Идеология преисподней - Михаил Озеровский
Ивана привели к стенке, полностью перепачканной в крови и мозговом веществе прошлых жертв, из-за чего мужчину «вывернуло наизнанку». За это внутри давно оледеневший «зомбоящик» выстрелил Вольскому в руку. Иван лишь заскрипел зубами, но от сильной боли, вызвавшей сильный шок, потерял сознание.
Глава 5. Закон №400
Вольский не вернулся к «диссидентам», и инакомыслящие мысленно похоронили Ивана. После убийства Вольского настроения в ИКдИ сильно менялись. Усугублял ситуацию еще один фактор. Лгуновым был подписан указ номер четыреста о «высшей мере наказания для всех париев», и ИКдИ стали местами массовых расстрелов. Принятие четырехсотого закона «о парийцах» свело с ума заключенных. Многие из них молились Богу, чтобы их не расстреляли первыми, а многие просто сидели в состоянии забытья.
Устюгов, Белов и Борецкий были уверены, что Вольского расстреляли еще тогда, после случая в столовой, который они запомнили на всю свою жизнь. Белов молился, Устюгов был убежденным атеистом, но и он молился. Он просил судьбу не бросать его. Борецкий же просто лежал на ржавой койке.
Приятели были свидетелями страшных картин: у матерей забирали сыновей, у жен – мужей, у детей – отцов. Родственникам было свойственно унижаться перед охранниками, лишь бы те не забирали их близких на расстрел. Начались массовые самоубийства. Шестнадцатилетнего Толю привязали к батарее и увели его шестилетнюю сестру в детскую газовую комнату. В таких «ящиках» за раз убивали до двадцати детей. Толя не смог смириться с гибелью сестры, он кричал на весь этаж, проклинал режим и, не выдержав давления, разбил пустую стеклянную бутылку, стоящую рядом с ним, и, взяв осколок, перерезал себе вены. «Зомбоящики» даже не попытались спасти пацана.
Три друга понимали, что им нечего терять. Невзирая на микрофоны, прикрепленные в их камере, они решили рассказать интересные моменты из их жизни, вне зависимости от тематики.
Борецкий рассказал, как отец учил его писать. Сначала у десятилетнего Володи не все получалось, но спустя год мальчику удалось написать свою первую книжку для детей, про лисенка, который дружил со всеми в лесу, кроме ежика, из-за того, что он был колючим. Когда он вырос и ему понадобилась помощь, от него начали отворачиваться все его «приятели». Только ежик поддержал его в трудную минуту. Когда Володя закончил свою первую книгу, он был вне себя от радости. Его отец ему тогда сказал:
«Хорошо написал, сын! Горжусь тобой! Вырастешь, может быть, и папку своего обгонишь по качеству написания! Главное, запомни, Володя, если что-то хочется, бейся до конца, и ты увидишь результат!»
У Борецкого наворачивались слезы. Его отца больше не было в живых, а мечту свою он осуществить не мог. Режим не позволял.
«Ничего», – закончил свою реплику Борецкий, мысленно передавая продолжение фразы своим сокамерникам. Белов и Устюгов все ясно поняли.
Белов рассказал историю о том, как его, очень давно, отправили в летний лагерь. Там он познакомился с Федей Тополевым, с которым у них завязалась крепкая дружба. В светлое время суток территорию охранял молодой, но при этом очень злой охранник, который не делал поблажек детям и не выпускал их за территорию. А вечером на смену приходил дряхлый старичок, который после рюмахи водки засыпал. Вечером Белов, Тополев и еще пара ребят выбегали с территории и приходили к речке, общались, пили квас и заедали это все колбасой, украденной в столовой. Василий отметил, что из-за острого аппендицита ему пришлось уехать неделей ранее, а ребята продолжали ходить на речку без него. Через месяц Белов узнал, что в один из дней Федя, предложивший покупаться ночью, утонул, из-за чего старика уволили, а лагерь закрыли. После этого случая Василий подался в православие.
Устюгов же рассказал о том, что однажды он написал большую статью про марксизм-ленинизм, но не был до конца уверен в ее качественности и компетентности. И все-таки комсомолец осмелился опубликовать работу в газете «Красный Октябрь». На следующий день его вызвали в высшее руководство ВЛКСМ. Андрей ждал худшего, ведь публикация статьи не была обговорена с высшими руководителями. Но они, к удивлению Устюгова, похвалили его, сказав, что «если бы Андрей жил при Сталине, «народный» вождь бы им гордился». Эти слова Устюгов запомнил навсегда. Для него как для коммуниста они были очень важны.
Борецкий сказал, что если по счастливой случайности они выживут и эта тирания наконец-то закончится, то он обязательно прочитает и оценит его статью. Владимир хотел сказать что-то еще, но вдруг к их камере подошли охранники.
Один из них, вытащив дубину, гневно крикнул: «Борецки-и-ий! Руки за спину и прямо по коридору!»
После того как «зомбоящики» увели Владимира, у Белова и Устюгова началась паника, их одолевал животный страх. Только что перед ними сидел полный оптимизма друг, надеющийся на свободу. Через минуту – его уже вели к стенке. Приятели ждали той же участи. «Закон четырехсотый» не должен был оставить в живых никого.
Глава 6. Вольский
Вольский проснулся от звука выстрела и сразу же почувствовал пульсирующую, тупую боль в правой кисти. В голове Ивана гудело, а руки немели. Кровь на «пулевой» ране уже остановилась, но боль продолжала быть нестерпимой. Немного оглядевшись, молодой человек оцепенел. Он сидел на электрическом стуле. Рядом с ним находился Русин, очень уставший от удушающего ожидания наихудшего, новый приятель Ивана Борецкий, о чем-то долго думавший. Испуганные товарищи не до конца понимали, что они делают посреди столь устрашающей пустоты, которая их окружала, и как они оказались на «сиденьях смерти». Виталий время от времени пытался отвязать прочные кожаные ремешки, которые сильно сжимали его руки, но они были крепко приклеены к креслу.
Приятели готовились к самому плохому исходу. После долгих минут молчания друзья наконец заговорили, возможно, в самый последний раз. Они рассуждали, в первую очередь, о судьбе страны.
Русин заявил, что, наверное, ни один человек не сможет спасти страну от «мнимого либерализма», представленного в лице кровожадного Лгунова, который уже много лет «высасывает кровь» всего нашего народа, отбирая у него возможность жить счастливо.
Виталий объяснял свои слова тем, что, скорее всего, они находятся в «берлоге» у диктатора Лгунова, который все-таки сумел их вычислить. Русин предположил, что сейчас к ним придет президент, ехидно скажет, насколько слабы «парии» в его время. В словах Виталия были слышны боль, страх, отчаяние и стыд перед народом, который будет угнетенным, пока диктатор у власти. Борецкий в это время молчал, поглядывая на черный потолок.
Вольский был бесконечно рад увидеть друзей. Но в последние минуты он просто молился Богу, ничего не ответив на рассуждения своего приятеля. У Ивана было ощущение, что тот
