Михаил Пыляев - Замечательные чудаки и оригиналы
В сороковых годах в N-ском гусарском полку служил богатый смоленский помещик Ба-ов, который очень любил играть в карты, но и очень боялся играть с незнакомыми. Он платил большие деньги за объяснение разных шулерских приемов. Так, у него была серебряная шестерка, которая при загибе угла превращалась в семерку. Она была так искусно подделана под настоящую, что даже самый опытный глаз не мог этого заметить. За эту шестерку он заплатил какому-то искуснику 2 тыс. руб.
Тоже некогда наделавшая столько шуму в обеих столицах зрительная труба с сильно увеличивающими стеклами, изобретенная каким-то моряком В., настоящим профессором карточной пестрой магии, была им куплена чуть ли не за 5 тыс. руб. Эта труба наводилась на играющих и из другой комнаты давала возможность легко отличать не только карты, но даже читать на них едва заметный теневой крап, т. е. меченый.
Нигде азартные игры не достигали таких чудовищных размеров, как в Москве; в этом отношении также славился в былые времена и Тамбов. В Москве беспрестанно случались самые скандальные история, где главная роль принадлежала картам. Так, в первых годах нынешнего столетия там был накрыт русским Сартином, обер-полицмейстером Н.П.Архаровым, большой игорный дом, содержимый парижским искателем приключений Дюкро, известным более под именем Перрена. Ловкий француз был большой мастер своего дела: он выдавал себя за несчастного эмигранта, потерявшего все состояние во время революции, но, в сущности, это был прехитрый шулер, погубивший многих молодых людей из лучших фамилий. У него была для виду квартира на Мясницкой, в доме Левашова, в доме Мартьянова, где собирались играть и кутить. У этого содержателя притона было много помощников обоего пола. В Кожевниках содержала квартиру мадам Пике и жила с хорошенькою швеею Шевато. Здесь играли в фараон, какой-то немец Мозер в качестве домашнего друга держал банк. По показанию хозяйки дома Пике, что в этом доме делалось, она сказать не могла, т. к. некоторые посетители не встречались друг с другом и их принимали в особых кабинетах и они при входе виделись только с одним Перреном. Там бывали и женщины, и, как признавалась мадам Питке, как низко она сама ни упала, но стыдится объяснить все то, на что эти женщины решались и на что способны решиться. Когда был сделан обыск этой квартиры, то в особом кабинете была найдена небольшая лаборатория, собрание разных физических и оптических инструментов, много книг и рукописей по части алхимии, астрологии и магии, наконец несколько тетрадей с разными рецептами и средствами к сохранению молодости, красоты, обновлению угасших сил, возбуждению сердечной склонности, пропасть склянок с разными настойками и другими неизвестными жидкостями, множество заготовленных на разных составах конспект и, главное, сверх того большое количество фальшивых и крапленых карт и подделанной зерни. Как содержатель этого игорного дома Перрен, так и его сотрудники все были высланы за границу.
Главной жертвой этого Перрена был князь Алекс. Ник. Голицын, внук знаменитого фельдмаршала князя Михаила Михайловича Старшего и сын обер-гофмаршала Екатерины II, князя Николая Михайловича. Этот князь Голицын отличался крайним самодурством, за которое в Москве его прозвали именем оперы, бывшей в то время в большой моде, Cosa rаrа. Про Голицына рассказывали, что он отпускал ежедневно кучерам своим шампанское, что он крупными ассигнациями зажигал трубки гостей, что он бросал на улицу извозчикам золото, чтобы они толпилисьу его подъезда, и проч. и проч. Голицын имел 24 000 душ крестьян – разумеется, все это громадное состояние пошло прахом. Голицын проиграл Перрену несколько сот тысяч; он подписывал векселя не читая, сумма прописанных денег на последних ставилась не буквами, а цифрами, так что заимодавцы на досуге легко приписывали к означенной сумме по нулю, а иногда по два и потри. Все прочие действия и расходы этого барина были в таком же поэтическом и эпическом размере. В последние годы своей жизни он получал приличное денежное содержание от племянников своих, светлейших князей Меншиковых и князей Гагариных. Никогда он не сожалел о своей прежней пышности и о прежнем своем высоком положении в обществе, а наслаждался по возможности жизнью, был всегда весел духом, а часто и навеселе. Князь Вяземский говорит: уже принадлежавши Екатерининскому времени, он еще братался с молодежью и разделял наши невинные и винные проказы. В старости он сохранял вельможескую наружность. Жуковский, нашедши его по приезде в деревню к молодому Вяземскому близким домашним человеком и пеняя ему за некоторые другие его знакомства и связи, похвалил его за то, что он умел привлечь к себе такого степенного и почтенного старичка. Разумеется, он вскоре разглядел его и часто сам смеялся над своим скорым и опрометчивым приключением. Жена этого Голицына, урожденная Вяземская, при жизни его вышла замуж за графа Льва Кир. Разумовского. Князь Голицын, несмотря на шум в обществе, который наделал этот брак, не переставал вести дружбу с графом Разумовским, часто обедывал у своей жены и нередко даже с нею показывался в театре.
