Николай Гарин-Михайловский - Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты
Собственно, не героем, «сознающим эгоистом» Артемий Карташев остается и в последней, неоконченной части тетралогии «Инженеры», хотя в этой повести Гарин и наделяет его стремлением к моральному самоусовершенствованию, нравственному очищению.
Над повестью «Инженеры» Гарин работал, начиная с 1904 года, хотя замысел ее, как об этом свидетельствуют последние работы о творчестве Гарина, возник у автора еще в 90-х годах[17]. Писатель предполагал продолжить историю жизни Карташева до современной ему, Гарину, действительности, но смерть помешала осуществлению этого замысла. «Инженеры» охватывают очень небольшой период жизни Карташева, относящийся к концу 70-х годов, когда он кончает Институт путей сообщения и приступает к самостоятельной практической деятельности. Гарин открывает своему герою дорогу в «большую жизнь», он знакомит молодого инженера с бедственным положением народа, сталкивая его с рабочими — выходцами из деревни, ближе сводит его с представителями революционного народничества; Гарин создает ряд отрицательных образов представителей царской армии (интенданты и военные чиновники, командующие на постройке Бендеро-Галацкой дороги), показывает лицемерие и своекорыстие церкви и ее служителей; особенное внимание писателя привлекает среда технической интеллигенции, в которую попадает Карташев-инженер. За редкими исключениями это люди мелкой души, ограниченных запросов к жизни, больше всего заботящиеся о личном благополучии, — среди них Карташев резко выделяется своей увлеченностью работой, бескорыстием, отвращением ко всяким махинациям и беззакониям, симпатиями к простому народу.
Ему кажется, что труд, искренне увлекшее его дело переродили и обновили его, что он и по мыслям своим стал близок к Тёме-гимназисту. И тем не менее подлинного перерождения с Карташевым не произошло. Непримиримости к «неустройствам жизни», желания активно бороться с ними у Карташева нет, даже его деятельность инженера лишена больших перспектив, широких горизонтов, ему чужды смелые мечты Кольцова («Вариант»). При всей увлеченности Карташева работой она для него в известной мере и средство чувствовать себя «хорошим», не запачкаться «грязью» окружающего.
Самое сокровенное в Карташеве, суть его натуры, роль его и подобных ему в жизни проясняются, когда Гарин сталкивает его, как и в «Студентах», с представителями революционной молодежи. Мерилом для правильной оценки Карташева были в «Студентах» Иванов и Горенко, в «Инженерах» таким мерилом становится сестра Темы — революционерка Маня. Нельзя не заметить, что если в «Студентах» образы Горенко и Иванова (Иванова в особенности) при всей их идейной значимости были несколько схематичны, выступали как бы «на втором плане», то образ Мани в «Инженерах» гораздо живее, глубже, ему отведено в повести одно из главных мест, и в этой перестановке акцентов, в этом пристальном внимании писателя к образам передовой молодежи несомненно сказалось влияние на него революционной ситуации тех лет, когда создавалась повесть (1904–1906). Показывая полный крах семьи Карташевых, непрочность, эфемерность того «счастья», которого добивалась для своих детей Аглаида Васильевна, Гарин только Маню противопоставляет всем членам этой семьи. Жизнь ее освящена высокими идеалами, и поэтому в Мане много душевной силы и ясности, она не знает внутренней раздвоенности и мучительной интеллигентской рефлексии. Ни уже испытанная ею тюрьма, ни будущие, возможно еще более жестокие лишения не пугают ее. «Я лично счастлива, — говорит она, — что попала в лучшую струю человеческой жизни, и что бы меня ни ждало, я лучшего ничего не желаю».
Ясный ум Мани, непредвзятость суждений о жизни и людях позволяют ей дать меткую и безошибочную характеристику брату, которого она любит, но возможности которого не переоценивает. Майя еще резче, нежели Горенко, отзывается о Карташеве, называя его «одним из самых ужасных эгоистов», говоря, что он, если того потребуют обстоятельства, сможет «при всем своем неверии… и крест целовать» и даже «превратиться в одну из тех гадин, которые неуклонно… охраняют существующую каторгу нашей жизни». В этих словах Мани, в осознании самим Карташевым, что он бы не пошел с революционерами, даже если бы и знал, что «истина у них», так как никогда бы не смог, подобно сестре, отказаться от привычных удобств и радостей жизни, сон держится оценка писателем своего героя. Некоторый интерес Карташева к политике, к общественным проблемам, пробуждающийся у него под влиянием сестры, не может изменить основных тенденций его характера.
