Анатолий Курчаткин - Солнце сияло
- Да нет, узнаю, - сказал я.
- А что же тогда тратишь мобильное время на ненужные объяснения? Надо встретиться. Давай подъезжай. Диктую свой адрес. Запоминай.
Она говорила так, словно была уверена, что я тотчас же и побегу к ней.
- Что мне у тебя делать? - довольно грубо проговорил я. - У меня никаких интересов к тебе.
- Да? - все с этим же благостным смешком произнесла она. - А чьи песни я пою? Чью музыку мой ансамбль исполняет?
Не знаю, могу лишь предполагать, почему Ловец был вынужден пойти на такое, но права на записанный им диск перешли к ряженому, и получилось, вместе с этими правами перешло к нему и право на все мои вещи, что звучали на диске.
- Какой такой твой ансамбль? - спросил я Долли-Наташу.
- Мой. Все тот же. С которым я и до этого выступала.
Не скажу, что меня оглушило ее известие, - это было бы несомненным преувеличением. Но что-то вроде некоторого шока я испытал.
- Что, неужели и Вадик с тобой?
- А вот послушай, - прожурчал смешок Долли-Наташи, последовала недолгая пауза, и радиоволны принесли мне голос Вадика:
- Саня, привет!
- Привет, - сказал я.
- Ну так что, Сань? - вопросил Вадик. - Присоединяешься к нам? Наташка позвонила: давайте работать, как работали. Ребята подумали - ну, а что нам, нам не все равно, кто спонсирует? Главное - группа. Сколько сил положено, столько наработано. Преступление - взять и развалиться.
Он умолк, я тоже молчал, стоя у перил, у которых несколько минут назад мы стояли с Ловцом, смотрел на выхлестывающий из туннеля поток машин справа и вливающийся слева, и так это все было похоже на движение детских игрушечных машинок, что и наш телефонный разговор казался каким-то ненастоящим, игрушечным.
Но все это было взаправду. Все по-настоящему.
- Сань! Чего молчишь? - позвал меня в трубке Вадик. - Твой мобильный, твои деньги горят. Или денег много?
- Денег навалом, - сказал я.
- Ладно, брось: навалом! - отмахнулся от моего оптимизма Вадик. - Давай подъезжай, обсудим все. Что тебе, не все равно, кто спонсирует? Главное, твоя музыка будет играться, новый диск запузырим. Вон на тот, что склепали, какие отклики!
Меня будто взволокло на дыбу от этих его слов об откликах. Вадик понимал, как меня зацепить. Конечно, большая часть откликов была оплачена, и, соответственно, грош им была цена, но попадались среди них и те, что писались не за деньги - они так и выделялись на фоне купленных, - и вот в этих-то, бесплатных, которым точно не было цены, диску выставлялся такой балл - только мечтать. Причем балл этот выставлялся именно мне, не Долли-Наташе. Правда, в другом меня сравнивали с Бочаргиным, каким он заявил себя в последнем альбоме, но тут уже оставалось только стиснуть зубы.
- Дай мне Наташку, - потребовал я у Вадика.
- Слушаю, - прожурчала веселым весенним ручейком Долли-Наташа мне в ухо.
- Забудем друг о друге, - сказал я. - На веки вечные. Все. Живи.
- Подожди-подожди! - остановила она меня. - Ты что, хранишь верность Ловцу? Это смешно.
- Живи, - повторил я. - Все. Не звони сама и Вадика тоже не подсылай.
- Ну и дурак! - услышал я еще, нажимая на кнопку разъединения.
Пара металлически-кожаных панков, и он, и она - оба обритых наголо, поднявшись из перехода, направились прямиком ко мне, и парень, подойдя, попросил закурить.
- К сожалению, - развел я руками.
- Что, не куришь, что ли, вообще? - спросила девушка.
- Не курю, - признался я.
- И не пьешь?
- Когда как.
- Ну, добавь тогда десятку, на водку не хватает, - не утруждая себя особой логикой, сказала она.
Я достал портмоне и отыскал в нем десять рублей.
- А две десятки слабо? - спросил панк.
Я вытащил еще одну и отдал им деньги. Возможно, если б в тот миг они попросили все содержимое моего кошелька, я бы отдал им все. Так в тот миг эти разноцветные бумажные кирпичи фундамента нашей цивилизации были мне ненавистны.
- Ну тогда тебе, что ли, удачи, мажор, - сказал панк. - Не думал, когда подваливали, что так разживемся.
Не отвечая ему больше, я обошел их и двинулся туда, откуда они появились, - в переход, с ощущением, словно спускаюсь в преисподнюю.
* * *
Со времени тех зимне-весенних событий нулевого года нового столетия и тысячелетия прошло уже полных три года. Я по-прежнему живу в Москве, только сменил квартиру около Преображенской площади на квартиру в районе метро "Полежаевская": хозяева преображенской вдруг подняли цену, и мне пришлось искать новую.