Жена Разумовского, «отпущенница» Голицына, графиня Марья Григорьевна, под старость,[12] как и ее первый муж, сильно любила азартную игру. Играла она больше в рулетку на водах и особенно в Монако, куда ее привозили почти дряхлой старухой. Страсть наших бар к публичной азартной игре в Гомбурге, Эмсе, Бадене, Аахене, Спа и др. развилась почти с учреждением в этих местах игорных домов, и многие из русской знати избрали постоянным своим местом пребывания преимущественно Баден и Гомбург, где купили себе прекрасные виллы и дома. Начало рулеток в курортах надо приписать закрытию публичных игорных домов в Париже. Хотя последнее обстоятельство и расплодило там множество тайных притонов игры, но доход с этих заведений обогащал хорошеньких патронесс и их молодцев-греков. Здесь кстати сказать, откуда взялось название во Франции шулера «греком». В конце царствования Людовика XIV один греческий дворянин, по имени Апулос, был допущен ко двору. Он участвовал там в игре так удачно, что вскоре возбудил подозрение по своему огромному счастью. Однако, несмотря на удивительную ловкость, он был пойман в плутовстве и сослан на галеры на 20 лет. Это происшествие наделало много шуму, и с этого времени всякого желающего поправить свои дела бесчестным образом начали называть Апулосом или просто греком.
Но, возвращаясь к истории рулетки, мы видим, что рыцари trente et quarante по закрытии их домов в Париже оставались в бездействии и праздности, теряя даром золотое время. Привыкшие к огромным барышам, такие хозяева игорных домов – Беназе и Брисоль – придумали найти для своих операций новое местечко, и вот они отправились на благодатный немецкий Рейн, на берегах которого было рассеяно много владений мелких немецких князей, и предложили им самые выгодные, самые щедрые предложения, получили привилегию, и рулетки с trente et quarante раскрыли свои заманчивые столы, и в курзал Бадена стало съезжаться народу более, чем в двадцать раз против прежнего. Из всех мест на Рейне, где шла публичная игра, самая сильная была в Гомбурге. Банк отвечал там 400 ООО франков и высшая маза или ставка 12 ООО франков. Игра там продолжалась с 11 часов утра до 11 часов ночи. В Гомбурге некто Гарсиа выиграл более миллиона франков, и три наши соотечественника сорвали несколько банков. Рулетка изобретена в Париже и введена в употребление в первый раз в салонах отелей Живри и Суасон, знаменитых по страшной игре, которая там происходила. Впоследствии братья Перрены усовершенствовали ее. Сначала они имели только нумера, числом 36, и два цвета – черный и красный. Перрены прибавили к ней чет и нечет, manque и passe, первую, вторую и третью дюжину, три колонны и главное два зеро, т. е. два плие или два такса, при которых все проигрывали. Игра в рулетку – самая азартная из азартных, в несколько минут можно потерять все состояние; в trente и quarante есть еще какой-нибудь расчет, который может руководить опытного и благоразумного игрока, в рулетке же – никакого. Рулетку не раз подвергали своим плутням шулера: один из таких, старый геометр, сделал рулетку, в которой черные клетки были несколько побольше, чем белые, для того чтобы шар в своем ходе имел более шансов падать на первые, чем на вторые. Чуть ли некогда в Петербурге, в одном игорном доме, прозванном «Мельницей», было сделано очень хитрое такое усовершенствование, и в игральном столе находили скрытый механизм, который направлял по воле хозяина в клетку чет или нечет. Маленькое движение под столом сжимало все четы, если он видел, что в чете стоит больше денег, и шар принужден был идти туда, куда не был прегражден вход. В то время, как это происходит, понтер считает красные и белые, справляясь с вероятностью, но что значит самые ученые выкладки против легкого движения коленом.
Вообще наши шулера ни в чем не уступали французским грекам. Сколько почти невероятных рассказов известно про их подвиги на ярмарках между ремонтерами и помещиками. В начале нынешнего столетия жил в Петербурге один из таких шулеров с совсем спокойною совестью, в довольстве и с многочисленными друзьями. Он выстроил себе в Петербурге великолепный дом, окруженный садом (дом этот принадлежит одному из богатейших князей). По рассказам, в его кабинете между разными картинами первых мастеров Европы висела в золотой рамке пятерка бубен; повешена она была хозяином в знак признательности за то, что она рутировала ему в штос, который он когда-то метал на какой-то ярмарке и выиграл миллион.
