Андрей Зарин - Скаредное дело
Лицо Шереметева сразу изменилось.
— Ах, горе какое! Ах, беда какая! Как же так? Кто?
— Скоморохи!
— А завтра тебе в ночь на встречу ехать!
— О, эта встреча! — воскликнул князь. — Ну как мне радоваться с ними, когда такая тоска в сердце? А? Что же ты, смерд? — крикнул он вдруг на молча стоявшего Антона.
Антон кубарем вылетел из горницы и, ворвавшись в избу, заорал благим матом:
— Вставайте, что ли, черти! На коней все, живо! Князь на вотчину едет!
6
Словно спасаясь от врагов, мчался князь на своем аргомаке, и за ним едва поспевала его малая дружина. Бурей пролетели они через деревни, что изредка встречались на их пути, вздымая облака пыли, и мужики, бросив свои работы, пугливо шептались:
— Видно, опять воры или ляхи на нас идут: ишь, как князь Терентий Петрович промчал!
— Борони Боже! Може на его вотчину наехали!..
На пятой версте, Антон, задыхаясь, сказал князю:
— Князь-батюшка, дадим коням передохнуть: неравно зарежем таким угоном!.. самим хуже будет!..
Князь словно очнулся и взглянул на своего коня. Кровавая пена летела с него клочьями, бока судорожно вздымались и, когда князь сдержал его бег, видно было, как дрожали его ноги.
— Твоя правда, — ответил с досадою князь. — Передохнем часа с два времени. Коней отводить, потом вытереть досуха и напоить! Ишь замаялись! А ко мне Власа зови!
Князь сошел с коня у дороги и, войдя на опушку леса, стал ходить взад и вперед. Антон принял его коня. Дружинники, друг за другом подъезжали к месту стоянки на измученных конях и облегченной вздыхали, с трепетом косясь на сумрачного князя.
Антон осторожно подошел к князю и положил на землю высокое седло. Князь в изнеможении опустился на него.
— Иди до князя! — сказал Антон Власу, когда тот подъехал.
Влас взглянул в строну князя и обомлел.
— Забьет! — прошептал он.
— Иди, чтобы хуже не было, — повторил Антон.
Влас сделал несколько шагов и, не доходя до князя, упал на колени и пополз к нему, воя и причитая:
— Будь милостив, государь! — неповинен я, подлый смерд твой, в беде твоей! Послали меня, раба твоего недостойного, умишком скудного, до твоей милости, чтобы всю правду тебе сказать, как перед Богом!
Он медленно подползал, ежась от страха, и все жалобно выл, надрывая душу. Князь поднялся с седла, взглянул на него, и у Власа на миг онемел язык, так грозен показался ему его владыка.
Высокий, плечистый, с сухим, острым лицом, обрамленным черными, как смоль, волосами, с горящим взглядом, князь в своем золоченом шлеме со стрелкою, в сверкающих латах, с мечом у бока, олицетворял, действительно, в эту минуту властную силу, не знающую преград в своем гневе.
— Говори все, как было! Откуда скоморохи взялись?
— На Москву шли, государь, по пути зашли к нам, по пути.
— Кто позвал?
— Княгиня-матушка зазвала. Скуки ради, потешить чтобы ее, государыню, и князюшку.
— Днем?
— Днем, государь, сейчас, почитай, после обеда.
— А потом ушли и увели?
Влас задрожал при его вопросе.
— Не так государь, — пробормотал он, — опосля они у нас заночевали, а в утро…
— Ночью бражничали?
— Не смею утаить! Было!..
— Ну, ну!..
— Под утро. Ушли это они и все. А потом князюшка с сенными девками в сад убег, в прятки, слышь играли. Он и сгинул. Пошли искать, а из тына целая тычина вынута, а подле той тычины государыня опоясок нашла и обмерла.
Князь вскочил, как ужаленный.
— И княгиня больна, государь! Меня девка Наталья к тебе погнала, а Ерему за бабкой, а Акима в погоню. Может, и нагнал злодеев-то!
Князь схватил руками за голову. И жена больна! Может умирает!
— Что с княгиней? — спросил он мрачно.
Влас снова стукнулся лбом в землю.
— Ушибиха, государь! — слезливо ответил он. — Бьет ее сердешную, карежит, и кричит она криком.
Князь опустился на седло и снова вскочил. Может, она умирает, а он ждать здесь будет — и, не в силах сдержать своего нетерпения, он приказал снова седлать едва передохнувших коней.
Садясь на коня, он вдруг словно вспомнил.
— А ты бражничал тоже? — спросил он Власа.
Тот упал ему в ноги.
— Согрешил окаянный, как и все.
— Двадцать батогов! — сказал он Антону и вскочил в седло. И снова началась бешеная скачка.