С жизнью свободного художника покончено, я работаю в крупном рекламном агентстве, у меня наконец появилась трудовая книжка, и мне даже выдали зеленую пластиковую карточку "Страхового свидетельства государственного пенсионного страхования". Карточка свидетельствует, что я полноценный член общества, плачу налоги и если доживу до старости, то мне будет гарантирована пенсия. Пенсия, правда, должна быть микроскопической, потому что официальная моя зарплата, как и у всех остальных в агентстве, ничтожна, главная ее часть идет черным налом, но до пенсии еще - почти столько же, сколько я уже прожил, и что мне заботиться о ней.
Я работаю копирайтером, придумываю сюжеты для роликов, пишу тексты для всяких рекламных буклетов, выдаю слоганы - труднее чего не знаю никакой другой рекламной работы. Некоторыми слоганами я, однако, горжусь. Вот, например, этим, который каждый, имеющий телевизор, хоть раз в жизни непременно слышал: "Село село и сало съело". Там в ролике одетые в русские народные наряды лубочные мужики, бабы, старики, дети садятся после неких тяжелых сельскохозяйственных работ за общий стол и во мгновение ока уминают с черняшкой целое стадо хрюшек - расфасованную в яркие фирменные пакеты продукцию одного московского мясокомбината. Когда ролик впервые вышел в эфир, продажа сала этого комбината подпрыгнула в несколько раз, а прочей его продукции - чуть не вдвое.
Впрочем, сочинять рекламные тексты для буклетов немногим легче. Это до того умильный язык и галантерейная патетика, что бумажные искусственные цветы рядом с подобным текстом кажутся созданиями самой природы. Сейчас я как раз валяю один такой по заказу какой-то фирмы, что строит дома для людей с большими, вернее - очень большими доходами. "Бытовое обслуживание в нашем жилом Комплексе соответствует уровню пятизвездочного отеля. На входе услужливый швейцар распахнет перед Вами двери. Консьерж передаст корреспонденцию. Коридорный донесет Ваши вещи "от двери до двери". Горничная по Вашему желанию проведет уборку в квартире. Если же Вы предпочитаете заниматься домашними делами лично, к услугам жильцов - прачечная, оборудованная в соответствии с последними достижениями человеческой мысли в этой области, а также химчистка". Я пишу - и меня едва не физически тошнит от этого текста. Но нужно так и только так, и желательно изогнуться еще побольше, еще горячее лизнуть между раздвинутыми ягодицами.
О том, что я клипмейкер и за плечами у меня полтора десятка роликов, никто в агентстве не знает. Меня брали сюда метать бисер, за это платят мне американскими президентами в конверте - этим я и должен заниматься.
Правда, одному человеку в агентстве известно, кто я. И это не кто другой, как сам владелец его. Вернее, владелица.
Я проработал в агентстве чуть не год, не имея представления, кому оно реально принадлежит. Кто владелец - это, похоже, в моем окружении не было известно никому, и никого особо не волновало: так далеко находился этот владелец, так высоко. Возникало время от времени то в одном разговоре, то в другом имя: Ирина Ярославна, - но, вспорхнув с языка легкокрылой пташкой, тут же и исчезало, не оставив по себе следа.
Однако в один прекрасный день, вылетев посередине рабочего дня по какой-то неотложной надобности из дверей бывшего школьного здания, которое занимало агентство, я нос к носу столкнулся с Ирой, только что выпрыгнувшей из двухсотсильного, похожего на внушительных размеров серебряный чемодан, сверкающе-отдраенного джипа "Мерседес".
- Привет, - остановился я. - Какими судьбами?
- Привет, - во взгляде ее сквозило то же недоуменное любопытство, что, наверно, и у меня. - А ты здесь что делаешь?
- Я здесь работаю. А ты что? О каком-то заказе приехала договариваться?
Горло ее проиграло недоуменно-веселым клекотом смеха.
- Да ты что. Если ты тут работаешь, ты у меня работаешь. Ты кем?
Я сказал. В следующий миг догадавшись:
- Так Ирина Ярославна - это ты?
- Ирина Ярославна - это я, - все так же поклекетывая горлом, согласилась она.
Я едва не попросил ее о режиссерской работе. Я прикусил себе язык в то мгновение, когда слова этой просьбы уже готовы были сорваться с него. Нет, я не хотел быть ей ничем обязан. А и она, надо думать, вовсе не горела желанием что-то сделать для меня.
- А на телевидении ты что, больше не работаешь? - спросил я.
- Ну конечно, - сказала она. - Совмещать не выходит.
Оказывается, она уже несколько лет не работала на телевидении. Фамусов занял пост в администрации президента, владеть официально своей империей ему по закону было нельзя, он передал ее в верные руки, а часть отломил, отдав старшей дочери.
