Антон Чехов - Том 22. Письма 1890-1892
1067. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
15 декабря 1891 г. Москва.
15 дек.
Милый Жан, я буду у Вас на именинах*, хотя и запретил себе какое-либо участие в шумных пиршествах. Инфлуэнца с кашлем произвели в моем организме пертурбацию: я теперь ничего не пью. А если, случается, пью перед праздником, то чувствую, что это для меня вредно — раньше никогда не чувствовал ничего подобного. Старость, значит!
Буду очень рад повидать и Вас, и Баранцевича, и всех знаемых.
Вы величаете меня «неизменно коварным»*. Можно подумать, что я фельдшер, а Вы — старая девица.
Вы пишете, что у Вас есть о чем серьезно потолковать со мной; у меня вообще серьезного мало, но потолковать мне очень хочется. О дне своего приезда я извещу Вас. Остановлюсь у Суворина. Первые два-три дня буду безвыходно сидеть дома.
Был я за границей, остался очень доволен своим путешествием и, конечно, влез в долги. Летом жил в Калужской губ<ернии> в усадьбе. Теперь живу в Москве и жду — не дождусь, когда можно будет уехать. Хочется тепла.
Ну, желаю Вам выиграть сто тысяч. Будьте здоровы. Вашей жене низкий поклон.
Ваш А. Чехов.
Мои кланяются.
Суворину А. С., 15 декабря 1891*
1068. А. С. СУВОРИНУ
15 декабря 1891 г. Москва.
15 дек.
Вы пишете, чтобы я телеграфировал о дне своего приезда к Вам. Телеграфировать не нужно, ибо наверное мне известно, что выеду я 26-го вечером, а приеду к Вам я 27-го утром. Новый год буду встречать у Вас. Раньше выехать нельзя, так как около 20–22 отправляю сестру на хутор, 24-го мать именинница, а 25-го праздник. Если 26-го не выеду, то буду телеграфировать. Но я говорю — наверное. Если под рассказом подпишете настоящую фамилию, т. е. А. Суворин, то это еще лучше, чем Лаврецкий*. Прочтут. Вы напишите десяток таких страшных рассказов, выйдет книжка, которая не залежится.
Ваш новый сотрудник В. Васильев, очевидно, домовладелец, так как у митрополита он бывал по приходским делам*. Человек, по всей вероятности, дельный и знающий.
Если Вам не удастся найти хорошего фельетониста, то заведите «Московские письма». Пусть пишет, кто хочет, а Вы из той массы, которую будут присылать Вам волонтеры, выбирайте самое интересное. Много охотников найдется писать.
Начинаю получать из разных концов гонорары. Ожил духом.
Что же? Купили мне 2 билета или десять купонов, как я просил? Я везу Вам десять рублей. Хочется мне 5 тысяч выиграть.
А «Каштанка» еще не вышла! Значит, не поспеет она к празднику. И «Дуэль» не поспеет*…
Если будут «Московские письма», то и я буду в них участвовать*. Об этом поговорим при свидании.
Будьте здоровы. С наступающими святками!
Ваш А. Чехов.
Смагину А. И., 16 декабря 1891*
1069. А. И. СМАГИНУ
16 декабря 1891 г. Москва.
16 дек.
Всё забываю покончить с одним вопросом. Недавно у меня был Григорович*. Я сказал ему, что хомутецких гончарных изделий в его музей будет выслано наложенным платежом на 25 р. Он поблагодарил и продолжал говорить о женщинах. Если будете высылать, то высылайте в Петербург на предъявителя*.
Вопрос о банке для меня не имеет серьезного значения. Я тронул его только потому, что быть должным банку гораздо приятнее, чем частному лицу. Если банк дает 1 или 1 ½ тысячи, то уж этого совершенно было бы достаточно, чтобы разделаться с оным частным лицом. Недостающие 500 или 1000 я мог бы добавить из своих сумм. Быть должным банку тем хорошо, что ему можно быть должным вечно без опасения быть изгнанным из хутора. Процент-то ведь плевый! Впрочем, повторяю, это пустяки.
Сергей Иванович не верит? Я бы охотно присоединился к нему и тоже махнул бы рукой, ибо мое цыганское семейство вполне сего заслуживает. Но увы! Если я в этом году не переберусь в провинцию и если покупка хутора почему-либо не удастся, то я по отношению к своему здоровью разыграю большого злодея. Мне кажется, что я рассохся, как старый шкаф, и что если в будущий сезон я буду жить в Москве и предаваться бумагомарательным излишествам, то Гиляровский прочтет прекрасное стихотворение, приветствуя вхождение мое в тот хутор, где тебе ни посидеть, ни встать, ни чихнуть*, а только лежи и больше ничего. Уехать из Москвы мне необходимо.
