Василий Голованов - Танк
Опять - близко, будто из соседней комнаты, - я услышал голоса. Говорил командир. Я помнил его голос! Сейчас главное - снять их на камеру и показать Алешке, потому что, кроме него, никто даже не поймет и не поверит, что это - ну, не простое кино.
- Знаешь, что я скажу тебе, друг? Когда-нибудь мы, конечно, попробуем вырваться из-под того колпака, в котором оказались. По крайней мере потому - эй, слышите? это опять их бронетехника! По крайней мере потому, что они в конце концов доберутся до нас, когда сведут весь лес.
- Никакая это не бронетехника, - сказал механик с опревшей головой. Это люди из лесничества: крадут лес и торгуют им направо и налево. Воровство всегда было бичом этой страны... Я знаю это еще из описаний академиков Екатерины Великой...
- Если это воришки, то надо их проучить, - сказал командир. - Я не люблю воровства. Я люблю Ordnung.
- У меня в распоряжении, - сказал стрелок, - всего один снаряд, который я при всем желании не могу использовать, и несколько глиняных пуль. Хорошо, что хоть их-то мы сделали.
- Надо подойти поближе и попробовать хотя бы напугать их, - сказал командир. - Иначе нашему танку просто негде будет маневрировать. Собственно говоря, я давно сжился с этой страной и даже сросся... Не знаю, что будет точнее... Я не питаю ни к кому вражды - ни к этим дачникам, ни к этим лесникам. Но на территории, вверенной моему подразделению, порядок должен поддерживаться... Это выше меня. Пусть даже мы вынуждены будем пустить в ход оружие...
- Я всегда говорил и говорю: не надо было есть эти русские грибы, они слишком похожи на поганки и не доведут нас до добра...
Я услышал, как во тьме тронулась машина.
- Это они, - сказал командир. - Товсь!
На повороте лесной дороги, по оси оседая в грязь, показался лесовоз с зажженными фарами. Буксуя в жидкой глине, он пер кубов восемь первосортного делового леса.
- Feuer! - скомандовал командир.
Раздался звук, похожий на треск лопнувшего дерева.
- Блин, Митрич, я весь в говне, твою мать! - закричал кто-то в ночи. И стекло разбито. Что за ё... ? У меня кровь на животе, что за ё... ?! Двигатель лесовоза заглох.
- А! - пьяно запаляясь, прокричал бригадир. - Доставай топоры, Иван, увидишь танк - это будет серый такой танк, как будто старинной марки, руби его к чертовой матери!!
- Какой еще танк? Дай фонарь! - завопил Иван. - Дай фонарь, а то страшно что-то!
- Воровать не срашно, а танк порубать страшно? - рассмеялся бригадир. - Ты мне это брось. Они ж призраки! - И бросился на голоса.
Я метнулся на помощь немцам, потому что они защищали лес. Не помня себя, я бежал наперерез через болото, не боясь провалиться, ибо болото и вправду почти высохло за последние тридцать лет, но в темноте все время спотыкался о кочки и падал и потом никак не мог точно понять, где они, ибо лес стоял передо мной, как черная стена, и я только слышал их ругань в тишине, но не видел самого боя.
- Они убили меня! - заорал Иван.
- Руби танк, танк руби! - орал бригадир, зная, что Иван пуглив и не выпил должного.
Немцы, судя по звукам, кое-как отбивались, пока механик на чистом русском не произнес:
- Честное слово, меня измотало это их вечное воровство...
- Я гадом буду, мы погорели, Митрич, это инспекция из Москвы! завопил водила и кинулся обратно к грузовику.
Отбиваясь топором от шанцевого инструмента призрачных диверсантов, бригадир клял своего напарника на чем свет стоит: ты, сука, чего испугался - то ж фантомы, воочию фантомы!!! А мы перед немцем никогда не отступали!!! Его хмельной раж разметал в стороны потерявшихся во времени десантников, и бригадир что есть мочи ударил по броне древнего танка. Раздался удар металла о металл, и обломившийся топор со свистом пролетел мимо уха бригадира.
В этот момент я наконец выполз на лесовозную дорогу. Камера умерла: где-то на болоте, падая, я потерял аккумулятор. Включать фонарь было незачем. Оставалось наблюдать.
- Так он железный?! - в каком-то оторопелом недоумении прошептал бригадир. - Броня...
Немцы, глядя на эту разворачивающуюся сольно сцену, все глубже отступали в глубь леса, пока вовсе не слились с ним.
Бригадир постоял у танка. Подумал. Потом бросился к нагруженной машине:
- Ваня, назад сдавай! А не можешь - бросай все, завтра вернемся...
- А в чем дело-то? - пытался понять Иван.
- Танк... - только и мог произнести бригадир. - Настоящий... Я про это еще мальчишкой слышал, но чтоб правда...
Водитель не заставил себя долго ждать и, видя робость бригадира, выбросился из кабины и, хлюпая сапогами, кинулся за ним по разбитой дороге, покуда оба не растаяли в темноте.
Прошло минут пять. Почти неслышно, как звери, у лесовоза завозились немцы.
