Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи?
— А тута и есть! — отвечал он. — Он наш господин!
— Вот так здорово! — радостно воскликнул Дышло. — А далеко до его усадьбы?
— Не, близехонько! Верст десять, — отвечал табунщик, — теперя вы до речки доезжайте и потом влево, да все бережком, бережком! Тут горушка будет, а на ней и усадьба!
— Спасибо, друже! — сказал Дышло, трогая коня.
— А скажи, ты не знаешь, — спросил его князь, — Сергей Лукоперов в усадьбе?
— В усадьбе, государь! — ответил табунщик. — Я вчерась оттуда. И Иван Федорович, и Сергей Иванович, и Наталья Ивановна — все в усадьбе!
Всадники подогнали коней и на рысях поехали берегом реки Широкой.
Они ехали уже с добрый час, а ни горушки, ни усадьбы все не было видно.
— Вот так здорово! — ворчал Дышло. — Ишь ты, почитай, пятнадцать отмахали, а хоть бы что!
Князь засмеялся:
— И нетерпелив ты, прости Господи. Ведомо, что их версты баба клюкой мерила, да, не домеривши, бросила!
Солнце уже начало припекать. Князь сбросил опашень, и спустил коня по отлогому берегу попить воды.
Напоив коней, они снова поскакали и скоро увидели и горушку, и усадьбу, что громоздилась по скату холма, словно городище. Высокий частокол неровными зубцами окружал ее со всех сторон, то опускаясь, то поднимаясь, то выступая углом вперед, то уходя вглубь. За ним виднелись крыши, то соломенные, то тесовые, и среди них высокая крыша с разукрашенным коньком и таким высоким крыльцом, что было видно издали.
Князь проехал еще с версту и вдруг осадил коня, словно испуганный. Но не таков он был, чтобы легко пугаться. Дышло остановился тоже и с недоумением взглянул на князя, но тот молча и строго указал перед собою рукой.
Дышло взглянул и ничего особенного не увидел.
Саженях в ста две девушки рвали цветы и плели из них венок, причем их голоса и раскатистый смех далеко звенели по воздуху.
Но князю одна из них показалась неземным видением. Не девушку он видел, а мечту, и сердце его забилось, словно птица в силке. Век бы он стоял неподвижно и смотрел на эту девушку, всю в цветах, облитую ярким весенним солнцем.
Но девушка обернулась в его сторону, вскрикнула пронзительно, увидев всадников, и легче серны бросилась бежать к усадьбе. Другая побросала цветы и, не переставая визжать, побежала за первой.
Князь усмехнулся и шагом поехал за ними следом.
Скоро они подъехали к закрытым воротам. Над воротами высилась башенка, в стене которой был вделан большой образ Богоматери с лампадкою на железной подставе.
— Иди во двор, — сказал князь, — скажи, чтобы открыли, а я тут пожду!
Дышло послушно сошел с лошади, привязал ее к кольцу у столба при воротах и осторожно вошел в калитку.
Во дворе тотчас раздался оглушительный собачий лай.
— Вот так здорово! — послышался возглас Дышла и следом за ним собачий визг.
Князь терпеливо ждал, не сходя с коня. Наконец послышались голоса и ворота со скрипом раскрылись. Князь въехал на широкий двор к самому крыльцу и собирался уже слезать, когда на верху крыльца показался сам Сергей, красивый мужчина с русою бородою и живыми серыми глазами. Одет он был в кумачовую рубаху и льняные штаны, на плечах его был накинут легкий армяк.
— Князь! Алеша! — закричал он удивленно и радостно и, сбросив армяк, быстро сбежал вниз. — Я-то думал, что за гость ко мне!
Князь быстро сошел с коня, и друзья крепко обнялись.
— Не чаял не гадал, — сказал весело князь, — да вышло по пути. Дай, думаю, загляну!
— По пути, — проворчал Дышло, держа в поводу коней, — верст сто плутали!
— Ну и порадовал ты меня зато! Идем, идем в горницу, — радостно говорил Сергей, таща гостя по лестнице, — я тебя с батюшкой познакомлю, с сестренкой! Погостишь малость!
При словах Сергея князь невольно вспыхнул и весело подумал: "Судьба, видно!"
На площадке крыльца Сергей вдруг обернулся.
— Эй, вы! — закричал он челяди, что раньше без дела слонялась по двору, а теперь с любопытством смотрела на гостя и тихонько шушукалась. — Возьмите этого человека на кухню! Да смотрите, чтоб ни в чем ему утеснения не было! Идем, идем, княже! — обняв стан своего гостя, сказал Сергей, и они вошли в крыльцо и широкие сени.
