Елена Ткач - Царевна Волхова
И заплакала.
— Как же ненавижу я этот город! — выдохнула вместе с дымом — выдохнула зло, с горечью, лишь бы унять слезы. — Москва-матушка! Хлебосольная! У людей от тоски глаза воют! Вслух не повоешь — так хоть молча, глазами…
Она задавила в пепельнице окурок и рывком поднялась. Подошла к зеркалу, большущему, бабушкиному, висящему напротив её диванчика. Откинула назад волосы, вгляделась… и, застонав, вернулась на скорбное свое ложе. Снова потянулась за сигаретой. Едкий дым заколыхался по комнате, слоистыми облаками поплыл…
— А, говори — не говори… — Тася махнула рукой. — Что ты все понять пытаешься, что все бормочешь? Пора на работу идти, а не валяться тут! А ведь не видит никто… никто не видит, что город мертвый. Кругом ахают: ах, как Москва хорошеет! Ну конечно, — краской подмажут старый фасад, чугунными решетками отгородятся от улицы, а внутри чтоб мрамора было побольше, да чтоб выглядело подороже… А рядом витрины с громкими названиями западных фирм — Европа! Европа, да… Только там любой самый нетерпеливый водитель пешехода пропустит, а у нас — бампером его, бампером… из-под колес едва-едва уворачиваешься! И как жаль стариков, у которых от обиды губы дрожат… не могу пройти мимо них, голодных! За что им такая старость? За что им город, превратившийся в зону, где гуляют воры в законе? Ох, да что это я?
Она поднялась, прихрамывая, заковыляла по комнате — ногу отсидела. Этак не трудно с ума сойти. Конечно, если каждый день к бутылке прикладываться, да душу себе травить…
Тася не договорила — послышался резкий настойчивый звонок в дверь.
— Слушай, Татуся, у меня хорошие новости!
Ворвалась Ксана, оживленная, помолодевшая, и принялась вынимать из двух объемистых пакетов кульки со всякой всячиной: и сладости детям, и парную телятину с рынка, и фрукты… С порога она начала тормошить подругу, благоухая тонким летучим ароматом дорогого парфюма. Светлая, жизнерадостная и подтянутая как всегда…
— Ну что, все киснешь? Вижу, вижу! Позор тебе, Таська! Ты только погляди на себя… все тебе дано, все при тебе, а ты ползаешь тут, как серая инфузория! Хотя, честно сказать, не помню какие они — инфузории эти может, не серые… Но все равно ты чистая инфузория! Ну, не буду, милая, не буду, прости…
Она перехватила Тасин взгляд, в котором сквозила такая беспомощность и тоска, что Ксана на миг растерялась, но виду не подала и быстро прошла на кухню.
— Давай-ка ставь чайник, сейчас перекусим, а потом я тебе кое-что расскажу.
— А чего тянуть — говори сейчас.
Не ясно было: рада Тася Ксаниному нежданному появлению или скорее раздражена…
Ксана скосила глаза, указывая на детей, которые маячили на пороге: мол, разговор не для их ушей.
— Слушайте, там на улице весной веет! Вышла утром, а там небо такое… Народ через лужи скачет, — слякоть же еще, грязь по колено, а глаза у всех шалые! Так что, имейте в виду: на носу лето! Это не кто-нибудь — это я вам говорю, а я женщина ведь опасная!..
Она подхватила Сенечку и потащила в детскую, прихватив кулек с конфетами и зефиром.
— Элька, друг, догоняй! — крикнула хмурой Эле, которая так и стояла с мокрыми по локоть руками. — Нам с мамой срочно пошушукаться нужно, шепнула Ксана, приобняв Элю за плечи. — Понимаешь, мама нынче совсем не в духе, а у меня новости для нее. Хорошие. Так что…
— Ладно, теть Ксан. Вы сидите спокойно, я вам мешать не буду. У меня ещё стирки целый таз, а «Вятка» наша сломалась.
— Так надо бы мастера… — начала Ксана, но девочка уж не слушала, скрылась в ванне, плотно прикрыв за собой дверь.
— Да-а-а, — покачала головой притихшая Ксана. — Что-то совсем завяли мои девчонки. Замучились, бедные. Ну, да не беда!
Тряхнув головой, она ринулась в кухню — как на баррикады. Знала, что предложение её может вызвать у Таси бурю протеста, и ей предстоит непростая задача убедить её в том, что это единственный выход…
Когда минут сорок спустя Эля появилась на кухне, битва уж отгремела, мама, как видно, уж выплакалась и теперь сидела задумавшись, подперев обе щеки кулачками, как маленькая. Тетя Ксана выжидательно глядела на нее, вертя между пальцами сигарету.
— Тетя Ксана! — поразилась Эля. — Вы же не курите!
— Закуришь тут с вами, — обернулась та с наигранно-сердитым выражением. — Им тут, можно сказать, манна небесная с неба сыпется, а они, видите ли, ещё раздумывают! Ух! — она погрозила Тасе кулаком, а потом охнула. — Ах ты, Боже мой, я же в театр опаздываю!
