Валерий Исхаков - Легкий привкус измены
Каким образом при таких отношениях в собственной семье - а потом и при полном отсутствии отношений - Кате удается сохранить сугубо правильные представления о чужой семейной жизни, было для Алексея Михайловича загадкой. Он исходил из предположения, что ее мозг поделен на отдельные отсеки, - как в подводной лодке, - с той разницей, что отсеки между собой не сообщаются, как сообщаются в подводной лодке и в мозгу у большинства мужчин и у некоторых женщин. И когда Катя думает о своем браке, у нее задействованы одни отсеки, а когда о чужом - другие. И даже если собственный семейный отсек окончательно затоплен и все его обитатели погибли, в других отсеках жизнь идет своим чередом: все так же там играют в шахматы и забивают козла, пьют крепкий чай с лимоном, читают книги и повышают боевую готовность и воинское мастерство - и никому и в голову не придет почтить минутой молчания павших на посту товарищей и внести изменения в штатное расписание, чтобы отныне за семейные отношения отвечал другой отсек.
Катя не знала, что у нее затоплены отсеки, отвечающие за семейную жизнь, она считала их действующими, и нужен был сильный толчок, может быть, даже взрыв, чтобы герметичные переборки между отсеками наконец-то рухнули, и Катя оказалась лицом к лицу перед ужасной, невыносимой, но тем не менее правдой.
Иногда Алексею Михайловичу хотелось взять в руки какой-нибудь хирургический инструмент, вскрыть Катин череп и прочистить поврежденный отсек, - желательно без наркоза, чтобы она сама увидела, что сделали время и соленая морская вода с трупом ее первой и единственной настоящей любви. И чтобы похоронила наконец останки с подобающими почестями и начала жить по обычным человеческим нормам - а не тем завышенным, которые она по-прежнему яростно отстаивала...
Катя все говорила и говорила о чем-то Натальей по телефону, и Наталья терпеливо слушала, время от времени кивая и произнося неизменное: "Угу... Угу...". Алексею Михайловичу скучно было это слушать, кроме того он проголодался - классическая музыка пробуждала в нем здоровый аппетит, - а с кухни доносился аромат жареной курицы, и он двинулся на кухню, не дожидаясь конца разговора. Он знал, что несчастная Катя готова говорить по телефону часами.
Пусть говорит. Пусть обвиняет их с Викторией сколько угодно, все равно повредить им она не может. Ему даже жаль немного, что не может. Пусть бы повредила слегка. Слишком устойчивое равновесие его утомило. Хочется, чтобы маятник качнулся в ту или иную сторону. Он готов допустить, что крохотное проявление ревности со стороны Натальи может заставить Викторию чуть-чуть приблизиться к нему. Давай, Катя, давай, подбадривает он ее мысленно, обгладывая куриную ножку. Жир стекает по подбородку. Плотный слой пены в стакане с пивом. Давай, Катя. В глазах мечтательное выражение. Вкус соленого огурца, приятно контрастирует со вкусом запеченной картошки. Давай...
Бесполезно. Виктория твердо держит оборону, проходящую по линии щеки, подставляемой для прощального поцелуя. Наталья не только не ревнует к Виктории, уверенная, что их близость никогда не двинется дальше щеки, но как бы слегка поощряет, подталкивает его, то и дело заводит якобы случайные разговоры о Виктории, спрашивает о ней - непременно с легкой многозначительной улыбкой, которая вовсе не неприятна Алексею Михайловичу, но, напротив, заставляет его горделиво пыжиться и, по выражению Натальи, "чистить пёрья".
17
Кстати, о правде. О той ужасной и невыносимой правде, с которой не так-то просто каждому оказаться лицом к лицу, не только несчастной Кате. Тут Алексей Михайлович не прав. Напрасно он так уверен, что перед лицом правды поведет себя достойнее, чем Катя. Просто Алексей Михайлович не пробовал смотреть правде в лицо. Ему не приходилось, подобно Кате, которой он отказывает в мужестве, каждый день напоминать себе: "Он обманывает тебя! Он тебя предает! Он не любит тебя! Он ушел навсегда и никогда не вернется..." - и жить с этим дальше, зная, что это правда, и отказываясь признавать это правдой, потому что если это правда, тогда лучше вовсе не жить.
Может быть, когда Алексей Михайлович столкнется с тем, с чем пришлось столкнуться Кате, в его голове тоже заведутся водонепроницаемые отсеки, разделенные намертво заваренными переборками. И вряд ли Алексей Михайлович поблагодарит человека, который подступит к нему с хирургическим инструментом, одержимый благородной целью открыть ему всю правду.