Знаете, отчего Вы не имеете успеха у женщин? (чья б сковча-а-а-ала!) Оттого, что у Вас безобразнейший, поганейший, отчаяннейший, трагический почерк!
Извольте-ка разобрать что-нибудь! Мы это прочли так: «Позвольте Марье Павловне заблаговременно предложить десять овец». После того, как уж я купил у Маши этих овец и заплатил ей два рубля, мы разобрали, что речь идет не об овцах, а о выезде. Пропали деньги!
Сестра выезжает на Луку 22, у Вас, вероятно, будет около 26–27. Я 26-го еду в Питер, куда и адресуйтесь. (Петербург, Мл. Итальянская, редакция «Нового времени», А. П. Ч-ву.) Для телеграмм: Петербург Суворину для Чехова. Когда получу от сестры телеграмму, тотчас же вышлю Вам 3 тысячи и доверенность. Не забудьте написать, сколько я должен выслать на расходы.
Знаете, чтобы только подняться с места и тр<онуться в> путь, нам надо больше тысячи! А чтобы прожить в Москве до весны, нужно тоже больше тысячи! А? Чья б сковчала! Конечно, моя!
Из Ваших писем трудно узнать что-нибудь. Есть ли на хуторе хоть сад, по крайней мере? Впрочем, скоро всё узнаем.
Елене Ивановне и Сергею Ивановичу* нижайший поклон. Экстравагантной особе* можете не кланяться.
Ваш А. Чехов.
Рассохину С. Ф., 17 декабря 1891*
1070. С. Ф. РАССОХИНУ
17 декабря 1891 г. Москва.
17 декабрь.
Уважаемый Сергей Федорович!
Будьте добры, прикажите переписать прилагаемый водевиль* в двух экземплярах и отправьте его в цензуру*.
Уважающий А. Чехов.
Мал<ая> Дмитровка, д. Фирганг.
Суворину А. С., 17 декабря 1891*
1071. А. С. СУВОРИНУ
17 декабря 1891 г. Москва.
17 дек.
Горничную вон, вон!* Появление ее нереально, потому что случайно и тоже требует пояснений; оно осложняет и без того сложную фабулу, а главное — оно расхолаживает. Бросьте ее! И для чего объяснять публике? Ее нужно напугать и больше ничего, она заинтересуется и лишний раз задумается… Благодаря Вашему уменью и кое-каким разговорцам, которые есть в рассказе, никто не станет искать причин; читателю ясно, что всё дело в тайнах нашей нервной системы и в тех явлениях, которые еще не объяснены. Виталин видит умершую Варю, потому что она оставила после себя резкое, исключительное воспоминание; она натура была сильная, властная, таковым же должно быть и воспоминание о ней. У Вас не ясна Наташа, но это оттого, что Вы к концу рассказа утомились и кое-чего не сообразили. Сделайте так, чтобы Наташа страстно любила Виталина и ревновала бы его к прошлому*, сделайте, чтобы она знала о романе Виталина с Варей и знала бы, что это была необыкновенная женщина, тогда читателю будет ясно, почему к ней по ночам является Варя. Впрочем, как хотите, но горничную вон! Сделайте, чтобы Виталин употребил Наташу и чтобы он нечаянно в потемках вместо нее обнял скелет и чтобы Наташа, проснувшись утром, увидела рядом с собой на постели скелет, а на полу — мертвого Виталина.
Насчет моск<овского> фельетона подумаю. Но мне хочется святочный рассказ написать*.
Вчера я послал Вам рассказ Поводова*. Посмотрите. Если годится, то пришлите корректуру. А я водевиль написал*. В этом году я 100 пудов бумаги исписал.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Жан Щеглов кончит тем, что соделается игуменом.
Суворину А. С., 19 декабря 1891*
1072. А. С. СУВОРИНУ
10 декабря 1891 г. Москва.
19 дек.
Я советовал любить добродетель не Вам, а Алексею Алексеевичу: Вы распечатали письмо, посланное ему*, а не Вам. К письму приложены были две корректуры*, посланные под бандеролью.
Письма вскрывают? Представьте, в последнее время я это сильно подозреваю. Хуже всего то, что многие письма, посланные мною и посланные мне — не дошли по адресу*.
