Иероним Ясинский - Верочка

Пот прошиб меня. Мне казалось, что дядя уже догадался, зачем я приехал, а я устал, и так упали мои нервы, что меня страшила скорая развязка всей этой передряги. Но и страстное любопытство шевелилось в моей душе, а потом проносилась мысль, что я сам себя обманываю, что ничего такого на самом деле нет, что я в крайне смешном положении. Когда позади меня раздался стук каблучков и шорох, я вздрогнул от радости — нашему томительному, неловкому молчанию наступил конец. Верочка подошла к нам, нарядная, в пёстром, кокетливом платье, с красной камелией в волосах.

— Садись, Верочка, сюда, между нами, — сказал дядя и слегка отодвинулся от меня, чтоб опростать место.

Верочка повторила дядины вопросы о ***, и я должен был дать те же ответы. Верочка слегка зевнула, а дядя забарабанил по геридону.

— Пора бы обедать, — проговорил дядя.

Верочка встала и, подавив пуговку звонка у дверей, снова села возле меня, но так близко, что платьем накрыла мне руку.

— У нас, Саша, теперь всё шиворот-навыворот. Обедаем часом, а иногда и двумя позднее… Папа, сегодня на обед…

Она рассказала меню обеда: сама заказывала. Сергей Ипполитович полюбопытствовал, достанет ли на меня; это он сквозь зубы процедил. Затем разговор оборвался. Вообще я был лишний, я стеснял их.

Я подумал, не уйти ли. Но близость Верочки… но лёгкое прикосновение этого платья… Нет, я не мог двинуться и пошевелить рукой, потому что мне пришло вдруг в голову, что Верочка нарочно так села и сейчас потихоньку пожмёт мне руку. Я был как в чаду.

— А где же m-lle Эмма? — спросил я, хотя меня вовсе не интересовала эта деревянная особа, и вспомнил я о ней единственно из приличия.

— M-lle Эмма? — начала Верочка, обменявшись с дядей взглядом. — Она…

— Тут… у знакомых… У неё есть родные… — нехотя пояснил дядя.

Верочка умолкла и сидела потупившись.

— Значит, вы… вдвоём?

— Конечно, — совсем уж нехотя и даже пренебрежительно проговорил Сергей Ипполитович.

Верочка раскрыла веер и помахала им себе в лицо.

— Но ты, Верочка, скучаешь без m-lle Эммы?

— Не очень…

— Правда, в Петербурге некогда скучать… И притом же m-lle Эмма, вероятно, приезжает…

— Нет…

— Как нет: приезжает, — сказал дядя.

Верочка поправилась:

— Приезжает.

— Вот сегодня была, — продолжал дядя.

— Ах, да! Действительно, была! Подарила мне красных камелий! — воскликнула Верочка.

Руке моей было довольно неловко, но я всё ещё надеялся. Однако, надежде на этот раз не суждено было сбыться. Вошёл человек и объявил, что подан обед.

За обедом я ел мало — кусок не шёл в горло. Ревниво следил я за Верочкой и Сергеем Ипполитовичем. Она ни разу не посмотрела на него и была задумчива. Красивые глаза её устремлялись в неопределённую даль. Потом, вздрогнув, она принималась за прерванную еду. Сергей Ипполитович повязал на шею салфетку, и в его облике, с горбатым носом, с неподвижным багровым румянцем на скуле и чувственным, выцветшим глазом, в котором мерцала искра расчётливого купеческого ума, было что-то еврейское. Я страстно ненавидел его в эту минуту, хоть он делал самое невинное дело. Мне казалось, что он ест отвратительно, что манеры у него, несмотря на всё его джентльменство, гнусные, и я радовался, что не похож на него.

— Ты будешь жить с нами? — спросила Верочка. — Где ты остановился?

Я сказал.

— Ему с нами неудобно, — проговорил дядя, прихлёбывая из стакана красное вино.

Я с умыслом взглянул на дядю самым вопросительным взглядом. Он осушил стакан и любезно предложил мне вина.

— А мы сегодня, Саша, на бал едем, в собрание, — сообщила после обеда Верочка, идя рядом со мной. — Едем, едем! Ах, как весело танцевать, Саша! Послушай, новая полька!

Она подбежала к пианино.

— Polka Loris-Melikoff…

— Либеральная, мой друг, полька, — сказал дядя, глубоко садясь в кресло. — Ты будь внимателен!

Дядя был уже в том возрасте, когда спать после обеда составляет «вторую натуру». Он этому занятию всегда посвящал полчаса, и я рассчитывал, что мне удастся поговорить с Верочкой наедине.

Верочкины руки бегали по клавишам, я стоял поодаль, дядя курил и не думал идти спать. Такое необыкновенное поведение Сергея Ипполитовича сердило меня, и должно быть лицо моё было очень мрачно, потому что Верочка, мельком взглянув на меня, вдруг бросила играть и спросила:

— Ты нездоров, Саша? Что с тобою?

