Неудобные люди - Ярослав Жаворонков
– Что смотрит?
– Телевизор.
Настасия Лесандровна хмурит себя и спрашивает, как ему нравится в школе. Дима проучился уже целую четверть. Ему очень нравится! Его не обижают, как в садике. В садике его называли олухом, тупицей и еще не только. Только задания в школе странные. Не легкие, но Дима с ними нормально со всеми, а остальные – не нормально и не все.
– Задания легкие? – Настасия Лесандровна спрашивает про легкие задания. – Ну что же, это очень даже хорошо.
Хорошая!
– Вы ведь уже учитесь писать слова?
– Мы снова говорим ал-фа-вит. А потом пишем. По буквам. У меня нет ошибок почти. Вообще. Я уже пишу корову.
– Тогда у меня есть задания чуть сложнее. Как раз для тебя. Хочешь попробовать?
Настасия Лесандровна предлагает Диме выполнить задания. Ему сказали, что это нужно делать будет. Каждую четверть для каких-то срезов. Дима рад и соглашается для срезов. Надоело писать одних коров. Дима соглашается.
* * *
– Забили, понимаешь, они на него просто забили, – дожевывая салат, возмущалась Настя. Кормили тут неплохо. Хоть в этом детям – и заодно им всем, работающим в школе, – повезло. Суп не очень жидкий, компот не очень разбавленный, жизнь не очень тяжелая.
Оля что-то бормотала в ответ про бедного мальчика и надо же, как же так, угу, угу.
– Ты прекрасно знаешь, что так бывает. – Наташа и Наташина невозмутимость. – Они видят, что ничего не изменить, и умывают руки. Передай хлеб, пожалуйста.
Настя с Олей и Наташей обедали, как и всегда после обучения и перед написанием тугих, тягучих отчетов. В столовой неплотно стрекотало: за столиком рядом и еще через один сидели учителя.
– Да они с ним даже не разговаривают! – Настя кинула вилку на стол, та дернулась, брякнула и замолчала. Настя смутилась. Она не умела злиться сильно, тем более – показно. – Я им зачитала диагноз, и они…
– Как права зачитала.
– …узнали диагноз, и всё, ребенка забросили. Как колготки, когда зашивать лень. Если всё равно две пары еще.
– Тебе тоже в детстве одежды мало покупали, да?
– Я про то (Настя нажимала, наваливалась, пытаясь перегнуть Наташу), я про то, что какие типичные родители, с которыми мы работаем? С детьми которых. Если не алкаши из подвалов, понятно. Про них понятно. Но если нормальные. Ну, какие? Вот! Вот именно, заботливые, спасибо, Оль. Слышишь, Наташ? Они за детей всё отдадут.
– Да что ты мне, я, думаешь, не знаю? Я сколько их видела-то? Да знаю я, они грудь свою положат, чтобы только ребятеночка вытащить. Знаю. У меня и из рук детей вырывали, кричали, что в школу отдадут на год позже, и всё у них будет хорошо, как у всех. Будто у всех хорошо всё. И по ночам звонили, спрашивали, чем помочь, может, надо на уроках посидеть, может, технику закупить. Домой приезжали, озолотить обещали, лишь бы я вылечила. А я что? Вылечить. Я что могу-то? Буклетик родителям дать, советы учителям составить? И несколько раз в год замерить, как эти советы помогают. И еще один дать буклетик, если не помогают. На лоб себе нацепить.
– Ну, я…
– И что ты хочешь, чтоб я сказала? Что я могу? И ты что можешь? Они разные все – родители. Семьи. Дай хлеб, вон он.
Настя помолчала.
И потом:
– Все разные. Да, Наташ. И это совершенно не повод дать Спиридоновым просрать своего ребенка. Возятся со старшими, хотя те явно могут всё сами делать. А на Диму не обращают внимания вообще.
– Да, они нехоро… – попробовала заквакать Оля.
– Внимания не обращают, – кивнула Наташа. – Нормальная семья, интеллигентная. Они его хотя бы не бьют и, ну не знаю, не забывают на парковке у пивной. Ты, наверное, просто забыла, какая это редкость.
– Не забыла.
– Чего?
– Не забыла я. Просто… понимаешь, она особенно, она знаешь, что делает…
– Она что-то делает?
– Да нет, я про то, что она вообще делает вид, что сына не существует.
– Я думала, ты уже попривыкла.
– А хорошая такая с виду семья… – ква-ква-ква.
– Оля, дотянись, пожалуйста, до хлеба, он рядом с Настей.
– Да держи ты свой хлеб, господи. Да я всё понимаю, конечно.
… …
– Конечно, понимаю.
… … …
… … …….
– Понимаю, чего тут. Но просто обидно, понимаете, даже как-то ну… ну да.
– А я, знаете. – Оля оторвалась от обеда и мечтательно уперлась взглядом в стену, как в кино смотрят вдаль, думая о Парижах и студенческих любовях. – Знаете, я верю, что всё будет так, как должно быть.
– Оля, – вздохнула Наташа. – Само это место говорит о том, что не всё получается так, как должно бы.
– А всё равно. Я, девочки, верю.
– Настенька, ты еще молодая, эмоциональная, – Наташа отвернулась от Оли, очевидно, поняв, что разговаривать там не с кем. – Просто делай, что от тебя зависит, и всё. А остальное как-нибудь само. Вот. Ты не будешь?
– А?
– Салат, говорю, не будешь? – Наташа уже тянула руки. – Я доем? Нормальный салат.
* * *
– Да, он сейчас на уроке. Зайдет на перемене, – ответила Наташа.
Настя обрадовалась. Точнее, медленно и постепенно стала рада, ощутила эту неспешную волну. Шесть лет не сидела в этом кабинете, теперь было неуютно, игольчато, как в свитере на голое тело.
Сидели вокруг Олиного стола. Позади – диван, несколько книг на журнальном столике, какие-то игрушки на пыльном подоконнике. Кипяток заливал засохшие круги чайной ржавчины и очередной подпрыгивающий от напора пакетик, кружка в Настиных руках немного дрожала. Оля налила всем, поставила чайник и села. Вот сахар, конфеты, где и раньше, бери, не стесняйся, немного сконфуженно она пододвинула Насте пиалу.
Что-то тяжело грохнуло, и через несколько секунд дверь раскрылась. В кабинет робко вошел мальчик лет десяти – кажется, нормальный, – его подталкивало горбящееся черное пальто. Оно тащило за руку второго мальчика, чуть помладше – не нормального, умеренная или тяжелая отсталость, сразу видно. Когда пальто повернулось, Настя поняла, что это женщина, скорее только потому, что вроде не мужчина: лицо опухшее – переспелая слива – без бороды, а во впадинах глаз черная глина – комья туши.
– Я вот, это. Привела. – Она подтолкнула к Насте, сидящей ближе всех, младшего, тот по инерции прошел несколько шагов и остановился. Диспластическое лицо, будто стекающее на левой половине, изогнутый нос. Настя, ошарашенная, встала.
– Извините, пожалуйста, вам не… ко мне, – попыталась выдержать максимально вежливый тон.
– Всё принесла, всё как просили, – женщина твердо решила вручить ребенка