И прошелестев по коридору длинной кожаной юбкой, наскоро запахнув плащ, уже сбегала по лестнице, оборачиваясь и махая рукой.
Захлопнув дверь, Тася привалилась к ней спиной, запрокинула голову.
— Мам, ну что? — не удержалась Эля. — Чего она предложила? Работу?
— Пойдем-ка. Надо нам было при тебе говорить, ты ведь теперь совсем взрослая…
Со вздохом опустившись на стул, она закурила, прищурилась и взглянула на дочь.
— К новым русским в услужение мне идти предлагает. Как думаешь, соглашаться?
Эля вскочила так резко, что опрокинула табуретку.
— Мам, и ты ещё спрашиваешь?! Я надеюсь, ты уже отказалась?
— Погоди, Эльчик, не горячись. Нам с тобой привередничать-то нельзя.
Тася отвернулась к окну и, ссутулившись, какое-то время молча курила. А Эля не решалась нарушить паузу.
— Киска, все не так страшно! — вздохнув, обернулась к ней мама. Сейчас я тебе расскажу, что и как, а решать будем вместе. Хорошо?
— Мам, ну чего тут решать, что решать? — кипятилась девчонка, дергая маму за руку. — Ну подумай: ты — и прислуга! И у кого? Ладно бы у бельгийской королевы — это бы ещё можно, а так… Мамуль, ведь тебе от этого только хуже будет… и не только тебе!
Эля отвернулась, с ненавистью глядя на на капли, мерно тренькающие о край раковины. Кран у них тек давно…
Суть Ксаниного предложения сводилась к следующему: её подруга актриса, вышедшая на пенсию, на весь весенне-летний сезон сдала свою дачу в Загорянке. Посторный двухэтажный дом с террасой и тенистый сад. Правда, довольно запущенный… Ее весьма деловой племянник, видя, что тетке пенсии не хватает, быстренько убедил её сдать дачу и подыскал съемщиков, семью своего начальника Ермилова. Тот был главой крупной торговой фирмы. В его семье было двое детей: младшая девочка — ровесница Сенечки и сын девяти лет. Детям на лето нужна была няня или бонна — это уж как кому больше нравится называть…
Когда Любаша, эта самая актриса, поделилась с Ксаной своей новостью, та прямо-таки подскочила с восторженным воплем: мол, будет у этого торгаша бонна! Она сразу подумала о Тасе — для той это было решением многих проблем. И платить за жилье не нужно с марта по сентябрь, и свежим воздухом бы дети дышали… рай, да и только!
Ксана немедленно приступила к переговорам, даже ещё не добившись Тасиного согласия. Оказалось, что Тасина кандидатура семейство Ермиловых вполне устраивает. Узнав о том, что Тася учительница, они пришли в полный восторг и заявили, что помимо пятисот долларов в месяц за услуги няни, готовы платить ещё триста за уроки которые она будет давать их сыну. Оставалась самая малость — убедить Тасю! Ксана почему-то ни минуты не сомневалась, что подруге это предложение, мягко говоря, придется не по душе.
Так и произошло. Тася понимала, что восемьсот долларов в месяц — это просто сумасшедшие деньги, но… уж слишком дорого они могут ей доставаться! Идти в услужение… нет, её независимая натура не желала мириться с ролью прислуги. Да ещё у какого-то торгаша!
— Таська, ты это брось! Честное слово, это не гордость в тебе восстает, а бабский дешевый гонор.
Этот разговор и произошел на кухне, пока Эля стирала.
— Ты меня, конечно, прости, подруга, но горе тебя сделало не мудрей, а… — Ксана не договорила и закурила, наконец, ту злосчастную сигарету, которую перед тем долго вертела в пальцах.
— Уж какая есть! — недобро усмехнулась Тася. — Ксанка, спасибо тебе… милая ты моя! Ты уж прости меня, глупую, в самом деле не ведаю, что творю!
И она разрыдалась на плече любимой подруги. И стена непонимания, на миг разделившая их, вмиг исчезла.
— Таська, дура ты моя дорогая, я ведь все понимаю, все! — жарко шептала Ксана, прижимая к себе мокрое от слез Тасино лицо. — А ты перечеркни, задуши в себе прошлое, душу не растравляй. И все начни заново. Тебе ведь всего тридцать с хвостиком. С тоню-ю-юсеньким! Разве это для такой красавицы возраст?! Все у тебя будет, Таська, попомни мои слова!
Тася подняла на неё заплаканные глаза, в которых засветилась надежда.
А Ксана покачивала её, обхватив руками, и думала, что не знает слов, которые могут утешить и поддержать эту несчастную женщину. Дело даже не в том, что подруга её в одночасье все потеряла — дом, мужа… Она себя потеряла! А вот это беда так беда! Потому что тому, кто сам в себе разуверился, может помочь только чудо…