Трудно предугадать, как повернул бы Гарин в дальнейшем судьбу своего героя. Но тот текст, которым мы располагаем, заставляет говорить о Карташеве как о типичном представителе либеральной интеллигенции, который, если и не станет «охранителем» «каторги» современного общества, то и не будет ее разрушителем, ограничившись в лучшем случае характерной для его социальной прослойки «тихой скорбью о неудобствах и тяготах бытия, — тихой скорбью с легонькой гражданской ноткой» (М. Горький)[18].
Прослеживая во всех деталях — процесс «разобществления личности», превращения значительной части прогрессивно настроенной интеллигентной молодежи в безвольных и слабых обывателей, Гарин всей логикой событий и характеров тетралогии приводил к выводу о необходимости преобразования действительности, пересоздания жизни на таких началах, которые дадут полный простор развитию всего лучшего в человеке, сделают из него достойного работника на благо родины и народа. Именно этой широкой, гуманистический трактовкой проблем воспитания, образования, влияния среды на отдельную личность, которые занимают центральное место в тетралогии, и определяется ее значимость, ее удельный вес и место в творчестве Гарина.
* * *Три книги тетралогии, большое количество очерков и рассказов, печатавшихся в журналах и объединенных затем в два отдельных сборника, — таков итог литературной деятельности Гарина 1892–1895 годов, итог особенно значительный, если учесть, что писатель даже на самое короткое время не прекращал практической работы инженера и своей общественной деятельности, шел по жизни «на полных парусах». В первой половине 90-х годов Гарин принимает активное участие в изысканиях по постройке Великого Сибирского пути, в его проектировке, работает над проектировкой Казанско-Малмыжской железной дороги, выступает в прессе с пропагандой преимуществ прокладки в России узкоколейных железных дорог, затрагивая в связи с этим вопросом и более общие проблемы развития в стране железнодорожного дела. Лишенные профессиональной сухости, искренние и страстные, резко враждебные по отношению ко всему косному и рутинному, статьи Гарина вызвали большой резонанс в среде технической интеллигенции, а в министерских кругах были встречены резко неприязненно. Не согласившись на требование министра путей сообщения прекратить выступления в печати, Гарин вынужден был в 1894 году на время уйти из министерства и работать по поручениям городов и земств — Казанского, Вятского, Костромского, Волынского и др.
Инженерная и сельскохозяйственная деятельность заставляла Гарина по-прежнему часто бывать в Самарской губернии и в самой Самаре, городе, сыгравшем заметную роль в распространении марксизма в России. Вторая половина 90-х годов была временем бурного промышленного развития, дальнейшего роста пролетариата. Рабочее движение приобретало массовый характер, начался третий — пролетарский — этап освободительного движения в России. Марксистские кружки получили широкое распространение и в Самаре, издавна являвшейся местом ссылки революционеров и «политически неблагонадежных»; в Самаре с весны 1889 по осень 1893 года жил В. И. Ленин, проводивший здесь большую пропагандистскую работу среди учащейся молодежи и интеллигенции. «Семена революционной марксистской теории, брошенные Владимиром Ильичем в Самаре, дали богатые плоды. В последующие годы Самара стала одним из провинциальных штабов марксизма»[19]. Гарин, пользовавшийся большой популярностью среди передовой самарской интеллигенции как прогрессивный писатель, как человек, оказывавший помощь общедемократической борьбе с самодержавием (он скрывал в своем имении политически «неблагонадежных», помогал им деньгами, устраивал на железнодорожные работы ссыльную молодежь), был близок к самарским марксистским кружкам, являлся соиздателем и пайщиком первой легальной марксистской газеты «Самарский вестник».
Демократ по убеждениям, «сторонник по возможности мирного закономерного развития жизни», Гарин в 90-е годы вряд ли постигал марксизм во всей его теоретической глубине и революционной сущности. В учении Маркса его привлекал прежде всего пафос движения вперед, пафос развертывания колоссальных творческих сил и возможностей человека, он находил в этом учении обоснование своей заветной мечты о технической реконструкции страны, широком использовании всех ее богатств, о покорении человечеством природы. «Я думаю, что он считал себя марксистом, потому что был инженером. Его привлекала активность учения Маркса… Марксов план реорганизации мира восхищал его своей широтой, будущее он представлял себе как грандиозную коллективную работу, исполняемую всей массой человечества, освобожденного от крепких пут классовой государственности»[20],— писал М. Горький, очень верно определяя корни сочувственного отношения Гарина к марксизму. Гарин не мог не тянуться к марксизму и потому, что ясно сознавал его историческую правоту по сравнению с народническими учениями, несостоятельность которых в период бурного промышленного подъема, дальнейшего развития капитализма в России делалась особенно явной.
