Тернистый путь к dolce vita - Борис Александрович Титов
С этими словами он поднял подол ее платья и шлепнул по ягодицам так сильно, что Маша невольно вскрикнула.
– К тому же чувственная, – заключил хозяин.
– Садись, – обратился к ней Магомед Измаилович. – Кушать хочешь?
– Еще как! – отозвалась Маша и с наивной простотой прибавила: – Мы так долго сюда ехали, изголодались в конец.
Магомед Измаилович принялся потчевать Машу по-отечески нежно, предлагая ей одно блюдо за другим. «Может быть, все и ограничится этим старичком? – подумала Маша. – Он, похоже, здесь не последний человек и вряд ли кто-то посмеет отнять у него девушку…»
– Ну что, наелась? – заботливо спросил Магомед Измаилович.
– Наелась, – ответила она.
– Ну вот и хорошо, тогда пошли.
– Сейчас, только вино допью.
Едва они вошли в комнату, Маша скинула платье и нырнула с головой под одеяло. Вино взбодрило ее, подняло настроение, и она решила немного пошалить. Девушка стала медленно тянуть одеяло вверх, постепенно обнажая тело. Когда дело дошло до головы, она резко сбросила одеяло и чуть не вскрикнула от охватившего ее ужаса. К кровати приближался старик, обтянутый сморщенной кожей, скелет которого делал его похожим на Кощея Бессмертного. На его тощей физиономии играла кровожадно-похотливая улыбка.
«Да ни за какие деньги!» – чуть было не вырвалось у Маши, но она стиснула зубы и попробовала улыбнуться. Правда, зубы тут же пришлось разжать – он начал с орального секса. Маша пожалела, что так много съела. То, что она постоянно рыгала, ничуть не смущало Магомеда Измаиловича, а, напротив, еще больше возбуждало его. Он тянул ее на себя за волосы и с диким неистовством пронзительно вскрикивал на незнакомом ей языке.
Маша что-то слышала от девиц о международных состязаниях по продолжительности непрерывного секса, даже, кажется, называлась какая-то цифра – то ли пятнадцать, то ли двадцать минут… Кощей Измаилович многократно превзошел этот рекорд. Словно волчок вращалась Маша вокруг разгоряченного горца, всюду чувствуя его проникновение. Через час с небольшим, показавшиеся Маше вечностью, Магомед Измаилович взвыл, лихорадочно задергался и повалился навзничь. Стоя на коленях, Маша долго не могла пошевелиться. Измученное тело молило об отдыхе. Вконец обессиленная, она распласталась на кровати. Маша даже предположить не могла, что человек, которому явно за семьдесят, может быть таким неутомимым в сексе.
Магомед Измаилович приоткрыл глаза, протянул похожую на сухую корягу руку и прохрипел: «Пиджак…»
Маша с трудом поднялась с постели и передала ему пиджак. Старик вынул из кармана бумажник, достал оттуда пачку долларов, протянул ей и едва слышно прошептал: «Иди».
Глаза его закрылись, и Маша подумала: «Все, блин, помер…»
Мысль эта так развеселила ее, что она не удержалась и прыснула со смеху. Словно в ответ на это Магомед Измаилович захрапел, как клокочущий вулкан.
Маша накинула платье, вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице, когда ее окликнул хозяин дома.
– Ах, вот ты где, а я как раз тебя ищу…
Под утро девицы стали собираться в отведенной им комнате. Маша пришла последней. В руках она держала косметичку, набитую деньгами. Молния уже не застегивалась, и это ее радовало, даже возбуждало, придавало драйв.
– Вот она, сладкая жизнь, – протянула Маша, потряхивая косметичкой.
– Да, вожделенная dolce vita, – вторила ей Кира.
– Дольше кого? – не поняла Маша.
– Dolce vita – так по-итальянски сладкая жизнь.
– А-а-а – красиво!
Маша прошлась по кругу. Те, что помоложе, покрыли ее не однажды.
– Ну, ты у нас звезда, —улыбнулась Кира. – Прямо передовик производства!
– Век бы мне этого счастья не видать, натрахалась на всю жизнь, при одной мысли об этом тошнит.
Дверь приоткрылась, и в проеме появилась голова охранника.
– Эй ты, как там тебя, – обратился он к Маше, – ну-ка иди сюда.
Маша встала и, закатив глаза, вышла из комнаты.
– Чего он от тебя хотел? – спросила Кира, когда та вернулась.
– Того же, чего и остальные.
– Чего? – брезгливо протянула Кира. – Ты ему дала, что ли?
– Не ему, а им, там и второй был.
– Да как же они успели? – рассмеялась Кира. – Ты же только вышла и тут же вошла…
– Да там нечем и успевать, к тому же они, как кролики, кончали в три тычка.
Все дружно расхохотались.
– А чего ты с охраной-то связалась, тебе этих было мало?
– Так ведь эта мымра сказала, что отказывать никому нельзя, так я и не отказала.
– Охранников смело могла послать. Если бы бандерша и хозяин узнали, то они как минимум с работы вылетели бы…
Дверь снова отворилась и вошла мымра.
– Чего гогочите, сучки? Господ разбудите. Вот, получите за труды праведные, – осклабилась она, показав прокуренные дочерна зубы, и раздала всем по конверту. – Да, чуть не забыла, ты, милочка, оштрафована, – обратилась она к Наташке, выхватила из ее рук конверт и вынула оттуда две пятитысячные. – Впредь не будешь выеживаться, – злорадно ухмыльнулась мымра.
Едва за бандершей закрылась дверь, все кинулись расспрашивать девушку, что случилось.
– Я всю ночь провела с рыжим толстяком. Этот дебил жаждал анального секса. А мне на прошлом дефиле задницу так разодрали, что я уже неделю в туалет сходить не могу. Я и отказала, так он, сволочь, не заплатил, а тут еще и эта…, – не смогла сдержать слез Наташка.
Кира молча вынула из своего конверта пять тысяч и протянула несчастной. Маша последовала ее примеру.
Девицы выпили кофе и вышли на улицу, где их уже ждала машина.
– Ну что, жирком обросла, сколько заработала? – поинтересовалась Кира у Маши.
– Да я не считала, но косметичка не застегивается. Хотя такую работу врагу не пожелаешь, никакие деньги не нужны.
– Ты просто не знаешь, что такое настоящая работа, вот и выкобениваешься. Через неделю-другую все позабудешь и снова в очередь на дефиле выстроишься. Работа, милочка, – это когда ты с ног валишься от усталости и засыпаешь стоя. Я когда в Питер приехала, устроилась в ресторан официанткой. Думала, осмотрюсь и найду себе что-нибудь поприличнее. Ну, в общем, почти так и случилось. В этот ресторан частенько наведывалась Стеша. Заприметила она меня и сунула визитку. «Приходи, – говорит, – помогу тебе из дерьма выбраться». Я сначала не поняла, куда она приглашает, а потом девчонки просветили, и я решила уйти из ресторана. Но вот ведь непруха, перед самым увольнением я грохнула целую полку дорогой посуды. У меня забрали паспорт, заперли в посудомойке и не выпускали два месяца. Спала там же не больше шести часов, все остальное время мыла посуду. Думала, с ума сойду. Вот это была работа. И я сказала себе: «Что угодно, но только не такой рабский труд».
– Ну прямо так уж и заперли…, – недоверчиво протянула Маша. – Это же не глушь какая-то, а питерский ресторан, да еще, небось, и в центре города,
