Спасти убийцу - Петр Немировский
– Дрянь! Дрянь! Дрянь! – то и дело вскрикивал он болезненно. – А-а!..
Будто вспышка яркого света ударила в окно, озарив для меня реальность. Неудачная операция не была трагической случайностью, нет! Иван сделал все, чтобы тот злосчастный зажим соскочил. Убил, убил брата ради женщины, с которой был в сговоре!
– Не надо, не надо... – я подошел к Ивану. Сильно, как мог, стиснул его напряженные, трясущиеся руки, прижал к своей груди. – Не надо... Перестань...
ххх
– Значит, Иван умышленно убил своего брата. По правде, я в этом не сомневалась, когда узнала, что именно он делал ему операцию. А если в деле еще и замешана женщина... – сказала Сандра, когда я ей рассказал о своей последней сессии с Иваном. – Но гарантирую: он ни за что не признается в убийстве. Кажется, я хорошо понимаю, что это за человек. Не признается он ни тебе, Герман, и вообще никому на свете.
В ответ я развел руками: мол, не спорю, поживем – увидим.
– Что же ты теперь собираешься делать? Как думаешь его лечить?
– Хочу убедить его пойти в церковь. Мне кажется, что психотерапия тут уже бессильна.
– А Иван верующий?
– Нет.
Сандра задумчиво погладила пальцем подбородок:
– Церковь, молитва… Вера порой помогает лучше любых лекарств. Мне нужно над этим подумать. Время у нас есть, ситуация пока не критическая.
Глава 5
День выдался дождливым, было холодно и ветрено. Мы вышли с Иваном из метро и зашагали по улице, переступая лужи.
Иван шел, засунув руки в карманы клетчатого пальто. Накануне вечером, по его же собственному признанию, он выпил две рюмки водки (не полбутылки ли?), но как бы то ни было, к утру успел протрезветь.
Миновав бакалейный магазин и банк, мы очутились у невысокого здания под куполом с крестом. Из дверей церкви выходили мужчины и женщины разного возраста, некоторые с детьми. Раскрывали зонтики и, перекрестившись лицом к храму, уходили. Судя по всему, литургия только что закончилась.
– Ну, с Богом, – сказал я, перекрестившись. Открыл дверь церкви и пропустил Ивана вперед.
Пожав плечами, он вошел в храм. Там снял шапку и расстегнул пальто. В последнее время он плохо следил за собой, не причесывался и не брился.
– Сейчас все разузнаю, подожди меня здесь, – сказал я и пошел искать священника.
По вероисповеданию я – православный, крестился в Питере, еще когда учился в университете. Приняв крещение, первое время сильно увлекался всем, что относится к Православию: читал свято-отеческую литературу, ходил с приятелем на церковные службы. Но та наша религиозность, как теперь понимаю, носила какой-то искаженный, ущербный характер. Да, были желания, порывы. Много умничанья, разглагольствований, ожидания непонятных чудес. Не было главного: понимания, что вера – это постоянный подвиг смирения перед Волей Божьей.
Поэтому скоро пришло охлаждение. Нагрудный крестик я по-прежнему ношу, но человеком воцерковленным не стал и в церковь хожу редко.
Сейчас, однако, речь не обо мне. Иван тоже не был религиозным. Исповедовал, как он сам выражался, «твердую веру в законы природы». Но мое предложение пойти в церковь на молебен, как ни странно, принял сразу.
После той сцены в моем кабинете, у него словно сломался внутренний стержень. Вся громоздкая жизненная конструкция Ивана – уродливого существа, в которого он превратился за последние десять лет, – рухнула. Весь бред о заговоре и болезнях, который так долго его спасал, исчез, но ничего нового взамен не появилось. Он совсем растерялся, не знал, как жить дальше. Больше не просил писем для адвокатов, перестал интересоваться делами по своим бесконечным искам в судах. Он как будто целиком доверил свою судьбу мне.
Я же был уверен: единственное, что Ивану сейчас нужно, это – ПОКАЯНИЕ. Покаяние перед Богом, в которого, так или иначе, верит каждый. И этот наш совместный молебен пусть будет его первым шагом к свету. Иначе он впадет в еще большее отчаянье, продолжая себя калечить и разрушать.
Напрямую я не сказал Ивану об этом, но угадывал верно: он знает о том, что я проник в его тайну. Между нами словно возник негласный сговор. Только я и он (ах, да, еще прелестная свояченица в Курске) знали страшную правду о смерти его брата.
Сандру я не поставил в известность об этом нашем «религиозном походе». Решил действовать самостоятельно, полагаясь на интуицию.
Итак, я уговорил Ивана пойти вместе со мной в русскую православную церковь. Заранее по телефону узнал, что в воскресенье после литургии там будет общая панихида, т. е. священник отслужит молебен сразу по нескольким усопшим.
Брат Ивана крещеным не был, поэтому поминать его по чину было нельзя. Если не подаешь поминальную записку, то никаких денег священнику платить не надо. Если подаешь – желательно заплатить долларов тридцать. Все это мне объяснил какой-то мужчина, стоявший возле церковного ларька, где продавали свечи.
Иван тем временем, как прилежный школьник, сидел на стуле у стены, положив на колени руки с разбитыми пальцами. Нечесаные патлы закрывали его лоб. Когда наши глаза встретились, он вдруг как-то глупо заулыбался. Мне почудилось, что его лицо посветлело изнутри. Промелькнуло в нем нечто от того Ивана, которого я видел на фотографиях времен его молодости.
Ах, как мало мы говорили о его жизни! Ведь бегал же он когда-то в юности за девчонками, мечтал о карьере врача. Может, любил слушать соловьев, говорят, в Курских лесах так поют соловьи, что, раз услышав, не забудешь вовек. Еще много, много чего мы должны с ним переворошить, чтобы припал он к своим чистым ключам. Пусть человек оступился, пусть даже переступил черту. Но он не должен навеки становиться изгоем! Имеет право на прощение. Пусть не от людей, так от Бога.
Последние сомнения, верно ли я рассудил насчет молебна, покинули меня.
...В правом притворе храма на панихиду уже собирались прихожане. Худой, среднего роста, бородатый священник, с кадилом в руке, о чем-то разговаривал с женщиной возле Распятия. Я передал священнику поминальную записку с именами моих умерших бабушек, спросил насчет оплаты.
– Хорошо, спасибо. А деньги заплатите после панихиды, – сказал
