Евгений Салиас - Экзотики
— Жакъ Мойеръ! Къ вашимъ услугамъ! Журналистъ, сотрудникъ газеты «Mappemonde», подписывающійся псевдонимомъ Domino bleu. Извините за этотъ длинный титулъ!
— Ліонель Френчъ, баронетъ! — произнесъ англичанинъ холодно, сообразивъ, зачѣмъ появился лично незнакомый ему господинъ, котораго однако онъ зналъ въ лицо и по фамиліи.
— Я посланъ графомъ Загурскимъ узнать у васъ…
— Имя моего секунданта? Извините. Но у меня его нѣтъ още.
— Какъ нѣтъ! — удивился Мойеръ. — Это однако…
— Дѣло произошло въ началѣ котильона, — отвѣтилъ Френчъ свысока, а когда онъ кончился, начался ужинъ, который окончился сейчасъ. Такимъ образомъ вы понимаете, что кромѣ моей дамы, mademoiselle Aimée Скритицыной, мнѣ некого было пригласить въ секунданты. Вообще это хорошая привычка не спѣшить сужденіемъ своимъ, — прибавилъ онъ небрежно.
— Pardon, ради Бога! Я не зналъ, что вы танцовали, простите! — разсыпался въ извиненіяхъ Мойеръ, кланяясь, улыбаясь и жестикулируя, какъ если бы его слово: «однако», было ужасной невѣжливостью. И онъ думалъ: «Il prend la mouche facilement, celui-là».
— Впрочемъ, погодите! — выговорилъ Френчъ, потирая себѣ лобъ и перечисляя мысленно своихъ знакомыхъ. Но, однако, почему-то ни одинъ не казался ему подходящимъ.
— Diable! — нетерпѣливо произнесъ онъ и почти топнулъ ногой. Помолчавъ еще нѣкоторое время, онъ быстро выговорилъ:
— А, отлично! Онъ, можетъ быть, даже еще и не уѣхалъ. Знаете ли вы Дю-Кло-Д'Ульгата?
— Знаю немного.
— Ну, вотъ. Я ему ни слова не говорилъ еще, но впередъ увѣренъ въ немъ. Знаете что, формальности въ сторону. Я спѣшу. Но если вы не спѣшите домой, спуститесь къ виконту въ кабинетъ, гдѣ теперь многіе курятъ. Если вы найдете тамъ Д'Ульгата, то исполните два порученія: первое отъ меня, а второе отъ себя. Скажите ему, въ чемъ заключается моя просьба, а затѣмъ уже совѣщайтесь. Я даю ему чрезъ васъ всѣ полномочія.
— Мы составимъ протоколъ и тогда…
— О, это лишнее. C'est trop franèais. Мы съ графомъ иностранцы. Никакихъ оффиціальностей и quasi-законностей въ незаконномъ дѣлѣ совсѣмъ не нужно.
Минутъ черезъ десять Мойеръ, спустившійся внизъ въ отдѣльные аппартаменты хозяина, гдѣ курили и пили шампанское во время бала, увидѣлъ молодого Д'Ульгата среди веселой мужской компаніи. Онъ объяснился. Они отошли въ сторону и, объяснившись, назначили себѣ на утро свиданіе для переговоровъ.
Между тѣмъ виконтъ Кергаренъ все провожалъ, стоя въ дверяхъ на лѣстницѣ, послѣднихъ уѣзжавшихъ.
Неказистый пожилой, но суетливый и громко говорящій господинъ съ вышитымъ толкомъ орденомъ на отворотѣ фрака, остановился съ нимъ и началъ восторженно говорить о невѣсткѣ виконта, Маріи Турдза.
Виконтъ слушалъ молча и наконецъ вымолвилъ нетерпѣливо:
— Enfin, je vois, что вы бы, герцогъ, очень были довольны, еслибы у васѣ была такая дочь.
