Дорогая Лав, я тебя ненавижу - Элия Гринвуд
Первое, что я вижу, – полуголую сестру на кровати.
Второе, что я вижу, – парня без рубашки на ней.
Забавно, но вид моей семнадцатилетней сестры, развратной и грязной, меня не волнует. Что заставляет мое сердце упасть прямо в желудок, так это парень, засунувший свой язык ей в глотку.
Что, во имя всего святого, он здесь делает?
Музыка настолько громкая, что они даже не услышали, как я вошла. Они, вероятно, также не слышали, как я орала, пока поднималась наверх. Рука придурка поднимается по спине моей сестры, чтобы расстегнуть лифчик, и у меня начинается паническая мини-атака. Я бы предпочла, чтобы она не выставляла напоказ свою грудь, когда я кричу на нее.
В панике я отключаю телефон сестры от портативной колонки и ору самое громкое «Какого хрена?», на которое способна. Оба виновника вскакивают, пятясь друг от друга настолько быстро, насколько это вообще возможно. Челюсть Эшли падает на пол, когда она шарит по кровати в поисках рубашки.
– Ви! Ч-что ты делаешь дома так рано? – Она прижимает футболку к груди.
– Рано? Уже седьмой час.
– Правда? – Эшли вскакивает с кровати, снова натягивая футболку, как будто время на часах – гораздо большая проблема, чем то, что ее застукали с ним в постели.
– Ты оставила меня в академии на два часа!
– Черт, черт, черт! – она начинает расхаживать по своей комнате, как маньяк. – Я… Пожалуйста, не говори маме. Мне так жаль, Ви. Я собиралась встретиться с тобой в моей школе, чтобы ты могла забрать меня, но потом… Я думаю, мы потеряли счет времени и…
– Подожди секунду, – вмешиваюсь я. – Что значит ты собиралась встретить меня в школе, чтобы я могла забрать тебя? То есть тебя там не было с самого начала?
То выражение, которое появляется у нее на лице в следующий момент, говорит само за себя. Это не должно раскрыться, так?
Она морщится:
– Ладно, не злись, но… Я вроде как выдумала репетиции по воскресеньям.
– Прости, что?
Она закрывает лицо руками с французским маникюром.
– Я знаю, мне жаль. Пожалуйста, не ненавидь меня. Я просто хотела иметь немного свободного времени. Мама сводит меня с ума.
– То есть ты хочешь сказать, что я каждое воскресенье в течение трех месяцев из кожи вон лезу, чтобы забрать тебя из места, куда тебе даже не нужно было ходить?
Как будто недостаточно того, что я должна забирать ее с уроков пения в ее модной музыкальной академии все остальные дни недели.
– Блин, ты прекрасно знаешь, что, если бы я не придумала эти репетиции, мама назначила бы мне пять уроков по воскресеньям вдобавок к субботам, а у меня и так едва хватает времени дышать. Мне жаль, что тебе приходится играть роль шофера. Я говорила маме, что буду ездить на автобусе, чтобы она не заставляла тебя заезжать за мной, но она настаивала, что тебе больше нечего…
– Эш, – выдыхаю я. – Все в порядке. Я поняла.
Как бы мне ни хотелось на нее злиться, я не могу.
Не могу винить ее за то, что она хочет немного пожить.
Не могу винить ее за то, что она так невероятно талантлива, что выиграла Rising Voices, огромный телевизионный конкурс вокалистов, когда ей было шесть лет. И особенно не могу винить ее за то, что с тех пор она оплачивает значительную часть наших счетов из своих призовых, полученных на том конкурсе, и со своего канала на YouTube.
Одиннадцатилетняя Авина раньше грустила из-за этого дерьма. Было время, когда я бы убила за то, чтобы быть сияющей звездой моей мамы. Быть центром ее вселенной, занять место Эшли.
Теперь нет.
Сейчас я понимаю, как мне повезло родиться обычной.
Моя мама стала «мамаджером» сестры в тот момент, когда поняла, что у Эшли есть голос. Эш было не больше четырех лет, когда мама впервые посмотрела на нее со значками доллара в глазах. И если я чему-то и научилась, наблюдая, как Эшли изнуряет себя попытками построить карьеру со времен детского сада, так это тому, что быть особенной – это цена, которую очень немногие готовы заплатить.
– Ты скажешь маме? – Эшли выпячивает нижнюю губу.
Я притворяюсь, что раздумываю об этом, хотя на самом деле мой ответ уже готов.
– Нет, – говорю я, и ее плечи опускаются с облегчением.
– Спасибо, Ви. Ты лучшая.
– Но с этого момента ты будешь добираться домой на такси. Мне все равно, куда ты ходишь днем. До тех пор, пока мы будем приходить домой в одно и то же время, маме необязательно знать.
Не говоря ни слова, она заключает меня в объятия, на которые я без особого энтузиазма отвечаю. Я хочу ее ненавидеть. Я и правда хотела, но это продлилось недолго. Потому что какой бы талантливой она ни была, сколько бы просмотров ни набирали ее оригинальные песни на YouTube, моя младшая сестра – по-настоящему хороший человек.
Я могу не соглашаться с мамой во многих вопросах, но она была права, когда настояла на том, чтобы Эшли окончила среднюю школу в Сильвер-Спрингс, прежде чем переехать в Лос-Анджелес и попробовать себя в роли суперзвезды. Это помогло ей не зазнаваться…
По большей части.
Ладно, временами эго Эш немного раздуто. Она думает, что мир вращается вокруг нее, и не понимает, как ей повезло иметь все это в семнадцать лет, но по сути своей она добрая душа…
Чего не скажешь о мусоре в ее постели.
– О, и это, – я указываю на ее бывшего парня, – должно прекратиться. Мама убьет тебя.
Ошибка Эшли медленно осматривает мое тело.
– Давно не виделись, Ви, – от его ухмылки по всему моему телу прокатывается волна отвращения.
– Логан, – я даже не смотрю в его сторону, сосредоточившись на Эшли. – С каких пор вы двое снова вместе?
– На самом деле это просто случайность, – говорит моя сестра с широкой, глуповатой улыбкой на лице, отчего у меня ноет в груди.
– Думала, ты уехал из города, – обращаюсь я к Логану, вкладывая все силы, чтобы скрыть свое презрение к нему.
Ублюдок, ты же обещал.
Ты обещал, что никогда не вернешься после того, что мы сделали.
– Знаю, но я передумал. Что я могу сказать? Я скучал по моей девочке, – говоря это, он смотрит мне прямо в глаза – намек болезненно ясен, отчего мне хочется зарыться в землю и спрятаться от своих демонов.
Спрятаться от своего позора.
Телефон Эшли звонит за несколько секунд до наступления неловкой тишины.
– Черт, это Роб, – она переворачивает экран и показывает
