Афаг Масуд - Свобода
Впрочем, находились скептики, которые утверждали, что эта непокорность рук - просто басни. Ведь если это правда, и руки министру не подчиняются, почему же они ни разу не врезали их владельцу?!. Это ни что иное как своего рода способ устрашения окружающих - пресечь в корне опасные мысли, подчинить всех себе...
А еще ходили слухи, что министр еще в детстве свалился с крыши хлева, серьезно ушиб голову, и как следствие этой травмы его одолевали спазмы и обмороки. С тех пор у него и появилась привычка раздавать пощечины налево и направо. Поэтому, арестовав министра, ему по разговорам, в первую очередь связали руки.
Кстати, поговаривали, что этой болезнью министра заразились и остальные сотрудники министерства. В коридорах и кабинетах министерства все проблемы разрешались пощечинами. А иногда эта процедура обмена пощечинами переходила в драку или заканчивалась перестрелкой.
- Вдруг среди ночи, - рассказывали жившие неподалеку, - здание министерства оказывалось окруженным, оттуда, отстреливаясь, выбегали вооруженные люди и, залегая в кустах, отвечали огнем на выстрелы с верхних этажей. Сначала мы думали, что город захватили враги, но потом выяснялось, что перестрелку затеяли сотрудники различных отделов. Таким образом они решали проблемы своих начальников.
- ...И что странно: не было в этих перестрелках ни убитых, ни раненных... - поражались люди. - То ли стреляли в воздух, чтобы напугать кого-то, то ли патроны у них холостые.
Обычно конец подобным сражениям наступал, когда нервный генерал стрелял пулей крупного калибра в пол своего кабинета, расположенного в верхних этажах министерства. Правда это или нет, но говорили, что эта пуля пробивала перекрытия семи этажей и вонзалась в мраморный пол вестибюля, что и служило сигналом к окончанию боевых действий. Засевшие в кустах вылезали, отряхивались и уходили в здание, как ни в чем ни бывало расходились по своим кабинетам, возвращались к прерванным делам.
Говорили даже, что бедный президент согласился занять этот пост только из страха перед этим грозным генералом. Мол, утром того дня, когда они дорвались до власти, на совещании в только что захваченном Президентском дворце, нервный генерал сел напротив президента, заложил одну за другую не достающие до пола тощие ноги и молча так посмотрел на президента из-под черных очков, что тот не выдержал этого взгляда и дал согласие стать главой государства.
И на секретном совещании в резиденции, где разрабатывался план военной операции, завершившейся вчерашней трагедией в окраинной казарме, генерал снова пустил в ход свой взгляд, подчинивший ему президента, который как истинный гуманист никак не соглашался на проведение столь жестокой акции...
По словам солдат охраны, в ту ночь, ближе к концу совещания президент вдруг появился на веранде своей резиденции и печальным голосом прокричал: "Люди! Слушайте меня! Я этого не хотел!.." Но тут же, клялись солдаты, появились три-четыре человека, которые утащили в кабинет вцепившегося в перила и со слезами в голосе кричавшего президента. Было темно, поэтому солдаты не смогли узнать, кто именно были эти люди, но уверены, что это министры, которые во время совещания иногда выбегали во двор, прятались в кустах, и было слышно, как их там рвало...
- ...Видно, тошнило от принятого самими же решения... - говорили люди... - Тошнило от сознания, что они выносят себе смертный приговор...
Рассказывают, в ту ночь министры долго не могли успокоить разбушевавшегося президента. Он вырывался, лез на стены, прятался под стол, рвал занавеси и, крича во весь голос: "Убейте!.. Убейте меня!..", обматывал ими горло...
Те же свидетели рассказывают, что, не вынеся подобного зрелища, нервный министр внутренних дел отчего-то влепил пощечину министру обороны, а тот врезал случайно головой премьер-министру, поставив ему синяк под глазом. Пришлось вмешаться министру безопасности, который развел дерущихся, надавав им оплеух.
-... В ту ночь они чуть не разнесли всю резиденцию... - рассказывали солдаты. - В окна можно было видеть кривые, уродливые силуэты вцепившихся друг в друга, таскающих один другого по полу министров. Потом что-то, как из пушки, вылетело в окно, разбив стекло... Это были черные очки нервного генерала...
Когда министры, наконец, вышли во двор, переругиваясь, расселись по машинам и разъехались, когда в резиденции погас свет и все стихло, президент поехал в нагорную часть города, на кладбище, где покоились жертвы войны.