Господина какъ бы ожгло… И простившись, онъ двинулся по лѣстницѣ. Вслѣдъ за нимъ вышелъ и спустился высокій и худой князь Черниговскій.
— Un drôle de pistolet, — провожалъ его глазами Кергаренъ. — Почти идіотъ, а формы и манеры придворнаго временъ Людовика XV.
И переведя глаза на группу лакеевъ, дожидавшихся внизу своихъ господъ съ платьемъ на рукахъ, виконтъ вдругъ изумился.
— Какой красавецъ! Ба! И лакей? Какова фигура, статура, лицо! — Черезъ нѣсколько минутъ простившаяся съ нимъ миссъ Окай спустилась и красавецъ лакей накинулъ на нее соболью шубку…
— Diable! C'est même compromettant! — проворчалъ виконтъ, добродушно смѣясь.
VI
Часу въ четвертомъ ночи, возвращаясь домой съ дядей въ закрытомъ ландо, Эми все время молчала, какъ убитая. Разстояніе отъ дома Кергареновъ до ихъ квартиры за Елисейскими-Полями, около Тріумфальныхъ воротъ, было не маленькое. Нѣсколько разъ Дубовскій заговаривалъ съ племянницей, но она отвѣчала кратко, а затѣмъ, когда самъ онъ, уже въ Елисейскихъ-Поляхъ, началъ подремывать, Эми вдругъ обратилась въ дядѣ съ вопросомъ:
— Скажите, когда дерутся на дуэляхъ, то всегда на пистолетахъ или на шпагахъ?
— Что ты? Гдѣ? Кто? — отозвался Дубовскій спросонья и на второй вопросъ племянницы отвѣчалъ, смѣясь:- А я уже во снѣ видѣлъ, что иду по Невскому и встрѣчаю Соколинскаго. И онъ меня поздравляетъ съ тѣмъ, что я назначенъ командиромъ кавалергардскаго полка. Чортъ знаетъ, что иной разъ можетъ присниться! Ты про что это?
И въ третій разъ Эми раздражительно повторила тотъ же вопросъ.
— Дуэли? Да это какъ угодно! Можно хоть на кинжалахъ, коли охота! — шутливо отозвался Дубовскій. — А больше, конечно, на пистолетахъ, т.-е. у насъ. А французы предпочитаютъ на шпагахъ.
— А что опаснѣе?
— Ну, это опять зависитъ отъ того, кто дерется! Шпагами чаще попадаютъ по противнику, а изъ пистолета рѣже. За то рѣдко да мѣтко! Ужъ коли изъ пистолета кого зацѣпятъ, такъ носовымъ платочкомъ не отдѣлаешься. А здѣсь я одного барина видѣлъ, у него указательный палецъ въ перчаткѣ. Спрашиваю: обрѣзались перочиннымъ ножомъ? А онъ мнѣ въ отвѣтъ: «извините, опросталъ дѣло чести». Они вѣдь говорятъ: «vider»… Слово хорошее, потому что у нихъ «vider une affaire d'honneur» по большей части надо перевести по-русски: переливать изъ пустого въ порожнее. Вѣдь тутъ въ Парижѣ всякій день дуэли: сойдутся, поковыряютъ малость другъ друга, завяжутъ носовымъ платкомъ — и готово. А у насъ на моей памяти бывали дуэли первый сортъ! Сойдутся двое, да оба на мѣстѣ и останутся.
Вернувшись домой, въ квартиру въ белъ-этажѣ большого дома на улицѣ Ваграмъ, Эми тотчасъ же легла въ постель, но, конечно, долго не могла глазъ сомкнуть. Когда она заснула, то на улицѣ уже началось движеніе омнибусовъ, ломовыхъ и фіакровъ. Конечно, она волновалась и думала все объ одномъ и томъ же: о неожиданной стычкѣ Френча съ Загурскимъ, которая свалилась какъ снѣгъ на голову.
