Максуд Ибрагимбеков - Прилетала сова
- Нетерпеливая ты, - с сожалением сказал Рашид. - Все образуется! Отец всегда простит единственной дочери временный каприз. Была свадьба, не было какая разница. Самое главное, чтобы дети были. А приезжать у него времени нет. Государственный человек! Если он начнет по своим личным делам разъезжать, что с остальными людьми будет? Об этом ты подумала?
- Да кто ее отец? Государственный, прямо уж...
- Не надо, - сказал Рашид Аделе. - Я тебя прошу, не говори лишних слов. Раз я говорю государственный, значит, знаю, что говорю...
Я хотел незаметно пройти за его спиной, но он заметил это и повернулся ко мне:
- Я, пожалуй, тоже пойду с тобой к Кямилу. На то она и дача, чтобы люди друг к другу ходили запросто, без всяких телефонных звонков. Приглашу их к нам на вечер, вместе телевизор посмотрим, сегодня повторно "Семнадцать мгновений весны". Хорошая картина, недаром за нее Государственную премию дали. И ты приходи... Ну и что ж, что смотрел... Одного Броневого второй раз посмотреть стоит. Мальчику твоего возраста это особенно полезно,
Я заметил, что чем ближе к дому дяди Кямила мы подходили, тем громче и ласковее говорил Рашид, а на лестнице он меня обнял за плечи и, говоря, наклонился ко мне, как будто я глухой или контуженный.
Я могу точно сказать, что дядя Кямил сперва растерялся, когда увидел Рашида, поздоровался, однако не предложил ему сесть, на меня удивленно посмотрел: мол, кого ты привел? С Наилей дядя Кямил Рашида познакомил, но цветной телевизор смотреть в доме Рашида отказался, сказал, что мы все вечером идем в гости к смотрителю маяка. Рашид тут же похвалил дядю Кямила за то, что он устраивает для нас познавательные прогулки, и сразу же вслед за этим стал рассказывать о том, как он в молодости, да и сейчас, любил прогулки по берегу, маяки и вообще природу... У нас всех троих сразу же испортилось настроение, потому что, прежде чем начать рассказывать, Рашид подсунул под себя стул, хотя никто его не приглашал садиться, в всем стало ясно, что уходить отсюда в ближайшее время он не собирается.
Кажется, Васифу не удастся дать нашему приятелю в матроске по шее клюнуло у него, да так, что поплавок не просто качнулся, а резко нырнул под воду. Поплавки у нас самодельные, Васиф их делает из балберки - это большие коричневые бруски из пробки с двумя дырками на концах, здешние рыбаки их крепят к сетям. Васиф говорит, что поплавки из балберки гораздо лучше фабричных, которые своим пластмассовым запахом отпугивают рыб. Целиком в воду окунулся, похоже, что крупная рыба клюет. Подсек. Камышовое удилище изогнулось - вот-вот зацепится. Правильно! Он удилище отбросил, за леску схватился, тянет. Сейчас вытянет куст водорослей и тут же по шее схлопочет, конечно, Васиф уже приготовился. Это еще что?! Из воды полтуловища вытянулось с острой мордой... Васиф сорвался с места, к нему бросился - на помощь. "Спасибо, говорит. - Я сам". Вежливый, тянет из последних сил, а спасибо сказать не забыл. Васиф руки убрал, от удивления, наверное. Осетр! Поднимается вверх как на лифте! Не сорвался бы! Есть! Вот он! Осетренок килограммов на пять. Ничего не понимаю. В здешних местах никто еще осетра на удочку не вытаскивал, я это точно знаю. Не только ребята, ни одному и взрослому рыболову такое не удавалось. Бывало два-три раза, что кутум попадется, но чтобы осетр! Васиф даже побледнел, суетится, воду в ведре сменил для осетра, а этот в матроске хоть бы что, как будто бы каждый день с ним такое бывает, - сперва крючок отцепил, потом взял двумя руками эту рыбину за хвост и поднял, и все спокойно, не торопясь. На меня глянул: мол, пожалуйста, полюбуйся! Хорош, ничего не скажешь, морда на акулью похожа, а туловище светло-серое, как будто из металла. Смотрю на эту рыбину и удивляюсь: столько времени мы сюда ходим, можно сказать, каждое утро почтя, и ни разу такой не попалось. Даже немного обидно стало. А этот в матроске все на меня поглядывает, поздравлений от меня ждет, что ли?
- Здоровый, - говорю, - сантиметров девяносто в нем, наверное, а может, даже метр!
- Тяжелый он, я все боялся, что леска оборвется, пока тяпнул его вверх! Жалко было бы, если оборвалась. - Он последние слова сказал, глядя на меня вроде бы вопросительно. Я только хотел ему ответить, не успел.
- Леска оборвется. Как же она оборвется, если она нейлоновая. Каждый дурак это знает, - и чего Васиф так из-за лески разозлился? - И разговаривать потише надо, сам поймал и другим не порть. Лучше вообще помалкивай! - Я бы ни за что не остался бы. Я думал, он заберет своего осетра после этого и уйдет. Интересно только, что Васиф ему при этом скажет. А он не ушел, только на меня удивленно посмотрел, не на Васифа, а на меня, как будто это я на него накричал.
Мы этого осетра засунули головой вниз в ведро и сверху прикрыли мокрой парусиной. Он ее сразу в сторону отшвырнул хвостом, пришлось в ведро на нее сверху положить несколько камней, тут он немного приутих.
