Михаил Белиловский - Нить непрерывная (Часть 2)
Слушала Аня довольно рассеянно и не вникала в подробности, которые приводил Павел. Однако, зовущий к действию и приобретенный за годы работы в научном институте инстинкт отстаивать свою точку зрения и добиваться своего, медленно, но верно просыпался. Инстинкт, который всегда был свойственный ей, Зарождалась решимость что - то предпринять. Нужно было спасать то, что она вместе с другими в результате довольно длительного титанического труда сделала и теперь, когда этому делу угрожает опасность, встать на его защиту. Как и раньше, когда возникали особые обстоятельства на работе, она не могла оставаться в стороне, так и сейчас, несмотря ни на что, она почувствовала необходимость вмешаться в дело.
- Анна Соломоновна, - в разговор вмешалась сердобольная Светлана, пожалуйста, не волнуйтесь и возвращайтесь поскорее на работу. Главное теперь - ваше здоровье. Вы ведь прекрасно знаете позицию директора института и его отношение к Тамаре Алексеевне. Его возможности достаточно велики для того, чтобы все поставить на свои места.
- Пожалуй, я действительно увлекся, - неожиданно покаялся Павел с добродушной улыбкой на лице, - Но тебе, я считаю, полезно сейчас об этом знать. А по существу все то, что я тебе здесь наговорил, выеденного яйца не стоит. Лучше я тебе расскажу другое. Помнишь Евдокима в клубе, на танцах. Семь лет тому назад он оказался в больнице. Врач сказал ему, что жить осталось ему несколько месяцев. Выписали, и поплелся он к себе домой. Сел за стол и велел жене поставить закуску. Хорошенько выпил и заявил жене, что он твердо решил жить и долго жить. А недавно, много лет спустя, пришел к тому же врачу по совершенно другому поводу. Доктор не поверил своим глазам и спросил его, как и где он лечился. И Евдоким ему ответил, что он вообще нигде не лечился. Спокойно продолжал жить и выполнять свою работу. Вот и все.
До глубокой ночи Аня не сомкнула глаз. Она перебирала варианты разговора с директором и Тамарой Алексеевной. Завтра она попытается связаться с ними по телефону. Незаметно для нее самой ее мысли оказались втянутыми в водоворот институтских событий.
- Лев Алексеевич, здравствуйте. Это говорю я, Анна Соломоновна, звенела трубка Аниным звонким дискантом на утро следующего дня в кабинете директора института.
- Так я и знал, дорогая, что вы обязательно меня опередите. Только час тому назад попросил Тамару Алексеевну навестить вас и доложить мне.
" Чертовски - хитер. Любая лиса позавидует", - отметила про себя Аня.
- Анна Соломоновна вы ведь нам очень нужны сейчас, - продолжал директор института, - так что, кончайте болеть и возвращайтесь на работу. Эти эскулапы никак не успокоятся до тех пор, пока чего ни будь не найдут. Из своего горького опыта знаю. И, знаете, отыщут, даже если ваш организм чист, как солнышко ясное.
Ну, что у вас, расскажите, пожалуйста?
- Что вам сказать? Пока не ясно. Но надеюсь, все - таки, вместе с вами поехать в Париж.
- И все же, что говорят врачи? - настаивал он.
Аня понимала, что для директора важно было разъяснить для себя обстановку. Но ясности не было. Оставалось только отделаться шуткой.
- Что я могу вам сказать, Лев Алексеевич?! Народный доктор Богомол из "Приключений Буратино", если вы еще помните эту знаменитую сказку, выдал бы мне такой диагноз: одно из двух, или пациент здоров или болен. Если здоров, он останется здоровым или не останется здоровым. Если же он болен, его можно вылечит или нельзя вылечить. Вот так обстоят мои дела. К делу это не приложишь. Но, несмотря на то, что не могу ничего определенного сказать о себе, я решила все же позвонить вам, и сказать пару слов.
- Анна Соломоновна, я всегда рад выслушать вас.
- Я дорожу вашим временем и скажу коротко. Прошу вас исходить из того, что при любых обстоятельствах Париж должен сейчас состоятся. Подумайте, Лев Алексеевич, сколько времени и труда затрачено. И сейчас есть реальный шанс довести это дело до конца. Любые попытки затормозить нашу с вами работу должны решительно отметаться независимо от того, под каким предлогом они преподносятся.
- Анна Соломоновна, я вас прекрасно понимаю и ценю ваше беспокойство. Однако, сейчас вам нужно прежде всего думать о себе и, как можно быстрее вернуться к своим делам.
