Василий Нарежный - Избранное
Они остановились.
«Владыка племени Полянского и обладатель берегов Днепровских! — сказал Дулеб гласом, подобным реву горных ветров, стенанию волн во время бури. — Известна тебе крепость мышцы моей; подвиги мои не уклонились слуха твоего. Многие из сильных и могущих пали под ударом булавы сей, и путник не находит места, где тлеют разгромленные кости их. Велики и почтенны мои приятели. Гордые цари града Константинова трепещут имени Дулебова, — и бесчисленная рать их не дерзает остановить на себе гневного взора моего. Избирай теперь: друга ли вижу в тебе или врага-противника?»
«Не ищу, — рек величественно Кий, — не ищу себе друга сильного; ищу друга мудрого. Покорись условиям, объявленным мною послу твоему, — и Кий познает в Дулебе брата своего».
«Никогда!» — возгласил Дулеб.
И ратники его подняли булавы на рамена свои; оба воинства двинулись, — и се.
От среды рядов Киевых отделяется и становится по среде обоих воинств старец, вооруженный доспехами. Белая брада его развевалась по груди, покрытой железными листами. Льняная мантия струилась на раменах его, подобно легкому туману, когда он, при восшествии царя светил небесных, колеблясь по вершинам дубов древних, спускается на траву злачную и обещает красной день трудолюбивому землепашцу. В деснице его сияла арфа работы иноземной; он шел, опираясь на копие, и взор его, устремленный к небу, был тих и величествен.
Воинства, как бы движимые внушением воли Невидимого, остановились. Взор и поступь мужа великого приковали булавы к раменам полчищ Дулебовых.
Старец налагает персты свои на златые струны, — раздался звон, стройный и сильный, кроткий в величестве своем. Он произносит слова, сопровождая их звуками приличными.
«Хвала и честь мужам мудрости! Гибель и поношение сынам гордости и неразумия!
Куда стремитесь вы, обитатели гор и вертепов? Чего ищете вы, бурные дети страстей своих?
Веселие питает душу земного странника; но веселие кроволитием не обретается! Радость свойственна душам нашим; но радость не обитает в долинах, устланных трупамиГ Необходимо для духа великого — искать блага; но кто обретет его в насилии?
Куда же стремитесь вы, обитатели гор и вертепов? Чего ищете вы, бурные дети страстей своих?»
Дулебяне опустили на землю булавы свои и, опершись на них, в изумлении внимали словам старца.
«Что есть настоящая радость ваша?
Она есть веселый вопль зверя пустынного, терзающего в когтях своих добычу робкую! Но радость таковая не есть удел человечества!
Что есть слава ваша?
Слава Духа Черного, утешающегося бедствием и преступлением человеков! Но не таковая слава определена благороднейшему из созданий.
Что есть вся жизнь ваша?
Она есть мрак дубравной пещеры, в которой веют ветры бурные, раздается стон, — и дикие звери с ужасом уклоняются. Но таковая ли жизнь назначена наперснику небес?
Так судили боги, благие обладатели всей земли: боги полян и дулебян — боги стран отдаленнейших!
Вы возвращаетесь с полей битвы пораженные. И пустынные супруги ваши не прольют слезы сожаления! Вы не дали им познать радостей жизни и прелестей свободы!
Вы возвращаетесь победителями. И робкие подруги жизни вашей, и юные плоды любви вашей не встречают вас улыбкою! Они привыкли взирать на вас, победителей, как на буйных властелинов, прихотливых рабов гордости и жестокостей!
Что же вся жизнь ваша, когда солнце радости не озлащает дней ваших; когда месяц, протекая нощное небо ваше, изливает лучи свои на страну хладного уныния?»
Тишина душевная разлилась в свирепых взорах дулебян; мрак и зверство улетели мгновенно с ланит их. Легкий, кроткий гул разлился в воинстве.
Старец вещал:
«Обратитесь же, сыны мрака и горести, на путь жизни истинной; и вы будете мгновенно друзья и братья племени Полянскому, вы учинитесь дети света и веселия. Улыбка воссияет на лицах ваших, и в дому вашем водворится цель жизни вашей, награда величия, утешение во дни мрака душевного, отрада во всякое время, водворится любовь со всеми своими прелестями».
Старец умолк; но звуки арфы его долго струились еще в воздухе и нежили слухи полчищ дулебовых, подобно кроткому, сладкому дыханию ветерка, который, принеся к нам запах розы, пролетел мимо. Мы все еще чувствуем сладость ее благоухания и прохладу от легких крыл юного сына весны цветущей.