II
В 1618 году, когда под Москву шел Сагайдащный, а Владислав, король польский, тайно задумал в ночь под Покрова взять нечаянным нападением престольный град, как известно, царь и бояре с москвичами, предупрежденные о тайном замысле поляков, успели отбить страшный приступ и побить лихо врага. В память этого события и ценя заслуги всех участвовавших в кровавой битве, царь Михаил Феодорович наградил каждого по его званию и чину.
У Чертольских ворот, между прочим, в отряде воеводы Головина более всех силою, удалью и неутомимостью отличился боярский сын Федор Лукоперов. Государь наградил его за то не в пример прочим. Он произвел его в дворяне и дал, кроме того, ему место по низовью Волги под Саратовом. По указу назначено ему было земли "шестьсот четей в поле" и, кроме того, копен триста сена и леса с другими обща поверстно.
Лукоперов, не долго думая, продал свое небогатое имущество, забрал жену, благо их было двое, и пошел в Саратов. Там ждали с жалованной грамотой еще несколько человек, ушедших из Корелы после Столбовского мира. Саратовский воевода по разверстке назначил Лукоперова вместях с Пауком, Жировым, Акинфиевым и Чуксановым селиться по реке Широкой.
У Лукоперова был самый большой нарез, и потому он встал над другими головою.
Отметили они себе усадьбы, разделили землю и лес и начали строить себе дома.
Повалили к ним охотники селиться. Один за другим приходили к ним бездомные, бобыли и бобылки, захребетники и всякий сбродный люд, разоренный в страшные годы Смутного времени.
Одни отдавались в крестьяне, другие в холопы, иные в бобыли, иные записывались в кабалу, и мало-помалу между усадьбами появились деревеньки, а усадебные дворы наполнились челядью.
Прожив на новоселье лет пятнадцать, Федор Лукоперов успел разбогатеть, выстроил церковь и преставился, оставив после себя вдову и сына Ивана. По смерти матери своей Иван Федорович женился и весь отдался хозяйству, приумножая свое богатство и скупая у ленивых соседей землю.
Так на его уже памяти совсем разорился дворянин Чуксанов, оставив сыну усадьбишку да не больше полста холопов.
Мирное время помогало его преуспеяниям. Больших войн не было, и дальних помещиков не тревожили службою.
Иван Федорович рано овдовел, второй раз жениться не захотел и вырастил себе на утеху дочку Наталью, ко времени нашего рассказа красавицу семнадцати лет, и сына Сергея, двадцатидвухлетнего воина. Выросли они оба балованные, холеные и совершенно различных характеров. Сергей был весь в своего деда. Пылкий, задорный и даже жестокий, он легко поддавался гневу, и холопы со страхом оглядывались, когда он проходил мимо. С ранних лет он отдался душою ратному делу. С охотою ходил на мордву и татарву, был в походе, когда Украина отделилась от царского скипетра и, наконец, поступил стрелецким сотником к казанскому воеводе, где и сдружился с князем Прилуковым.
Наталья же вся пошла в свою мать. Кроткая, любящая, она была мечтательного характера. Челядь ее обожала, сенные девушки не чаяли в ней души, и, несмотря на полную волю, которую давал ей отец, она ни в чем не преступала его воли. Только одна была у нее от отца тайна, тайна девичьего сердца.
Полюбила она соседа, дворянского сына Чуксанова, да полюбила себе не на радость. Не то беда, что он беден, а то, что нрава он был буйного, неукротимого и всегда враждовал со своими соседями. Ко всему отцы их враждовали, и вражда была настолько сильна, что старик Лукоперов, по смерти Чуксанова, перенес ненависть свою на его сына; да еще горше того, Сергей встретил однажды у околицы молодого Чуксанова и они подрались тогда насмерть.
Ничто, таким образом, не сулило счастия Наталье, и, может быть, поэтому любовь ее к Василию разгоралась сильнее и жарче. Казался он ей всеми обиженным, бедным сиротою, и сердце ее распалялось жалостью, когда она думала об его одинокой, несчастливой жизни.
Такова была семья, в которую приехал князь Прилуков.
Сергей ввел его в горницу, крича весело:
— Батюшка, батюшка, какой гость ко мне пожаловал!
На его голос из смежной горницы вышел невысокого роста старик, с длинной поседевшею бородою и совсем лысой головой, с добрыми моргающими глазками на маленьком лице, посредине которого гвоздем торчал тонкий нос.
Князь помолился на иконы и низко поклонился старику.
— Это, батюшка, мой ратный товарищ, князь Алексей Петрович Прилуков. Говорил я тебе про него, — весело сказал Сергей.
— Как же, как же, прослышан, — так же весело ответил старик. — Здравствуй, князь! Позволь, поцелуемся! — и он троекратно поцеловал высокого князя, для чего поднялся совсем на носки, а тот согнулся почти вдвое.