Мрачные мысли заполнили голову князя. Скрасть его наследника, его гордость! Не иначе тут, как чей-то злой умысел. Слов нет, крадут детей скоморохи, но еще слышно не было, чтобы из княжьей усадьбы увести осмелились. Может, и дома где-нибудь гнездится измена.
— Я покажу им! — почти вслух произнес князь, и в глазах его словно сверкнули молнии.
Наконец показалась усадьба. Князь вынесся вперед, оставив всех далеко за собою, и, подлетев к воротам, быстро соскочил с коня. С наворотной башенки его заметили еще издали и, едва он подъехал, как ворота распахнулись настежь. Мрачнее тучи вступил князь на свой широкий двор и почти не взглянул на челядь, которая стояла на коленях позади Степаныча, растянувшегося плашмя.
— Где княгиня? — спросил он, ни на кого не глядя.
— В бане, государь-батюшка! — ответило несколько робких голосов.
Князь тут же на дворе снял свой меч, шлем и латы, отдал их Антону и в одном шелковом кафтане пошел прямо в баню, что стояла на заднем дворе, невдалеке от сада.
— И будет вам ужо! — сказал Антон перепуганной дворне.
Князь вошел на крыльцо бани и несколько мгновений простоял, собираясь с силой; потом разом толкнул дверь и вошел в первую горенку. Там сидела высокая, сухая, с желтым, сморщенным лицом старуха и несколько сенных девушек. Увидев князя, они взвизгнули и, как дворовая челядь, повалились князю в ноги. Одна старуха не стала на колени и смотрела на князя живыми черными глазами.
Князь пытливо посмотрел на нее и спросил:
— Ты и будешь бабка-повитуха, что из Коломны?
Старуха отрывисто поклонилась князю в пояс и ответила:
— Истину, батюшка, молвил: я и есть!
— А звать тебя?
— Звать, батюшка-князь, Ермиловной от Сорочьих.
— Ты и княгиню пользуешь? Что с ней?
— С испугу лихая болезнь, батюшка. Опять и гнева твоего боится. Как подумает о тебе, так ее и бьет. Ты уж не будь к ней немилостив! — бойко проговорила она, снова отрывисто кланяясь.
Князь сверкнул на нее взором, но она не опустила своих глаз.
— Ведь и ей не радость. Сынок-то, что свет в окошке, — продолжала она. — Я к тому, что теперь она в расслаблении. Напугаешь ее, корчи снова зачнутся и не заговорить мне. Помрет!
Князь вздрогнул и отступил.
— Помилуй Боже! — сказал он смирясь. — А заглянуть можно?
— В щелочку! Подь сюда!
Девки все время стояли на коленях и давались диву, как сумела смирить Ермиловна грозного князя. Воистину, привороты всякие знает!..
— Посмотри, пойди! — говорила тем временем старуха, — а я подготовлю ее, болезную, а опосля до нее придешь.
— Ладно, старая, — ответил князь и осторожно заглянул в щелку. В предбаннике, прямо на полу, на пышной перине лежала молодая княгиня в полубесчувственном состоянии. Бедная! Как побледнела она: лежит, что плат, белая. Лицо осунулось, нос и подбородок заострились, а вокруг глаз легли темные круги. Сердце князя сжалось тяжелым предчувствием. Он обернулся к старухе.
— Умрет — не видать тебе Коломны!.. — сказал он.
— Зачем умирать? Жить будет, — ответила старуха. — Иди пока что, а то еще по голосу признает, всполохнется.
Князь осторожно вышел и прошел в дом. Там он вошел в молельню, всю завешанную образами, и упал на колени перед иконою Николая Чудотворца. Некоторое время он лежал молча, прижавшись лбом к полу, потом поднял голову и, широко крестясь, заговорил громко и внятно:
— Святый угодник и чудотворец, вразуми и наставь! Да не знает мое сердце злой неправды, да не опустится рука моя на невинного! Владыко и чудотворец, не оставь милостью: помоги найти сына, а я за то воздвигну храм имени твоего.
Он встал, приложился к образам и успокоенный вышел на крыльцо и позвал Антона.
— Зови Степаныча — сказал он, садясь на верхнюю ступеньку.
Не подошел, а подполз, как раньше Влас, к нему старший ключник.
— Ну, мой верный слуга, расскажи-ка мне, — начал с суровой усмешкой князь, — как ты скоморохов господским добром угощал да всю ночь с ними, старый пес, бражничал?
— Смилуйся, государь! — стукаясь лбом, заголосил, ключник. — С приказу княгинюшки брагой и пивом поил.
— Что ж это она на всю ночь гульбу заказала вам всем? Не верится что-то!
— Смилуйся — повторил Степаныч.
Князь встал.
— А сведи меня к месту, где татьба сделана!
Степаныч поднялся и дрожащими шагами пошел впереди князя.
— Туда, батюшка, указал он на место, где из тына был вытащен тяжелый столб.
Князь заглянул в яму.