Въ продолженіе всего ужина, насколько позволяла обстановка, она два раза принималась уговаривать Френча просто-на-просто извиниться передъ Загурскимъ, такъ какъ въ его фразѣ не было ничего оскорбительнаго. Онъ намекнулъ только на то, что для нихъ, быть можетъ, котильонъ есть средство спокойно поболтать вмѣсто того, чтобы танцовать.
Френчъ, повидимому, самъ былъ внутренно согласенъ, что неправъ и неумѣстно обидѣлся и вспылилъ, но идти извиняться было, по его мнѣнію, немыслимо. Въ концѣ концовъ онъ согласился условно. Онъ попросилъ Эми тотчасъ же переговорить съ дядей объ ихъ бракѣ. Если дядя согласится, онъ пойдетъ извиняться передъ графомъ Загурскимъ самымъ позорнымъ образомъ; если же тотъ не согласится, то онъ будетъ драться и поставитъ самыя тяжелыя условія, при которыхъ, по всей вѣроятности, одинъ изъ противниковъ останется на мѣстѣ. Френчъ объяснилъ:
— Несерьезный поединокъ есть самое возмутительное шутовство. По поединкамъ людей я сужу о нихъ. Я прервалъ сношенія съ однимъ изъ моихъ друзей вслѣдствіе его поединка. Онъ дрался на самыхъ легкихъ условіяхъ. Оба противника остались цѣлы и невредимы. Подобныхъ людей я не считаю порядочными, а съ непорядочными я близокъ бытъ не желаю. Не дерись или дерись на смерть! Если остался живъ, то случайно или по волѣ Божьей. Я дрался два раза: одинъ разъ убилъ своего противника, во второй разъ ранилъ настолько опасно, что онъ и теперь еще хвораетъ и лечится; а тому уже прошло лѣтъ пять. Итакъ, пускай рѣшитъ этотъ вопросъ, вашъ дядя, а отчасти и ваше краснорѣчіе! — улыбнулся Френчъ, глядя Эми въ глаза своими красивыми, но суровыми глазами. И въ его взглядѣ она прочла, что онъ убѣжденъ въ томъ, что многое, если не все, отъ нея вполнѣ зависитъ.
Теперь Эми спрашивала себя среди безсонницы, дѣйствительно ли это зависитъ отъ нея, и отвѣчала себѣ вопросомъ.
«Что сказала бы мама»?..
Эми любила Френча и, конечно, первой любовью…
Тому назадъ болѣе полугода, она познакомилась на одномъ изъ баловъ съ молодымъ человѣкомъ, который сразу понравился ей. Онъ поразилъ ее своей внѣшностью, красивой и элегантной, а затѣмъ привлекъ къ себѣ симпатичностью натуры. Въ этомъ человѣкѣ Эми нашла оригинальное сочетаніе серьезности не по лѣтамъ, даже суровости, съ дѣтской мягкостью сердца, съ твердыми религіозными убѣжденіями и — главное, удивившее дѣвушку, — съ готовыми, давно зрѣло обдуманными отвѣтами на все на свѣтѣ.
Бавалось, для Френча въ этомъ мірѣ не было ничего имъ не анатомированнаго, не узнаннаго до мелочей и не причисленнаго къ тому или другому мѣсту или уголку его кругозора. Широкъ ли былъ этотъ кругозоръ и правильно ли освѣщались всѣ жизненные вопросы, которые такъ легко и твердо рѣшалъ Френчъ, судить было, конечно, не восемнадцатилѣтней дѣвушкѣ, получившей самое поверхностное образованіе.
Во всякомъ случаѣ сурово изящный молодой человѣкъ, свѣтскій, но сдержанный во всемъ, долженъ былъ ей нравиться по ея характеру. Вдобавокъ, это была именно ея первая любовь, если не считать маленькое увлеченіе, когда ей было всего четырнадцать лѣтъ, первымъ теноромъ миланской оперы, котораго одно русское семейство, ей близкое, имѣло неосторожность ради нея приглашать пѣть на вечерахъ.