— Я совершенно здоров, — отвечал я.

— Ты как будто изменился… в лице…

— Ну, это временно… А вот ты, Верочка, изменилась основательнее.

Произнеся это, я сел на диванчик, обставленный драценами, так что Сергей Ипполитович не мог меня видеть; я закрыл лицо руками. Верочка смотрела в мою сторону долгим, вдумчивым взглядом. Потом она медленно подошла ко мне.

Молча стояла она, наклонив голову. В комнате было тихо. Только на улице не умолкал грохот экипажей, и от сотрясения мостовой чуть-чуть дрожал пол, и нежно звенел шар на лампе.

Послышалось храпение дяди. Верочка наклонилась ко мне, взяла за руки и прошептала:

— Ты плачешь?

Я обнял её.

— Посиди со мной, посиди, Верочка!

Она опустилась на диванчик и своим платком отёрла мне глаза.

— О чём же ты?..

— Ты не очень изменилась, Верочка? — спросил я, вместо ответа.

— Как изменилась? — проговорила она застенчиво, и недоумевающий взгляд её остановился на мне; затем она перевела его на себя.

— Я выросла, — сказала она наивно. — Через месяц мне будет шестнадцать…

— Милое дитя! — произнёс я с увлечением и поцеловал у неё руку. — Конечно, ты — ангел!.. Прости меня, что я смущаю тебя… Эти дурацкие слёзы… Видишь, всё нервы… Не спал две ночи, и кроме того… одним словом, мне показалось, что вы оба не особенно довольны тем, что я появился — как снег на голову…

— Напротив!

— Отлично, если так, и я ошибся… Но если…

— Саша, право, ты какой-то смешной! Тебя любят…

— Кто?

Она улыбнулась, влажный взгляд её очаровательных глаз загадочно скользнул по мне, и я опять поцеловал у неё руку.

— Дядя любит, — сказала она.

— А Верочка не любит?

— Не знаю…

Она засмеялась и нежно ударила меня рукой по губам.

— Какая трогательная полька. Не правда ли? — промолвила она со смехом, после паузы. — А ты знаешь, почему ты стал оплакивать меня? Милый Саша, всё это наделала моя новая причёска… Это она меня изменила!

В самом деле, волосы у Верочки были зачёсаны назад, и это не шло ей.

— Я причешусь как прежде!

Она повернулась к зеркалу, висевшему на стене — сейчас же над диванчиком, встала на колени и движением руки и головы распустила волосы. Они устремились на её плечи и спину тяжёлым потоком, упругие и волнистые, и красная камелия долго висела на них, слабо цепляясь за чёрные пряди, пока, дойдя, наконец, до ног, не упала на паркет. Я поднял её. Верочка взяла у меня гребешок, быстро расчесала волосы, сплела одну толстую косу и, соскочив с дивана, сказала:

— Так хорошо? Нравится тебе?

— О, да!

Она протянула руку за цветком, но я спрятал его в боковой карман. Верочка лукаво посмотрела на меня из-под пальцев руки, которою в смущении прикрыла глаза, как бы не замечая, что другую руку я осыпал поцелуями.

Так прошло минуты две. Вдруг Верочка залилась задорным, чересчур весёлым смехом, вырвала руку, выскользнула как змейка, как птичка из моего объятия и, продолжая смеяться, снова уселась за пианино. Она играла, и её смех вторил хвастливым звукам модной польки.

Странная эта Верочка. Я совсем не знаю её. Ребёнок она или девушка? Рука моя ещё горела от прикосновения её руки, и мне было стыдно и сладко. Я прижимал камелию к сердцу. Оно билось, всё билось.

На полутоне Верочка оборвала игру и возвратилась на прежнее место так же торопливо, как оставила его.

Грудь её высоко поднималась и опускалась. А на ресницах дрожали слёзы.

Дядя кашлянул. Я вздрогнул от безотчётного ужаса. Мрачно посмотрел я в его сторону, и молодая девушка, испугавшись или этого кашля, или моего взгляда, тоскливо промолвила:

— Проснулся… Ты проснулся, папа?

Торопливая улыбка мелькнула на её лице, она бросилась к дяде.

Я поднялся.

— Я не спал, ma petite [моя малышка — фр.], — отвечал Сергей Ипполитович зевнув.

Наступило молчание.

— Нельзя спать, когда над самым ухом эта полька… — продолжал он.

— Папа, вчера ты отлично спал под неё!

Он усмехнулся.

— Александр! Фрак у тебя есть? — вдруг спросил он. И не дожидаясь ответа, пояснил. — О фраке я спрашиваю потому, что тогда… Верочка взяла бы тебя в собрание… Не правда ли, Верочка?

Верочка посмотрела на меня. Она сидела на ручке того кресла, где полулежал Сергей Ипполитович, и глаза её были уже сухи.