Путь одиночки - Никас Славич
Затем постепенно начали объявлять лауреатов премии. Первыми объявили победителей в номинации «Фантастика». Мирослав неодобрительно покачал головой, услышав название повести одного из призёров – «Девочка и мертвецы». По его мнению, произведение с подобным заглавием не имело права на жизнь. Он вообще не мог понять странной мании многих современных авторов писать про кладбища, зомби, упырей и прочую нечисть. Зачем весь этот мрак и ужас, когда нужно радоваться жизни?..
Лауреаты вышли на сцену, постояли там некоторое время, чтобы их сфотографировали, кто-то произнёс пару благодарственных слов. Затем точно таким же образом стали награждать остальных победителей. Постепенно дело подходило к объявлению лауреатов двух основных номинаций – «Поэзия» и «Проза». И вот Марина вышла на сцену, чтобы огласить имена победителей-стихотворцев. Мирослав обратил своё внимание на сцену, ожидая вот-вот услышать имя любимой, но этого так и не произошло. Он видел издалека, как поникли её плечи, и вся она словно съёжилась.
Андрей пояснил:
– У Вероники слишком простые стихи. Их, конечно, легко читать, но сейчас в моде постмодерн и авангардизм.
Мирослав недоумённо пожал плечами, не понимая смысла последних двух слов. Кузен принялся было объяснять, но соседи по ряду призвали их к тишине – начали объявлять лауреатов в номинации «Проза».
Спустя минуту Мирославу, сидевшему в радостном ожидании и предвкушении пусть не первого, но хотя бы третьего места, пришлось точно так же, как и Веронике, опустить плечи и голову. Его имя в числе призёров так и не прозвучало. Андрей снова встрял со своими пояснениями:
– Понимаешь, и у тебя роман слишком для них простой, прямолинейный.
Но эти слова мало того что не служили утешением, они напротив, ещё больше расстроили Мирослава. Губы молодого автора задрожали; с трудом он вымолвил:
– Значит, не быть мне писателем…
Он ещё не знал тогда, что лишь спустя много лет его роман станет общепризнанной классикой литературы…
После Мирослав с трудом мог вспомнить, как он покинул конференц-зал и добрался до дома. Кажется, сначала он увидел, как безучастную ко всему Веронику выводят под руки её родители. Эта картина словно добавила масла в огонь горечи, которая овладела молодым автором. В результате Андрею пришлось тащить кузена к выходу едва ли не волоком. Когда Мирослав оказался в машине двоюродного брата, он и вовсе отключился, настолько сильно ударило поражение по его раненой душе.
Очнулся Мирослав уже в квартире кузена.
– Вот уж не думал, что ты окажешься таким чувствительным, – покачал головой Андрей. – Ну не получилось выиграть в этот раз, может, удастся в следующий.
– Не будет следующего раза, – с горечью в голосе произнёс Мирослав. – Нет у меня теперь никаких душевных сил, чтобы написать ещё хоть что-либо.
Андрей лишь пожал плечами. Его кузен, казалось, вот-вот разрыдается, но ему всё же удалось сдержать себя и забыться, уснув прямо в одежде на диване, куда его дотащил Андрей…
Интерлюдия. Стихотворение, написанное Вероникой.
Одна.
И ни единой
Души родимой.
Сама –
Ранима.
Не понимает никто.
Живу
Иль существую?
Но торжествую –
Судьбу
Увидела, ликую!..
Но – крылья отобрали.
Навзрыд
Кричу стихами:
Сердце – не камень,
Болит
Не по программе.
А они – всё о себе.
Куда,
Куда бежать мне?
Беда.
Беда пришла к ней,
Душе моей.
Отец и мать – о том не знают.
Но с ним я б полетала,
Всегда о нём мечтала –
Кто прикоснётся взглядом
И душу приласкает.
Не надо больше яда.
Пустите же, пустите!
Я рвусь из паутины
И разрываю нити!
Хочу быть на свободе
И – никакой рутины.
И пусть пока
Никто меня не ценит,
Пройдут века –
Слова мои нетленны.
…Так пусть же духом вместе с ним
Мы новомирье сотворим!
Глава вторая. Художник и певец
Последующие несколько дней Мирослав провёл практически в одиночестве: Андрей с утра уходил по своим организационным делам, а его кузен оставался наедине с собственными невесёлыми мыслями. Апатия подкралась и захватила разум; Мирославу казалось, что больше он никогда ничего не сможет написать, потому что он осознал, что его произведения никому не нужны в современном жестоком мире. Читали сейчас в основном только те книги, которые эпатировали публику: романы про зомби, убийства, вампиров, криминальные разборки, любовные похождения, бульварные детективы и прочее, что литературой-то назвать язык не поднимался. Книги с обычными житейскими сюжетами, как у Мирослава, мало привлекали публику.
…Дни шли, а несостоявшийся писатель практически всё время находился в квартире кузена. Лишь однажды он вспомнил, что успокоение приходит к нему на природе, и выбрался в Серебряный бор. Там он с грустью смотрел на то, как природой овладевает осень: становилось всё холоднее, беспощадный ветер срывал листья с деревьев. Меланхолия этого времени года царила и в душе Мирослава.
Так, сидя на скамейке, он решил про себя, что не будет больше обременять Андрея, а в ближайшее же время уедет из Москвы. Вечером он сказал об этом кузену, но тот покачал головой:
– Ты попытался лишь один раз, не стоило так сильно расстраиваться из-за этого. Теперь, раз у тебя нет желания что-либо написать, мы попробуем сделать выставку твоих картин.
Казалось, двоюродный брат заботится о судьбе Мирослава, но на самом деле им двигала жажда выгоды: выставки приносили Андрею определённую прибыль.
Попытка поспорить с кузеном не увенчалась успехом: тот твёрдо настоял на том, чтобы Мирослав попробовал стать если не писателем, то художником. В результате ему пришлось поневоле согласиться и попробовать ещё раз влиться в культурную жизнь столицы.
Постепенно все картины Мирослава перенесли в выставочный зал одного из небольших музеев Москвы. Такие музеи почти не имели своих экспонатов и отчаянно цеплялись за жизнь, проводя подобные выставки. Правда, Андрей заметил, что кроме картин Мирослава будут представлены работы других художников-авангардистов, чтобы привлечь внимание публики. Это заставило его кузена внутренне сжаться: в прошлый раз он услышал слово «авангардизм» после неудачной попытки стать писателем.
Мирослав не понимал и не хотел понимать слов «экспрессионизм», «импрессионизм», «сюрреализм», «авангардизм» и «постмодернизм». Да ему то и не требовалось – он рисовал картины с душой, всегда стараясь отразить в них частичку себя, а заодно – оживить природу, передать через рисунок то, что увидел сам. И если уж он изображал птицу, то так, что казалось – она вот-вот вылетит из картины наружу; если рисовал ручей – то старался полутонами передать его журчание, бег по камням. Все картины Мирослава словно оживали перед взглядом человека, настроенного на гармонию с природой. Но таких людей в Москве становилось всё меньше…
Всего работ у Мирослава набралось чуть больше десятка – всё-таки он отдавал предпочтение писательству. Рисунки давались ему с трудом, всякий раз он оставлял в них часть своей души. Если бы кто-то попытался понять настроение художника, заглянуть за грань нарисованного, он увидел бы в свете восходящего солнца улыбку молодости и задора, в опадающей листве – одиночество и грусть вместе с надеждой на будущую тёплую весну… Сам Мирослав одной из лучших считал