"Хорош гусь. - Ане стало как - то не по себе, и она в конце разговора, после стандартного расшаркивания, медленно положила трубку на рычаг. Видимо знает, с чем Тамара Алексеевна собирается меня навестить. Однако ничего мне не сказал. Трус. Боится ее, как черт ладана. Вернее, ее широких связей. Ну и поделом ему. Не надо было брать ее к себе на работу".
Аня возвращалась в свою палату с чувством человека израненного, потерянного, который только что в схватке с врагом истратил все свои патроны, и осталась лишь одна надежда, надежда на чудо. Но, где оно? С какой, спрашивается, стороны оно, это чудо, может прийти?
Вчера она отважилась и спросила доктора, каковы ее дела, и что показала мамография. Эта, очень болезненная процедура, была сделана еще дней пять тому назад, но до сих пор о результатах не сказали ей ни слова.
"Опухоль и свищ на груди, - был ответ, - требует длительного и тщательного обследования, так что потерпите, пожалуйста".
Для чего собственно размахивать крыльями, подбадривать себя и пытаться в ее положении спасти от застоя поставленное уже на колеса дело? Поездка и без нее может состояться. Но тогда вопрос по ее докладу будет снят с повестки дня. Не будет стандарта еще год-два. По-прежнему экспорт хлеба из страны будет закрыт. Подумаешь, жили кое - как без него с пол века, - еще проживем. Директор, собственно, не бог. Обстоятельства бывают выше его. Поэтому всего можно ожидать. Под давлением извне и внутри института не такие еще совершались "чудеса".
Вдруг подумала, не выглядит ли она, неестественно, а может быть даже смешно в глазах своих сотрудников и директора, продолжая в ее нынешнем положении вмешиваться в производственные дела? Никогда не задумывалась над тем, что содеянное человеком столь дорого ему самому даже тогда, когда возникает серьёзная угроза собственному здоровью. Человек, оказывается, до последнего вздоха готов в равной степени отстаивать свое детище будь это такой казалось бы мелочью, как заведенный в доме порядок не оставлять посуду немытой и до открытия, имеющее глобальное для человечества значение.
В палате никого не было, и Аня, вернувшись после разговора с директором, прилегла на свою кровать лицом к стенке и долго тупо смотрела в одну точку. Глаза ее увлажнились, и блеск их в ограде густых ресниц то вспыхивал, то угасал, отражая всю глубину назревающей в душе тревоги.
Больше недели, как она не видела Стасика, Алешу. Они давно уже напрашиваются к ней. И мать тоже. Но Аня все - таки надеется на благополучный исход, и быстрое возвращение домой. С болью в сердце она попросила их подождать еще пару дней.
Закрыла глаза в надежде хоть ненадолго отгородиться от тяжелых мыслей. Хорошо бы поспать. Но сна - ни в одном глазу.
Кто - то постучал в дверь. В эту минуту Аня не в силах была отозваться. И потом, она никого не ждала. Подумала, постучат и, не получив ответа, придут позже. Стук раздавался еще несколько раз. Потом дверь бесшумно отворилась ровно настолько, чтобы заглянуть в палату одним лишь глазом.
Вслед за этим Аня почувствовала, как кто - то подсел к ней на кровать и невесомо положил свою руку ей на плечо. Она с испугом повернулась и обнаружила рядом с собой своего мужа. Он наклонился к ней, чтобы ее поцеловать, но, увидев слезы, вытащил из кармана платок и нежно приложил его к одному, потом к другому глазу. Они оба молчали, разглядывали друг друга. Аня протянула к нему руку и пристально стала изучать его лицо и так, будто увидела его таким впервые. В его глазах рассеянность, которая обычно говорит о готовности к неосознанному до конца поступку. Никогда раньше она не видела его таким глубоко озабоченным, взволнованным. Взгляд ее многократно возвращался, чтобы снова и снова разглядеть каждый штрих и нюанс в его лице. Она стремилась понять, что могло произойти, и что он мог надумать.
В светло-голубом пространстве ее глаз мелькнули страх, подозрение. Засохшие губы, бледные щеки, - все это говорило о готовности выслушать самое страшное. Она толкнула мужа рукой, пытаясь вывести его из транса:
- Вовка, говори, что у вас там дома случилось?
Такой поворот был неожиданным и не сразу дошел до него. Он ждал другого вопроса, касающегося ее лично
- А? Что? О чем ты?
И он засмеялся как - то на нервах, неестественно, поверхностно. Видно было, что думает он совсем о другом.
- Глупый ты, суслик, - сказал он невесело, и встал, выпрямляя свои плечи, - дома у нас полный, нормальный, настоящий балаган, чего и можно было ожидать в твое отсутствие. Хорошо еще, мать твоя немного сдерживает это безобразие, а то... Да, совсем забыл принести тебе совместное, художественное произведение Алеши и Стасика. Но об этом потом. А сейчас собирайся. Нас ждут врачи...
