Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская
Она взяла у парня ручку и начеркала на листке карту.
— Как далеко вы забрались, — удивился парень.
Мы распрощались, долго оглядываясь и повторяя:
— Спасибо большое, спасибо большое.
Они кланялись нам в ответ, и листок в руках взволнованного юноши прыгал, как живой.
Оказалось, что мы обе отличались невероятной тупостью в плане ориентирования на местности. Мы дважды обошли вокруг нашего дома, пока не узнали, что это он и есть.
VI
Около семи часов вечера за нами пришёл администратор и сказал, что внизу ждет пикап. Автобус уже был нашпигован орущими, прыгающими на месте филиппинками, которых я по неосведомленности приняла за жён японцев-гостей клуба. Девушки хохотали, перебивали друг дружку, размахивали руками, щипались, и нашего появления как будто не замечали. Но это было не так. Они украдкой подглядывали на нас, а потом обсуждали с таким видом, будто их болтовня к нам не имеет отношения. Но мимолетные взгляды и улыбки выдавали их. Речь их была такой спешной, будто кто-нибудь подгонял их. Короткие круглые слова катились и постукивали, как горошины. Когда администратор обращался к ним, они переходили на японский. Как звук текущей воды ни о чём не говорит, так и их речь ни о чём не могла нам сказать. Мы молча слушали пустые для нас звуки и чувствовали себя чужими в этом мирке органично смешавшихся японского и филиппинского языков.
В клубе нас посадили на диваны для хостесс неподалеку от входа. Пришёл первый гость и сделал приглашение полной большеротой девушке. Администратор странным подметающим знаком приказал ей идти к гостю. Девушка поднялась и ушла вглубь зала. Сделав ему коктейль из виски со льдом, она ласково взяла его за руку и стала о чём-то расспрашивать с видом глубокой заинтересованности. Оставшиеся девушки смотрели на нас, мы — на них. Некоторые из них были совсем юные, почти подростки. Нескольким явно было за тридцать, несмотря на то, что они пытались спрятать годы под толстым слоем пудры. Большинству же было примерно от двадцати трех до двадцати шести лет. Постепенно девушек рассадили к гостям, и мы остались с Ольгой вдвоём. Клуб загудел, зашумел и наполнился табачным чадом и смехом.
— Высоцкий! Высоцкий! — донеслось откуда-то из зала.
— Ух ты! — воскликнули мы с Олей одновременно, — они знают нашего Высоцкого!
— Усотсуки, усотсуки, — услышали мы снова.
— О, чёрт, — сказала Ольга с разочарованием, — это какое-то другое слово.
Необузданное веселье девушек выглядело беспочвенным. Трезвых гостей не трогала корявая подделка веселья. Но чем более пьяными становились гости, тем больше им передавался задор филиппинок. Пьяный человек в очках с толстыми линзами с хохотом звонко шлёпнул молоденькую филиппинку по коленке. Она засмеялась в ответ и коротким взглядом попросила поддержки у сидящей напротив хостесс постарше. Та, подбадривая молоденькую, с улыбкой подмигнула ей. Девочка снова повернулась к гостю, внезапно расхохотавшись. Гости поочередно пели в караоке. Некоторые японцы, опьянев и разгулявшись, пошли танцевать. Танцами это назвать было сложно. Они плотно прижимались к девушкам и топтались на месте. Другие гости куда-то уходили, а когда возвращались, девушки зачем-то подносили им скрученные в трубочки полотенца. Гость подставлял руки, и девушка ловким привычным движением расправляла влажное полотенце и с почтительной улыбкой подавала гостю. Я пошла взглянуть, куда они ходят. Это был туалет. Нас с Ольгой, и без того растерянных и напуганных, это и вовсе повергло в ужас.
— И мы будем подавать им полотенца?! — обречённо произнесла я.
— Будем, — ответила Оля.
К нам подошел крошечный, очень чёрный мужчина с глазами на выкате и горбатым носом.
— Я — Момин, — сказал он по-русски.
Мы удивились.
— Вы знаете русский? — спросила я с едва сдерживаемой нежностью.
— Немносько, — ответил он, — я пят лэт работаль в России. Давно-о, — он махнул рукой, будто где-то за горами остались те пять лет.
— Нам вчера сказали, что вы из Пакистана. А вот, что по-русски говорите, нам, почему-то, не сказали.
— Я узе забиль русский. Я тут четире лет. Ви не понимаетэ система клюба. Я буду обиснят, спрашиваитэ всегда. Хоросо?
— Хорошо. Э-э… Я хотела спросить, — я тянула с вопросом, потому что боялась услышать то, что так меня пугало.
— Я ведь по контракту певица. Но это караоке-клуб. Как же я буду петь? Здесь не нужна певица.
Момин как-то нехотя улыбнулся. Почесав затылок, повернулся к администратору и спросил его о чём-то по-японски. Тот тоже замешкался с ответом. Потом сказал что-то со словом шоу-тайм. И Момин застенчиво проговорил:
— Когда будет шоу-тайм, надо пет. А потом пришёль гост, и сидет с гостем. Поняль?
Я молча кивнула.
— А как зовут администратора? Он всегда будет возить нас на работу? — спросила Оля.
— Да. Тут все его зват Куя, — ответил Момин и отошел.
Куя услышал, что говорят о нём, и улыбнулся нам.
— А он симпатичный, — сказала Ольга.
— Симпатичный?! Да ничего хорошего! — бросила я со злобой, будто он был повинен в том, что должность моя по контракту не совпадала с той, что оказалась в действительности.
Кую подозвал клиент. Он подошёл к столику с поклонами и вдруг с грохотом рухнул на колено перед гостем, сгребая со столика его деньги.
— Да что же они так из кожи лезут, не знают, как выслужиться?! — недоумевала Ольга.
Мы тогда не знали, что в японской традиции непочтительно находиться выше сидящего. Поэтому стоящий присаживается на колено, чтобы быть с сидящим одного роста. Почти всё, что было непонятным и незнакомым для нас, автоматически оценивалось как плохое только потому, что было нам чуждо.
Странными переливистыми голосами японцы с упоением пели свои песни. У большинства из поющих были очень красивые голоса. Культура пения была непривычной для нас. Но голоса чудесные. И безупречный слух был у большинства. Сложно было поверить, что так поют обыватели. Но сами песни, такие непохожие на европейские, не трогали нас. Когда мы замирали в ожидании музыкального всплеска, припева или кульминации, мелодия, как тихая волна, откатывалась назад и
