Заложница - Клер Макинтош
– Удачи! – кричит женщина мне вслед, но я не оборачиваюсь. Удача тут совершенно ни при чем.
Однако сердце у меня продолжает колотиться, когда через несколько минут я протискиваюсь в комнату для инструктажа. Там полно людей – не только экипаж, но и какое-то начальство в костюмах, по большей части мне незнакомое.
– Это Диндар? – поворачиваюсь я к стоящему рядом стюарду, с которым однажды вместе летала. Гляжу на бейджик: его зовут Эрик.
– Да, он самый. Проводит презентацию нового маршрута.
Все сходится. Глава авиакомпании Юсуф Диндар появляется на публике лишь в дни вроде сегодняшнего, когда важная презентация означает множество телекамер плюс лавры и признание для воротил (всегда мужского пола), управляющих «Уорлд эйрлайнс». Гонка за первый беспосадочный перелет «Лондон – Сидней» проходила ноздря в ноздрю, и сегодня утром на самодовольном лице Диндара возникает облегчение от того, что его команда успела первой. Он встает и ждет, пока на него не устремляются все взгляды.
– О нас говорит весь мир!
Все аплодируют. Сзади слышатся радостные выкрики, сверкают фотовспышки. Во время этого преждевременного ликования меня пробирает холодок.
Что-то случилось… Проблемы с самолетом…
Я отбрасываю прочь слова той женщины. Бурно аплодирую вместе с остальными. О нас говорит весь мир. «Лондон – Сидней» за двадцать часов. Ничего не случится. Ничего не случится, повторяю я, словно мантру, стараясь подавить нарастающее во мне чувство обреченности.
Я понимаю, почему разнервничалась после разговора с той женщиной. Потому что я не должна здесь находиться.
Все тянули жребий на попадание в экипаж, хотя было не совсем ясно, выиграли мы в лотерею или же вытянули короткую спичку. В нашей группе в «Ватсапе» последовал шквал сообщений.
– Что-нибудь есть?
– Пока нет.
– Говорят, разослали электронные письма.
– Как же хочется туда попасть!!!
А потом картинка: скриншот с телефона Райана. Поздравляем! Вы назначены в экипаж рейса, 17 декабря открывающего прямое воздушное сообщение между Лондоном и Сиднеем. Под картинкой он поставил эмоджи со слезами и приписал: «Двадцать часов, блин!»
Я написала ему в личку. Предложила занять его место. Не объяснила, зачем мне это нужно, и, конечно же, постаралась не показать, насколько это для меня важно. Но он по-прежнему настаивал на обмене на рейс в Мехико плюс комплект подарочных карт, которые я получила на день рождения. Ненормальная! – заключил он, и мне пришлось с этим согласиться.
И вот я здесь. Чужак, попавший на самый важный рейс за всю современную историю.
– Хочу представить пилотов этого исторического рейса, – произносит Диндар. Он машет им рукой, чтобы они подошли к нему в центр комнаты. Слышится шарканье, когда им уступают дорогу. – Командир воздушного судна Льюис Джуберт и второй пилот Бен Нокс; командир воздушного судна Майк Карривик и второй пилот Франческа Райт.
– Карривик? – уточняю я у Эрика, когда присутствующие хлопают. – В моем списке экипажа его нет.
Он пожимает плечами:
– Поменяли в самый последний момент. Я его не знаю.
А Диндар продолжает:
– На борту будут присутствовать почетные гости.
Под «почетными гостями» он подразумевает тех, кто не платил за билеты. Журналистов, нескольких знаменитостей и «влиятельных людей», которые шестнадцать часов полета будут торчать в «Инстаграме», а остальные четыре часа – пьянствовать.
– Однако я призываю вас относиться к ним так же, как и к заплатившим за билеты пассажирам.
Ну да, верно. Журналисты стремятся оттянуться, разумеется. Бесплатный полет бизнес-классом в Австралию? Вот мой паспорт! Но им еще и нужен материал для репортажей. Представьте: встречаются корреспонденты газеты «Дейли мэйл» и сайта tripAdvisor. «Вот ужас! На межконтинентальном рейсе нет гипоаллергенных подушек».
Как только Диндар и его свита заканчивают поздравлять самих себя, начинается предполетный инструктаж. Майк и Франческа отвечают за взлет и первые четыре часа полета, затем отправятся отдыхать на койки над пилотской кабиной. Льюис и Бен поведут самолет следующие шесть часов, после чего пилоты снова меняются. Что касается бортпроводников, то нас шестнадцать человек, разделенных на две смены. Когда мы не работаем, то лежим на койках в задней части самолета и делаем вид, будто это совершенно нормально – спать в комнате без окон, полной незнакомых людей.
Приходит женщина из отдела охраны труда и предупреждает об опасностях усталости. Напоминает нам, чтобы мы пили достаточное количество жидкости, потом демонстрирует дыхательное упражнение, которое должно помочь нам как можно больше спать во время перерывов. Кто-то из бортпроводников смеется, один притворяется спящим.
– Извините, – произносит он, резко выпрямляясь, с широкой улыбкой на лице. – Кажется, сработало!
Когда мы парами идем через здание аэропорта следом за пилотами, везде царит атмосфера напряженного ожидания, и я чувствую гордость, как всегда перед вылетом. Наша униформа темно-синего цвета с изумрудным кантом на обшлагах, кайме и лацканах. Слева на груди – покрытый эмалью значок с надписью «Уорлд эйрлайнс», справа – бейджик с именем. Наши шарфики изумрудного цвета в развернутом виде представляют собой карту мира, где каждая страна обозначена миниатюрным названием авиакомпании. Сегодня у нас новые значки: «Рейс № 79. Делаем мир меньше».
Штатный фотограф снимает нас со всех ракурсов, и до самого выхода нас сопровождает шепот окружающих нас людей: «Лондон – Сидней».
– Мы будто по красной дорожке идем! – говорит кто-то из сотрудников.
Словно на эшафот идем, думаю я. Не могу избавиться от чувства, что должно случиться нечто ужасное.
Наверное, у многих людей подобное ощущение возникает всякий раз, когда они летят самолетом: неприятная тяжесть в желудке и сосание под ложечкой. Мне всегда казалось, как это грустно и неприятно – проводить чудесные часы полета, вцепившись в подлокотники кресла и крепко зажмурившись в ожидании воображаемых катастроф, которые так и не происходят.
Ко мне это не относится. Для меня полеты – это все. Триумф инженерной мысли, работающей не наперекор природе, а вместе с ней. Адам смеется, когда я восторгаюсь видом самолетов, но что может быть прекраснее зрелища взлетающего «А-320»? Ребенком я едва не стонала, когда папа брал меня с собой в аэропорт, где он стоял у наружной ограды и фотографировал самолеты. Для него главное значение имело искусство фотографии. Он так же проводил долгие часы около реки, стараясь получше запечатлеть летящую цаплю. Незаметно для себя я обнаружила, что сама втянулась в это хобби.
– Как я здорово схватил в кадре «три семерки», – показывал мне отец дисплей цифровой камеры.
– Это не «три семерки», – возражала я. – Это был «747-й» укороченный.
Я любила рисовать и выводила у себя в альбомах изящные контуры носовых частей и кабин, больше не жалуясь, если папа предлагал провести субботний день в аэропорту. Когда мы летали к родственникам, меня не интересовало, какой покажут фильм или что-то там в завернутых в фольгу обедах. Я прижималась носом к стеклу иллюминатора