Вот он сидит в теплой компании: он, его жена Наталья, Виктория, Алексей Иванович, ее муж, Катя и брат Виктории - Виктор. (Странное, надо полагать, чувство юмора было у их родителей.) И все они между делом, выпивая и закусывая, обсуждают: права ли Катя, утверждая, что никакой правды нет, или не права. Спорят, приводят аргументы, машут руками... А между тем трое из них Алексей Михайлович, Виктория, Виктор - владеют каждый какой-то частью правды, касающейся их троих, и если бы они рассказали друг другу каждый свою часть, то тогда владели бы втроем частной, но все же целостной правдой, опровергнув тем самым мнение Кати. Беда в том, что ни один из них не знает, что двое других тоже причастны к этой правде, а значит, не знает, что именно он должен рассказать, чтобы услышать ответный рассказ. Вдобавок, каждый из них считает свою часть правды всей правдой - и именно потому всей правды, настоящей правды для каждого из них не существует.
Другой правдой, поделенной на троих, обладают Алексей Иванович, Наталья и Виктор.
Третьей, тоже поделенной, - Виктория, Алексей Иванович и Катя.
И каждый из них, обладая кусками разных правд и не обладая ни одной правдой целиком, в сущности, обладает ничем. Так что Катя не так уж и не права, когда, глядя в пустоту серо-зелеными стеклянными глазами, говорит, что правды нет.
18
Именно в этот момент ее и сфотографировал Виктор. И она осталась на фото навсегда: с застывшим взглядом серо-зеленых глаз, в которых вместо зрачков красные точки от вспышки, с вытянутыми параллельно руками - обе повернуты вправо на один и тот же угол, как "дворники" автомобиля, ладони обращены наружу, это ее излюбленный жест, - с чуть приоткрытым, выговаривающим короткое слово "нет" ртом. По одну сторону от нее с вилкой в левой руке Наталья, женщина-левша, по другую - смеющаяся Виктория. Дальше виден Алексей Михайлович: Виктория смеющимся лицом заслонила от него Катю, и он наклонился вперед и повернулся в ее сторону, собираясь ей возразить. Дальше и чуть ниже, в тени виден полумесяц лица Алексея Ивановича. Сам фотограф в кадр не вошел, хотя если приглядеться, можно в стекле серванта за спиной Алексея Михайловича увидеть неотчетливое отражение фотографирующего Виктора. По левому краю отпечатка видны красные цифры, означающие дату, когда был сделан снимок: 06.96.
Трудно поверить, думает Алексей Михайлович, что с тех пор прошло уже больше четырех лет.
- Кстати, - говорит, заглядывая через его плечо, Наталья, - помнишь мы тогда спорили, есть правда или ее нет?
- Смутно, - отвечает Алексей Михайлович.
- А потом дома, когда ложились спать, помнишь, ты вдруг засмеялся, я тебя спросила, с чего это ты, а ты мне и говоришь: вот тебе иллюстрация к нашему сегодняшнему спору. Мы знаем, что Виктор пошел провожать Катюшу. Знаем, что он сейчас один, ни жены, ни любовницы. И вот вопрос: зайдет он к ней или нет? Останется у нее? Даже если мы очень захотим узнать правду, мы ее никогда не узнаем. Виктор, может быть, и проболтается, но ему верить нельзя: даже если у него ничего не получится, мужское самолюбие не позволит ему в этом признаться. Ну, а уж Катюша нам точно никогда правды не скажет... В точном соответствии с ее убеждением, что правды вообще нет. А ты хочешь узнать эту правду? спросила тебя я. Ты пожал плечами и сказал: а зачем?
- Вот именно: зачем?
- Но согласись, что в принципе узнать можно.
- Каким образом?
- Ну, например, Виктор - он ведь страстный фотограф, он не удержался бы от соблазна снять Катюшу обнаженной. И на фотографии осталась бы обстановка ее квартиры, где мы все не так давно побывали, и...
- И?
- И точно такая же дата, как на этой. И каждый, кто увидел бы эту фотографию, мог бы точно утверждать, когда Виктор был дома у Катюши и что между ними произошло. Потому что если бы он просто зашел выпить чаю, Катюша никогда не согласилась бы позировать обнаженной. Можешь спросить у Алексея Ивановича: он предлагал Катюше позировать для картины, но она отказалась.
- Позировать обнаженной?
- Да, кажется. Что-то вроде Леды с лебедем. Алексей Иванович утверждал, что Катюша отказалась наотрез.
- Алексей Иванович или Виктор?
- При чем тут Виктор? Я говорила про Алексея Ивановича...
- Но сперва ты заговорила именно о Викторе. И потом так ловко приплела Алексея Ивановича, что невольно приходит в голову, что и Виктор тоже... Ты что - на самом деле видела эту фотографию?
- Но тебе же это неинтересно. Или все-таки интересно?