Длилось безмолвие в рядах дулебовых. Мало-помалу прояснились взоры его ратников. Наконец некий восторг одел их светом радости и сердечного упоения. Восшумели полки ратные — подвигнулись, и вопль их загремел в пространствах долины:
«Хвала и честь Кию, мудрому обладателю племени Полянского! Мы хотим поклониться ему — и познать счастие жизни».
«Вы познаете его», — вещал Кий — и обнял старейшин.
Полчища смесились, — и оба воинства заключили друг друга в братские объятия.
Вдали стоял Дулеб на холме возвышенном. Поражающие взоры его обращались на отпадение своих воинов. Трикраты поднимал он булаву свою, дабы одному вторгнуться в ряды и поразить вероломных, и трикраты опускались мышцы его. Гордость и злоба волновали грудь широкую.
Наконец — раздался грозный глас отчаяния:
«Не хощу быть рабом твоим, коварный честолюбец! Не хощу унизиться пред обольстителем народа!»
Стремительно берет он с рамен своих колчан великий, вынимает стрелу крепчайшую и вонзает ее в грудь свою.
Раздался звон, и кровь черная пролилась на землю. Кий и старейшины устремились к отчаянному, но уже взор Дулебов закрылся, и бесчувственный витязь лежал на песке сыпучем. Вдали носилась хищная птица, готовая терзать бездушные остатки мужа сильного.
«Незабвенна да будет память твоя в родах отдаленных! — вещал Кий. — Свирепа была душа твоя, но ты был храбр во дни битв кровавых. Имена храбрых да будут священны для потомков!»
По его велению возвысился мгновенно курган высокий над телом Дулебовым — там, где кедры и сосны осеняют его подножие.
Часто, в бурную ночь, когда ветры потрясали в корне древа сии вечнозеленые, когда молнии, рассекая небо и громы рыкая на вершинах гор, приводили в трепет неустрашимых странников, когда месяц, едва мерцая сквозь тучи свинцовые бледно посребрял крылья их быстротекущие, — часто ловцы зверей и странные витязи видели, как дух Дулебов в виде столба огненного, грозно носился над вместилищем праха своего, опершись на облака громовые.
Вечер II
Славен
Мрачна душа моя, подобно дню осеннему; мысли мои рассеяны, как легкие струи тумана, ветром развеваемого; хладны чувства мои, как снега, покрывающие брега озера Ильменя, когда белая зима оденет их мразною ризой. Много великих и сильных склонили там главы свои, но где имена их? Процветали грады и веси многолюдные! но где места их существования? Увы! Се ли награда доблести? Се ли утешение в трудах, коими приобретается слава мира сего? — приобретается имя Великого?
Двадесять шестую весну жизни моей встречаю я на каменистом берегу сем, в который ударяются свирепеющие волны моря Варяжского. Дико воет ветер в ущелья кремилистые, — и душа моя не находит мира и радости в обновляющейся природе. С тех пор, как впервые взглянул я на страну подлунную и первый вопль мой ознаменовал участь жизни, до сих минут, сколько пало царей с их престолами!
Сколько областей вольных преклонили главы свои под цепями буйства и насилия! Сколько мужей славных и великих сокрыты в могилах или осуждены не видать страны отеческой, не дышать воздухом привычным, не зреть солнца над гробами отцов своих! Участь, ужаснейшая смерти!
Обновлю же в мысли моей воспоминания дел отдаленнейших, ратных и великих подвигов предков наших. Заглушу в душе моей именами их имена гордых властелинов сего времени, забывших права правды и человечества.
Приблизьтесь ко мне, юные дщери племени славенского, вы, коим за доблести предков — благое небо красоту и любезность сделало общим наследием. Раздадутся громкие звуки арфы моей, потрясут воздух и превысят звоном свисты ветров, играющих с вершинами дубов и кедров. Приблизьтесь! Я знаю, сколь приятно красоте внимать звучному пению о подвигах ратных.
«Возвратился ты с победой на поля наши! Пали многочисленные враги твои, как стада вранов хищных от рьяного удара орла небесного. Не придут более гордые варяги нарушить спокойствие твоего народа. Надменный владыка их, Радимир, лежит окован цепями плена у ног победителя».
Так пели в восторге радости граждане благодарные, исходя во сретение князю Славену, текущему с победой над варягами. Они смешались с его ратниками, познали в них друзей и кровных, и гласы победоносные пресекли гласы радостные; — и Славен, подобно кедру высокому, коего вершина опалена уже пламенем молнии и лета пожелтили изумрудные ветви, — и Славен, покрытый сединою и ранами дней мужеских, — опершись на дебелое копие свое, — обратив к народу взор веселия, осклабив уста старческие улыбкою мира, повелел быть пиршеству великому под открытым небом, ибо чертоги владыки доброго не вместят в себе детей его — народа, ему подвластного.
