Бунтарка - Дженнифер Матье

Хотя последнее ему бы понравилось. Смог бы показать свои кубики на животе.

Я откусываю кусочек сэндвича с ветчиной и слушаю, как девочки обсуждают, где нам лучше сесть сегодня вечером. Я откладываю сэндвич в сторону — есть совершенно не хочется.

— Так во сколько мне тебя забрать? — спрашивает Клодия, пиная меня под столом.

— Я не поеду. — Услышав собственные слова, я удивляюсь не меньше Клодии. И, как ни странно, чувствую облегчение.

— Что? — Клодия хмурится. — Мы только что говорили, что моя мама разрешила взять ее машину.

— Мне не очень хорошо. — Я выбираю самую легкую отговорку.

Кейтлин протягивает руку и касается моего лба. У нее около пяти младших братьев и сестер, поэтому она постоянно ведет себя как мама.

— Думаю, у тебя нет температуры, — говорит она мне. — У тебя что-то болит? Знобит?

— Что-то с желудком. — Я отталкиваю обед в сторону.

— Ух, держись подальше, — говорит Мэг, отодвигая стул к другому концу стола. — Не хочу заболеть.

Клодия внимательно на меня смотрит. Всего несколько минут назад со мной все было хорошо, я заглядывалась на новенького.

— Не знаю, что это такое, — признаюсь я. Это правда. Что-то изменилось, когда я сказала, что не пойду на игру.

Или это произошло во время собрания, когда я увидела футболку Джейсона?

Или еще раньше?

— Может, тебе надо пойти в медпункт, — говорит Кейтлин. — Хочешь, кто-нибудь из нас проводит тебя?

— Нет, я сама дойду, — отвечаю я. — Но спасибо.

— Напишешь мне потом? — просит Клодия. В ее тихом голосе слышится обида. А может, она просто не знает, как реагировать на мое странное поведение.

Медсестра Гарсиа разрешает мне отдохнуть на одной из кроватей в медпункте. Тут мило, прохладно и тихо. Звонок на шестой урок затих, а я лежу и смотрю на постер «кашель или насморк? Закрывайтесь локтем, пожалуйста!». Маленькие фигурки девочки и мальчика кашляют и чихают в локоть. Я наслаждаюсь тишиной в своем маленьком больничном коконе, пока все остальные сидят на уроке. Пока наконец не звенит звонок с последнего урока.

— Тебе лучше? — спрашивает медсестра Гарсиа, когда я вхожу в кабинет, моргая от яркого света.

— Ага, — отвечаю я. — Спасибо, что разрешили мне отдохнуть.

— Ты не та, кто будет притворяться, Вивиан, — говорит она, — и ты не очень хорошо выглядишь, если честно. Просто иди домой и ешь пока только тосты, бананы и рис, хорошо? Отдохни и пей много воды. Мне жаль, что тебе придется пропустить игру.

— Переживу, — отвечаю я.

Обычно после уроков мы с Клодией встречаемся у моего шкафчика и идем домой вместе. Но сегодня я просто хватаю свой рюкзак и выхожу через боковую дверь. Я пытаюсь как можно быстрее уйти из Ист Рокпорт Хай.

Глава четвертая

Бабушка с дедушкой собираются на игру, а мама снова на работе допоздна. Я звоню всем по очереди и говорю, что мне нехорошо и я останусь дома. Мама дает мне те же советы, что и медсестра Гарсиа, а потом просит позвонить ей, если мне станет хуже.

Но я не чувствую себя хуже.

Наоборот. Я чувствую свободу и легкость от того, что почти весь город едет в Рефуджио, а я остаюсь в своем доме совсем одна.

Интересно, поедет ли Сет на игру? Может, его возьмут с собой родители? Как часть исследования для какого-нибудь перформанса «Жизнь в маленьком техасском городке». Может быть, он уже умоляет их вернуться в Остин. Возможно, он никогда и не существовал, и это просто плод моего воображения.

Когда наступают сумерки, я разогреваю пиццу с пепперони и несу ее в спальню на бумажной салфетке. Мне нравится есть в кровати. Это выглядит таким неправильным и оттого жутко привлекательным. Я аккуратно снимаю и съедаю все кусочки пепперони и, прежде чем приняться за сыр, включаю документальный фильм о солистке группы Bikini Kill. Когда мы смотрели его первый раз с мамой, я поглядывала на нее во время титров. В полутьме на ее лицо падал свет от экрана телевизора, и я видела, как она смаргивала слезы и улыбалась. Сложно было понять, грустит она или радуется. Интересно, сколько тебе должно быть лет, чтобы испытать ностальгию? Можно ли чувствовать ностальгию по тому, что ты сам никогда не переживал? Мне кажется, именно это я ощущаю, когда думаю о «Бунтарррках».

Я доедаю пиццу, вытираю жир с пальцев и губ и похлопываю по кровати, чтобы Джоан Джетт запрыгнула ко мне и пристроилась рядышком, пока я смотрю фильм. Кэтлин Ханна — так зовут солистку — говорит и об идее культуры спальни девушки. У каждой девушки есть тайный мир в ее спальне, где она может воображать и творить. Было бы здорово, если бы девушки могли делиться этим тайным миром с другими девушками. Это и пытались сделать «Бунтарррки». Они пытались помочь девушкам с одинаковыми взглядами, ценностями и интересами найти друг друга. Поскольку тогда интернета не было, они делали это с помощью зинов, музыкальных групп и песен, шоу и кассет, которые продавали за пять долларов.

Сидя в полутьме спальни и глядя на Кэтлин и других «Бунтарррок», я думаю о маминой коробке, о Чудо-женщине, о старых полароидных фотографиях девушек с черной помадой на губах, которые готовы покорить мир. О неоновых зеленых листовках, которые рекламировали конвент «Бунтарррок» в Вашингтоне, о сборе средств для жертв насилия.

Дерзко. Красивое слово из словаря, которое дало бы мне несколько лишних баллов в одном из глупых тестов мистера Дэвиса.

«Бунтаррркам» было неважно, что думали другие люди. Они хотели, чтобы их увидели и услышали.

Потому что они были дерзкими и смелыми.

Я сворачиваюсь калачиком на кровати, а идея, зародившаяся у меня в голове, начинает обретать форму.

До моего третьего класса мама курила. Она пыталась это скрывать, когда я была совсем маленькой, но потом я узнала, и она извинялась каждый раз, когда выходила на заднее крыльцо покурить.

— Ох, Вивви, прости, — говорила она, вздыхая. — Я правда пытаюсь бросить, но это так сложно.

Тогда я придумала одну штуку.

Я вырезала дюжину бумажек размером с ладонь и написала на них: «курение убивает», «курение вызывает рак», «я не хочу потерять моего единственного родителя». Я морщусь, вспоминая последнюю надпись, но тогда я была честной девочкой и била в самое слабое место. Я украсила надписи черепушками, перекрещенными костями и фигуркой из палочек, изображавшей меня, плачущую рядом с надгробием, на котором написано: «покойся