановна все еще колебалась.
Хорошо изучивший ее Невзгодин сказал:
— Или вы боитесь, что скажут ваши тети и дяди, если узнают, что вы обедали в сочельник с мужем, которого бросили и которого ваши родные считают, конечно, за самого беспутного человека в подлунной?
— Я никого и ничего не боюсь… Идемте обедать! — решительно проговорила Марья Ивановна.
Они повернули и пошли под руку через площадь.
— Вот спасибо, что не отказали, Марья Ивановна.
— Но только я обедаю с вами с условием…
— Заранее принимаю какие угодно.
— Мы будем обедать скромно… Вы не будете бросать даром деньги.
«Все та же скупость. Даже чужие деньги жалеет!» — подумал Невзгодин и ответил:
— Будьте покойны.
— И я вам не позволю много пить…
— Буду послушен, как овечка, Марья Ивановна.
Через несколько минут Невзгодин с женою сидели в общей зале ресторана, за небольшим столом, у окна, друг против друга, на маленьких бархатных диванчиках, как бывало в Париже, обедая по воскресеньям, в короткие медовые месяцы их супружества, в дешевых ресторанах.
Без меховой жакетки, простоволосая, с тяжелой темно-каштановой косой, собранной на темени, без завитушек спереди, гладко зачесанная назад, Марья Ивановна выглядела моложавее и менее полной в своем черном, обшитом у ворота белым кружевом, платье, тонкая ткань которого плотно облегала ее роскошный бюст. И ее румяное лицо, с легким пушком на полноватой, слегка приподнятой губе, под которой сверкали крупные зубы, и с родинкой на резко очерченном подбородке, и вся ее крепкая, плотная, хорошо сложенная фигура дышали могучим здоровьем и физической крепостью женщины, заботящейся о том сохранении силы, красоты и свежести тела, которое французы метко называют: «soigner la bete»[25]. Недаром же Марья Ивановна научилась в Париже ежедневно обливаться холодной водой, делать гимнастику, ездить на велосипеде и вообще культивировать в себе здоровое животное по всем правилам гигиены и физического воспитания.
Она строго и несколько изумленно посматривала сквозь стекла своего pince-nez в золотой оправе то на улыбающегося, веселого Невзгодина, предвкушавшего удовольствие дернуть несколько рюмок водки и вкусно закусить, то на половых, которые то и дело носили и ставили на стол перед ними тарелки, тарелочки, сковородки и банки со всевозможными закусками. И хотя у Марьи Ивановны текли слюнки при виде свежей икры, белорыбицы, семги, осетровой тешки, грибов, запеканок и всяких других русских снедей, которых она, коренная москвичка, воспитанная у богатой тетки, так долго не видела в Париже, тем не менее ее возмущала эта «непроизводительная трата денег», как она называла всякое мотовство.
— Невзгодин! — проговорила она наконец тихо и значительно.
Эта манера называть мужа по фамилии, манера, давно усвоенная Марьей Ивановной и прежде раздражавшая Невзгодина, как напускная претензия на студенческую бесцеремонность, и этот внушительный тон цензора добрых нравов не только не сердили теперь Невзгодина, а напротив, возбуждали в нем еще большую веселость.
И он, будто не догадываясь, в чем дело, с самым невинным видом спросил, как, бывало, спрашивал прежде, называя и тогда жену Марьей Ивановной, но только спросил без прежней иронической нотки в голосе, а добродушно:
— Что прикажете, строжайшая Марья Ивановна?
— А наши условия? Зачем вы велели подать все это! — тихо сказала Марья Ивановна, указывая взглядом на закуски.
— Зачем? А для того, чтобы вы непременно отведали этих прелестей русской жизни! — смеясь отвечал Невзгодин. — Не будьте же строги и успокойтесь за мой карман… Все это не дорого стоит… Да если бы и дорого?.. Разве вы не доставите мне удовольствия угостить вас? С чего вам угодно начать? Позвольте положить вам свежей икры. Вы прежде ее обожали, Марья Ивановна. А перед закуской крошечную рюмочку зубровки…