- Курево... - сладострастно произнес механик, нашаривая в кабине что-то.
- Наверное, есть бутерброды и колбаса?
- О, эти русские так наплевательски к себе относятся. Ищи хлеб. Хлеб еще может быть. И водка... - мечтательно произнес командир танка.
- Ничего нет, - сказал стрелок, тщательно обследовав кабину. - Только курево. Водка выпита.
- С ними всегда так, - заметил командир. - Водки ты не найдешь у русских! А теперь нам нужно сваливать подальше. И спрятаться...
- А может, все-таки попробовать прорваться домой? - спросил механик с опревшей головой. - Мы прячемся уже так долго - но что в этом толку? Даже если секретное оружие времени сработало тогда, это не значит, что оно продолжает действовать... Последнюю попытку прорыва мы делали, когда война, наверно, еще шла. А сейчас? Возможно, сама установка демонтирована. Тогда, значит, мы сами погребли здесь себя...
- Ты всегда был фрондером, Ганс, - сказал командир. - И все потому, что когда-то читал много книжек. Конечно, мы можем рискнуть, но никто из нас не может быть уверен решительно ни в чем...
Утром я очнулся, сидя посреди широкой равнины, среди желтоватой травы... Косо светило утреннее солнце, озаряя невысокие, но крепкие сосны на болоте. Когда я увидел это место в первый раз, они тоже росли, разве что были чуть меньше - я еще не знал, что это обычные для верховых болот карликовые сосны, - отчего с первого взгляда на них казалось, что здесь идет какая-то своя, иная по масштабам и по смыслу, жизнь. Кто-то здесь таится, конечно, кто-то хозяйничает в этом мире, кто-то здесь водится такой, кого в других местах не бывает. Как росянка, которая сторожит вход в пучину. Редкое растение. Оно растет на самой кромке трясины, там, где слой корней, переплетающихся над окном воды, становится тонким, как войлок. Я встал. Прямо передо мной стояла черная, сбросившая кору сосна в форме распятия. На ней висел гриб, запасенный белкой. Желая жить, а не служить только беличьим кормом, гриб выпустил из себя длиннющую прядь похожих на мох беловатых отростков, которые, оторванные ветром, должны были забросить эти метаморфозы гриба на мало-мальски пригодную землю, чтобы он мог вновь реинкарнироваться в привычной грибу форме. Я поднялся с кочки и пошел назад по своим следам, пока они еще были видны в промятом мху. Минут через десять я увидел черную коробочку. Это был аккумулятор видеокамеры.
Конечно, я помню, как мы впервые дошли до болота с дедом. Мы шли не так, как я, мы шли его путем, путем его вопросов и открытий. Ибо если был Остров, со всех сторон окруженный мокрым болотистым лугом, то, значит, откуда-то здесь должна была браться в любое время лета вода? А раз откуда-то - то откуда? Вот он и шел за водой, не спеша особенно, год за годом заглубляясь все дальше в лес, где уже ни просек, ни тропинок не было, зато полно было дикой малины среди серых могучих елей. Постепенно он нашел и старый мост через давний сток болота, возле которого до сих пор стояла открытая вода и цвели калужницы, нашел дерево-замок муравьев, все покрасневшее и позеленевшее от напыленного на него лишайника, и тут уж, конечно, не мог не найти болота.
Это был путь длинный и не простой: здесь, в сумраке вековых елей, попадались белые грибы чуть ли не по колено, но даже они не радовали нас, ибо только подтверждали, что мы вышли за пределы освоенного человеком мира. И первым впечатлением от приближения к болоту было именно страшное чувство заброшенной глухомани, где не просто поверженными лежали отдельные деревья, здесь навалено было бурелому столько, сколько не было во всем остальном лесу. Потом ощущался запах земли. Именно земли поначалу, а не воды. Вода только пробуждала запахи этой древней плоти, делала ее осязаемее: тысячелетия торфяников не зря хоронили внутри древние стрелы и кости мамонта, и озеро, ставшее линзой торфа, было настоящим кладбищем времени. Потом, когда мы увидели наконец болото, поразила именно эта его несомненная обитаемость. Мы смотрели как завороженные на широкую равнину, покрытую желтой травой, заросшую соснами, мхом, мелкой зеленой порослью над черным разрезом... Там - трясина, строго сказал дед. Нельзя даже близко. Верная смерть.
Смерть. Вот кто царил надо всем этим болотом.
Но если смерть - то какая она? И где она, где? Конечно, не без подсказки Алешки, который запомнил дорогу и уже мог позволить себе не трусить, вернулись мы впервые на болото. Смерть? Да вот же она: черное окно воды, перед которым земля начинает гулять, качаться волнами и вот-вот лопнет, как матрас, слишком слабо набитый сеном... А там, под ним, что? Ледяная, никогда не знавшая света вода и толщи, толщи, толщи еще не ставших торфом гниющих кусочков растений - жуткий мир, почти преисподняя. Интересно, существует ли в ней жизнь? Хотя бы в виде простейших - циклопов, дафний или других каких-нибудь неведомых представителей?