-... Это было похоже на кошмары "тысячи и одной ночи", - рассказывали солдаты охраны. - ...Все уже уснули, и мы вдруг видим, как кто-то вылезает из окна первого этажа. Сначала хотели открыть огонь, но пригляделись, видим, это сам президент. Он был в легкой куртке, надетой поверх спортивной формы. Вылез из окна и пропал за деревьями. Сначала мы подумали, может, его тошнит. Но потом, смотрим, он вышел на шоссе, ведущее в город... Тут же сообщили начальству, и нам приказали тихо, чтобы не испугать президента, следовать за ним. Так и сделали. Президент, воровато прижимаясь к стенам, пошел куда-то вверх по улице. Потом свернул в сторону кладбища. Мы выждали немного и тоже - за ним. Сначала не могли найти его там, потом постояли, прислушались, может, думаем, услышим плач. И точно, совсем рядом раздался стон. Видим, лежит президент ничком между могилами, украшенными декоративными пулями. Подошли, встали рядом. Он увидел нас, просит: "Убейте меня!.."
По словам солдат, президент не раз по ночам, когда все спали, и было тихо, приходил сюда, на кладбище...
...В такие ночи его часто можно было встретить в одиночестве прогуливающимся по улицам, в наброшенном на плечи пиджаке и что-то тихо напевающим.
А однажды охрана нашла его на одном из городских рынков: он сидел в тесной будке сторожа, пил с ним вино и о чем-то разговаривал.
Говорят, там, в будке сторожа, он опять говорил о свободе. Одет он был в просторный ватник, на голове - ушанка, и, слушая его, пьяный, провонявший луком сторож тоже плакал.
- Он, наверное, влюбился в кого-то, вот и не находит себе места, говорили некоторые.
- Если и есть красавица, в которую он влюблен так, - возражали им, что потерял от любви голову и никогда, видно, ему этой любимой не достичь так это свобода.
- Да что же это за такая свобода, недоумевали люди, если такой человек из-за нее бродит по улицам и поет, как Орфей?!
...Министры сдержали слово, данное президенту в ту бурную ночь, когда утверждался план военной операции, приведшей к трагедии в окраинной казарме.
А наутро, говорят, двор резиденции был заполнен журналистами со съемочными камерами и микрофонами. В кабинете президента были тоже установлены прожектора и микрофоны, стрекотали камеры. И говорят, все в тот день были неприятно поражены, увидев высокого и худого до невесомости президента, который вошел в кабинет и сел в кресло...
- Он выглядел так, будто его долго держали в камере пыток и не давали ни есть, ни пить... - рассказывал оператор.
Президент долго щурился под палящим светом прожекторов и, ежась, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить сердцебиение, и мышцы лица его подрагивали, а глаза, под которыми обозначились черные тени, совсем запали, когда он начал свое выступление...
- Мой дорогой народ!.. Я не хочу, чтобы мои слова причинили тебе боль. Я... - говорят, в этом месте президент пожевал свои губы...- посвятил всю свою жизнь свободе народа, независимости страны. И... я не ошибся... Вы знаете, что во имя этого я и в тюрьме сидел. И только горжусь этим!.. Хочу, чтобы вы знали, когда меня вызывали на первые допросы в Комитет государственной безопасности, я мог бы избежать ареста. Мог бы спастись, если б на допросе официально дал слово отказаться от этого священного пути. Но я намеренно не сделал этого. Не сделал, чтобы люди, не боящиеся гнить в тюрьмах из-за воровства, мошенничества, насилия, убийств, не боялись бы стать и политическими заключенными!.. И пусть все, наконец, узнают, что в мире есть преступление, именуемое политической борьбой, и отличается оно от других тем, что осужденные за это преступление люди приносят себя в жертву во имя светлой идеи - свободы, освобождения народа из тисков рабства! Несмотря на тысячи мук и лишений, я считаю, что прожил счастливую жизнь. Хочу, чтобы вы знали это. Сегодня мы вступили на путь независимости, сами можем определять свою судьбу. Но я допустил ошибку в одном тонком вопросе. Когда я искал пути, которые выведут мой народ к свободе, не подумал о руководителе, которому можно доверить судьбу моего свободного народа, моей независимой родины...
И в этом месте, говорят, президент умолк, опустил голову, словно ему стало стыдно за сказанные слова.
- Я не тот президент... Поймите меня правильно. Я не испугался, но отступаю. Видно, я просто не рожден для высоких трибун и тронов. Может быть, это и хорошо... я возвращаюсь на свое прежнее место... на пост председателя партии "Свобода". Только там я смогу продолжать работу для своего народа, Родины. Простите меня... Простите, что не погиб ни в ту кровавую ночь, ни после нее, ни на фронте... Простите, что не смог построить государство, которое хотел... мне это не дано было... Простите, что...
