Лев Толстой - Том 21. Избранные дневники 1847-1894
Осип Наумыч. Урядник велел вынести пчел из огорода, а они облетались. У Карпа тоже.
Три солдата — просили милостыню. […]
25 [апреля]. Вчера разговоры с Сережей и Урусовым. Нынче нищая казначеевская, пьяная. Грумантская вдова. Мальчик будет пахать. Лошадь просила. Не дал.
Головенский кривой старик, скатан кафтан через плечо. На лошадь 7 р. Плачет. Не обижать людей, бога помнить. Понял. Помилуй, господи.
Константин прислал записку с девочкой. Крепко уморился, пахал, нет куска хлеба. Дети дали. Три странницы.
26 апреля. Мясоедовская женщина, маленькая. Издалека стала на колени, «ручку». Тотчас же ушла.
Щекинская баба старуха. За двумя мужьями была. Все примерли. Ходит, побирается. Шутит. «Вот я стара, уж меня не откормишь».
Побирушка пьяная — дворянка с дочерью.
Городенский чахоточный с сыном, шел целый день до меня.
Посеять овсяную десятину. На коленях елозал. От декогу справил.
Щекинский шальной, о мельнице, «скажем» — не понял, что нужно.
Прошение крыльцовской бабы о выручке солдата из службы.
27 апреля. Вологодский юноша, больной, с образками и просвиркой. Предлагает купить.
Солдат тверской, новоторжский, слышал про Шевалино, что народ милостивый. Старуха оборванная, одоевская. Старуха мясоедовская.
Вчера Маша сама дала 20 к., никто не видел.
Без меня погорелый — жена сгорела. Старуха колпенская. Я укорил, у сына восемь человек детей, хлеба нет. Заплакала.
Ходил на Деготну. На кладбище старик солдат оправлял могилку старухи. Вот год ходит, ищет пособия. «Не смотрели бы мои глаза, как в деревню входить». Святую ходил с образами. Ночевали. Старухи всю ночь богу молятся, свечи горят. — Как секли Пармена. Крал деньги, ситника и пива покупать в кабаке. — Ходит год — ищет пособия. Свидетельство дали, но на шесть лет ошиблись в годах. «Не я один, много ходят». Один бросил, другой помер нынче зимой, ходючи.
28 апреля. Судаковский погорелый, здоровый, умный мужик.
Щекинская больная с девочкой три дня шла до меня (3×2½).
Городенский Карп Пузанов, маленький, худой. У Гиля работал, тяжко стало. Ходы дальние. Лошади нет, семенов нету.
Старуха переволокская. Сын помер. Двоюродный племянник согнал. Ходит, побирается. Была богата.
Пять странников. Потерял билет.
Соловьев удавился оттого, что много долгов. Набожный старик. Когда Базунов оставил ему наследство, ему завидовали. Кого он убегал? Что поправлял?
Газета, в Тунисе — беременным не выпускать кишки*.
29 апреля. 15-летний мальчик бьет камень. Школа Петра Васильевича. Маленький Хохлов читает и рассказывает. Вдова Якова Матвеева. Марка 60 к.
Два семирновских мужика просить денег на посев. Один сладко улыбающийся, другой — новый, бледный, дикий — как волк. Дмитрий Федорович на крестины — 3 р. […]
6 мая. Старик рудаковский. Улыбающиеся глаза и беззубый, милый рот. Поговорили о богатстве. Недаром пословица — деньги — ад. Ходил спаситель с учениками. «Идите по дороге, придут кресты, налево не ходите — там ад». Посмотрим, какой ад. Пошли. Куча золота лежит. «Вот сказал — ад, а мы нашли клад». На себе не унесешь. Пошли добывать подводу. Разошлись и думают: делить надо. Один нож отточил, другой пышку с ядом спек. Сошлись, один пырнул ножом, убил, у него пышка выскочила — он съел. Оба пропали. […]
8 мая. Погорелая женщина, мещанка, с ребенком, «мальчик сгорел, муж обгорел». Певучим голосом — причитает, чисто одета, босиком. С лица чиста. […]
9 мая. Рабочие-новосильцы 28 человек. Пришли выпить, поют песню. Подрядчик нанял постом. Из 700 дворов 100 едят свой хлеб. Земли ½ десятины на душу. Грамотных два. […]
11 мая. Две бабы. Одна солдатка. Демонская, другая пировская — острожная вдова. Молодая, тусклая, нечистая солдатка. Осталась одна с ребенком, потому что некого кормить. Золовка с ребенком. Муж плачет в остроге. […]
12 мая. Два солдата. Женщина из Переволок. Ищет наследство по муже. Другая из Кучина, вдова в синем, нечистая, плачет, две девочки, сын незаконный — землю отняли. Сын нигде не приписан.
Щекинская вдова с двумя детьми, жалкая, оборванная, мутноглазая. Мальчик, подслеповатый, косовский. Он женат, был в работниках, сошел. Отец выпивал и побирался. Как запомнит, не было скотины. Мать померла на пасху (5 р. стало), отец плел плетень, закололо в боку, на пятый день, вчера, помер. Ничего нет, нечем похоронить.
