Кадавры - Алексей Валерьевич Поляринов
— Тот человек, который нас привел, — Даша вдруг сообразила, что так и не спросила у деда имя, и ей стало неловко, — он назвал вас отцом. Он сильно старше вас, поэтому, я полагаю, он имел в виду не родство.
Федор тихо посмеялся.
— Да, я тут часовней заведую. Простите, опять же, что в таком виде, — он показал на застиранную футболку, — моя рабочая форма, так сказать. Ночь все-таки, да и вы не за проповедью пришли. И вы это, — он обернулся на секунду, посмотрел Даше под ноги. — Там на коврике липкое, это кровь, но вы не бойтесь, — он посмеялся, — там ничего криминального, это я одного тут с вечера в больницу возил — он себе ногу об штырь распанахал. Прыгнул в воду — и прямо на штырь, представляете? Возил его зашивать, от столбняка кололи… — он сказал что-то еще, но Даша не расслышала.
Под подошвами действительно было липкое.
— У меня «Нива» на ходу, единственная на районе, — продолжал Федор, который уже, кажется, совсем проснулся и теперь трепался как таксист. — Ближайшая больница — двадцать кэ-мэ по бездорожью. Там если чуть дождь прошел — туши свет, болото. А если выброс соли — так вообще. Так что я вроде скорой тут, чуть что — ко мне бегут все. Не могу же я отказать, правда? В этом есть своя ирония, — он помолчал, обернулся. — Вы это, если вам кровь на полу мешает, давайте тряпочку постелим. У меня тут есть, — он вдарил по тормозам и сунул руки под сидение. — Сейчас.
— Нет-нет, все нормально. — Даша посмотрела на Матвея, у него что-то было с лицом — то ли в ужасе, то ли наоборот — вот-вот заржет в голос.
— Ща-ща, — Федор достал старое вафельное полотенце и бросил в ноги Даше. — На него ноги поставьте — так не запачкаетесь. Я в прошлой, в мирской жизни фельдшером на скорой работал, навыки остались — крови не боюсь, рану зашить могу, укол сделать. А теперь вот как — сан принял, приход свой в поселке на пятьсот человек, двадцать лет прошло, а все так же людей в больницу катаю, уколы делаю. От себя не убежишь. Я не жалюсь, конечно. Мое дело какое? Служить, быть полезным. Если польза такая — то пусть.
Какое-то время он ехал молча.
— Вы сказали про выброс соли. Выходит, тут где-то кадавр стоит?
Федор посмотрел на нее в зеркало.
— Так вы из-за нее приехали? Сюда только за ней и ездят. Хотят посмотреть на мертвую.
— Я провожу исследование для Института, — сказала Даша, тон у нее был извиняющийся, она словно пыталась оправдаться перед ним за свой интерес к мортальным аномалиям.
— Ого! Даже так? Я думал, это запрещено, — он посмотрел на нее через зеркало, — это разве не запрещено?
— У меня есть разрешение, — Даша потянулась к рюкзаку, открыла карман.
— Да бросьте вы, не нужно показывать, я верю. Давайте так, сейчас заведем вашу тачку, потом покажу вам мертвую, хотите?
Наконец впереди показались силуэты комбайнов. Небо больше не было непроглядным — тьма отступала. Даша с тревогой смотрела на облака — уже рассвет? — сколько времени прошло?
«Нива» Матвея была на месте, священник подъехал к ней и остановился так, что две машины теперь стояли нос к носу, словно шептались о чем-то. Матвей закрепил клеммы, и через минуту «Самурай» ожил, его круглые фары поморгали и зажглись, загудел двигатель.
— Тут недалеко, езжайте за мной, — сказал Федор, захлопнув капот.
Даша села в машину к Матвею, «Самурай» тронулся и пополз по проселочной, ориентируясь на красные габаритные огни едущей впереди «Нивы». Матвей вдруг захохотал.
— Прости, — сказал он, — видела бы ты свое лицо!
Через пару минут «Нива» Федора остановилась у лесополосы. Он вышел и помахал им рукой. Даша огляделась и поймала себя на мысли, что они тут уже проезжали днем — как можно было не заметить кадавра?
Теперь она отчетливо видела мертвую девочку. МА-53 стояла у самой дороги, запрокинув голову. Опухшие веки, на подбородке — черная гематома, кристаллы соли как иней на волосах.
Пока Матвей распаковывал камеры и штативы, Даша подошла ближе. Девочка стояла с протянутой рукой, и на руке что-то было — остатки оплавившейся, остывшей парафиновой свечки. Следы парафина были повсюду вокруг — прогоревшие свечки у ног девочки.
Даша достала диктофон.
— МА-53, следы парафина всюду. Тут свечки стояли.
— Это наши, с поселка, — сказал Федор.
— Они свечки тут ставят? Зачем?
— Ну как. Идут к мертвой, свечки ей ставят, руки целуют. А потом ко мне — каяться, прощения просить. Бес, мол, попутал, не серчайте, батюшка. Не пойдем больше к мертвой. А потом все равно идут. И так каждый раз. — Он пожал плечами. — Люди.
Глава без номера
Контекст и маргиналии
«Иван Петрович Плужников был комбайнером и пьяницей. Обычно он был осторожен и не допускал, чтобы две эти части его личности пересекались. Родители Ивана Петровича пережили войну и вместе с любовью к земле передали ему страх голода. Хлеб для него был не просто еда, но сакральный объект. Поэтому он так гордился тем, что работает в поле, и очень боялся работу потерять — как чувствовал, что сейчас опять уйдет «в штопор», звонил начальству и брал отгул.
В тот злополучный день, впрочем, он впервые в жизни сел за руль комбайна в нетрезвом виде — в чем позже видел зловещее предзнаменование; словно, нарушив зарок, он разгневал каких-то своих богов.
Он гнал машину по пшеничному полю, смена уже подходила к концу, когда он вдруг напоролся на что-то. Огромная машина дернулась и замерла, как налетевшая на риф шхуна. Ивана Петровича бросило в пот, он знал этот звук — если в молотилку что-то попало, значит, его помощник, Димка, прозевал огромный булыжник, и теперь им обоим конец.