Закинул я удочку, сижу и думаю - а вдруг и мне такой же попадется! Никогда я до сегодняшнего дня не хотел поймать осетра, не то что не хотел, а даже не думал, что он вообще может попасться, можно сказать, даже не вспоминал о нем. Каждому лещу радовался, да что там лещу, самому маленькому бычку или шамайке, а сегодня осетра захотелось... А может быть, поймаю. Этот же в матроске на моих глазах поймал, сидел как все, без всяких фокусов, и поймал... Опять он на меня смотрит:
- Можно, я червя возьму?
Что же он, каждый раз спрашивать будет?
- Спасибо. - И чего он такой вежливый? Чересчур какой-то вежливый. Взял червя из банки, долго разглядывал его, я уж подумал, что он и перед ним извиняться хочет за беспокойство, потом все-таки насадил. И тут Васиф встал со своего места и подошел к нему. Сейчас, думаю, по шее ему все-таки даст за то, что он разговаривает. Васиф подошел к нему и протянул удочку.
- Давай удочками обменяемся?
- Зачем?
- Так.
- Не хочу, мне эта нравится.
- А получить не хочешь? Удочки чьи? Скажи спасибо, что эту тебе даю!
Он удочку отдал и снова на меня глянул. На меня смотреть нечего, ты на Васифа лучше посмотри.
- Местами давай поменяемся! Вставай.
- Место тоже твое?
- Мое. Мотай отсюда.
Почему он не заберет свою рыбу и не уйдет? Непонятно. Может быть, он боится, что Васиф не разрешит ему осетра забрать? А ведь верно, не разрешит. Или даст ему одну треть, скажет, что так полагается - делить на всех. Мы всегда все делим, но это мы, он же не мушкатер. Не ушел. Теперь Васиф РЯДОМ со мной сидит. Посмотрим, как у него теперь на новом месте с новой удочкой дела пойдут. Он теперь думает, что эта удочка счастливая, раз на нее осетр попался. Интересно, есть такая примета? Надо будет у Васифа спросить. А вообще хватит мне сегодня о приметах думать. Хорошо еще, что я в них не верю. И не поверю никогда, а то представляю, что будет, если эта дурацкая сова у меня с утра из головы не выходит. А глупее этой приметы, наверное, и быть не может. Суеверие это глупое. Пережитки прошлого. Мы по истории проходили, что раньше, в древности и в средние века, люди комет боялись, говорили что они несчастья предрекают. Хорошо, хоть сейчас в эту примету никто уже не верит. В прошлом году ни от кого никаких предсказаний я не слышал, когда комета появилась. И ничего не случилось. Как же это я забыл утром бабушке об этом сказать?! Вот то было бы настоящее доказательство, научный факт, а я вместо этого об участке дяди Кямила! Вспомнил. Ничего плохого в этом нет, я точно знаю, но почему-то мне неприятно, как будто я что-то по отношению к нему сделал неправильное или несправедливое. Знаю, что это дурацкие мысли, а сделать ничего не могу, думаю - и все. Не знаю, как это у других получается, а я никак не могу себя заставить о чем-то перестать думать. Иногда хочется о чем-то хорошем подумать, а в голову лезет всякая неприятная всячина. Вот дядя Кямил, я уверен, если не хочет о чем-то думать, то не будет, он себя может заставить. Взять хотя бы, как он работает. Я говорю не о той работе, которую он как инженер делает на службе, там, понятное дело, зря зарплату не дадут, а о том, как он дома работает - на машинке. Ведь он не просто печатает как машинистка, которая без разбора печатает все подряд, что бы ей ни дали, он же, прежде чем напечатать о чем-то, должен сперва подумать. Вот я бы на его месте не сумел бы заставить себя придумывать, надоело бы. Это то же самое, если по какому-нибудь предмету беспрерывно получать двойки. Любому ведь рано или поздно это надоест, и он вообще прекратит заниматься. В школе, конечно, такое произойти не может, а с дядей Кямилом происходит - очень похожее. Он день и ночь работает, сочиняет на машинке, а печатать его не печатают. У него уже пять-шесть папок собралось его сочинений, почти все их вернули ему из издательства. А он все работает. Все вечера, а каждые пятницу и субботу почти всегда всю ночь до утра. Он раньше часто читал свои сочинения Наиле, потом стал это делать все реже и реже, а потом совсем перестал. По-моему, я знаю, в какой вечер это произошло. Я, уже подходя к дому, услышал, что он читает, хорошо это у него получается, мне нравится, и голос у него подходящий, гораздо лучше, чем у некоторых дикторов на радио или телевидении. Он читал, она сидела у него на коленях и слушала. Я бы посмотрел, как телевизионный диктор сумел бы что-нибудь прочитать толком, если бы у него на коленях кто-нибудь сидел в это время, причем не какой-нибудь ребенок, а такая, как Наиля. она хоть и стройная, но совсем не худая. Особенно один, который мне очень не нравится, он и без дополнительных нагрузок противно читает и говорит. Иногда включаешь телевизор, а он в это время говорит что-то, неопытный человек по его голосу и выражению лица может решить, что он говорит о чем-то важном или торжественном, а я уже знаю с первого взгляда, что он или о погоде говорит, или объявление читает о найме на работу, или о воскресном гулянье в парке. И в глаза он никогда прямо не смотрит, все время старается отвести взгляд в сторону. А однажды, вот честное слово, это было, - жалко, что проверить нельзя, разве только у него самого спросить - он кончил читать что-то и стал ждать, когда начнут показывать кинокадры, и вдруг я услышал, как у него в животе заурчало. Он даже заерзал на стуле, и глаза у него забегали, но ничего не получилось, так и урчало, пока не пошла кинохроника. У него там в животе урчало, а весь город слышал, здорово все-таки!