Был в Туле. В остроге второй месяц сидят 16 человек калужских мужиков за бесписьменность. Их бы надо переслать в Калугу и по местам. Второй месяц не посылают под предлогом, что в Калужском замке завозно. […]
15 мая. Вчера Сухотин и Свечин. Сухотин засох. Свечин еще жив. Поехали в Тулу. Шатилов доказывает несправедливость мужиков, судьи и всех. Он при освобождении оттянул у мужиков 120 десятин. Отдавал их по 4 р. с тем, чтобы они выкупали подворно, — обиделся на них после 20 лет и дал другим. Они ночью вспахали. Взрыв в Туле, солдаты ходят, патронами играют, дети. Острог*. Пашет один весело. Смотритель на своей земле. Партию готовят. Бритые в кандалах.
Воробьевский муж распутной жены. Старик 67 лет, злобно, «за поджог», больной, чуть живой. Хромой мальчик. За бесписьменность 114 человек. «Костюм плох, и высылают». Есть по три месяца. Есть развращенные, есть простые, милые. Старик слабый вышел из больницы. Огромная вошь на щеке. Ссылаемые обществами*. Ни в чем не судимы, два — ссылаются. Один по жалобе жены — на 1500 руб. именья. Маленьким был в сумасшедшем доме, кривой, в припадках. При нас упал и стал биться. Высокий солдат сидит шестой год. Год судился, 1½ года присужден, 1 год 3 месяца набавка за то, что сказался мастеровым. Общество отказалось, и с тех пор ожидает партии 2 года. Каторжных двое за драку, не убийство. «Ни за что пропадаем», плачет. Доброе лицо.
Вонь ужасная.
На возвратном пути старушка беззубая. У нее трынка* да у меня. Я говорю: и у меня. Она: вам и надо много. А наше дело привычное — к бедности.
Вечером Писарев и Самарин. Самарин с улыбочкой: надо их вешать. Хотел смолчать и не знать его, хотел вытолкать в шею. Высказал. Государство. «Да мне все равно, в какие игрушки вы играете, только чтобы из-за игры зла не было»*. […]
16 мая. Костюшкина жена пришла, ела один щавель, брюхо болит. Головеньский старик погорелый. 20 дворов сгорело. 2-й раз в 2 года.
Городенская Михайловна. Гиль [?] дал 4 четверти ржи, 4 овса, 2 десятины убрать и 30 дней — росту. «Вяжутся женихи». «Льготно».
Иван Иванович Рычагов. Боцманмант. 76 лет. Просят ведро вина мир, чтобы дать приговор. «Одному так-то дали, а он не поставил. Дай вперед».
Мещанин 67 лет, трясется от холода.
Почетный гражданин в пальто, с мешочком.
Григорий Болхин. Парень в острог ездит. В 24-й камере сидит Костомаров солдат. Обещал лошадь показать. «Заушил» лошадь.
Никифор Печников телятинский просил на иструб.
17 мая. Бабы городенские о переселении. Федотова жена о корове.
Солдатка из Воробьевки. Сынишка в поносе кровавом. Молока нет. Хлеб и квас.
Мужик глухой, жалкий из Головенок, погорелый.
18 мая. Чурюкина старуха, приемыш. Слезы капают на пыль.
Александр Петрович. У Дмитрия Федоровича пища. «Не пышный стол».
Вечером у Василия Ивановича. Маликов и Соколов. Разговор с Соколовым. Он хотел бы, чтобы на земле было царство небесное. Горячий, честный малый. Домой пришел. Утром Сережа вывел меня из себя, и Соня напала непонятно и жестоко. Сережа говорит: учение Христа все известно, но трудно. Я говорю: нельзя сказать «трудно» бежать из горящей комнаты в единственную дверь. «Трудно».
Вечером рассказал, что Маликов делает больше для правительства, чем округ жандармов. С пеной у рта начали ругать Маликова — подлыми приемами, я замолчал. Начали разговор. Вешать — надо, сечь — надо, бить по зубам без свидетелей и слабых — надо, народ как бы не взбунтовался — страшно. Но жидов бить — не худо. Потом вперемешку разговор о блуде — с удовольствием. Кто-нибудь сумасшедший — они или я. […]
21 мая. Два головенские погорелые. У одного брат больной, вынесли, помер на другой день. Телятинская, большак сын попался в четвертый раз. Отнял мешки у знакомого мужика. Хоть бы сослали его с женой. У ней сын 15 лет незаконный. Странник-писец в синем, рыжий, беззубый. Кормится. Мужик из Иконок пьяненький. Нажил по откупам 30 десятин. Не хочу греха таить. Николаю помогал.
Спор — Таня, Сережа, Иван Михайлович: «Добро условно». То есть нет добра. Одни инстинкты.
22 мая. Продолжение разговора об условности добра. Добро, про которое я говорю, есть то, которое считает хорошим для себя и для всех.
