Догнать любовь - Наталия Миронина
Если влюбленная женщина вздумает завоевать мужчину, за ценой она не постоит. В ход пойдут не только классические уловки охотницы – платья, сумочки и брошки, но и компромиссы. И нет ничего страшнее и опаснее женщины, готовой поступаться еще недавно устойчивыми принципами.
Убеждения бледнеют, становятся размытыми, обещания забываются, важные фигуры теряют значимость. И чем больше влюбленная женщина жертвует пешками, которые еще вчера были королями и ферзями, тем неоплатней долг того, ради которого она на это идет. И не надо думать, что это происходит спонтанно, импульсивно или необдуманно. Не надо обманываться, будто не ведется эта страшненькая и мелкая бухгалтерия, которая потом выразится в словах: «Я ради тебя предала…» Нет. Калькулятор отщелкивает циферки пожертвований.
Алина Новгородцева стала молчаливой. Она и раньше-то не баловала Эрика длинными беседами, а сейчас и вовсе замкнулась.
– Что такое? Мама? Неприятности? Самочувствие? – как-то не выдержал муж.
Глаза Эрика смотрели внимательно, и не было в них обычной веселости. Алина испугалась – она сама, из-за своего эгоизма потеряет то, за что кропотливо ведет борьбу.
– Да что ты, – воскликнула Новгоролцева, – Эрик, все хорошо. Только… Только меня волнует наш новый магазин. Я даже спать перестала.
Спать она действительно перестала, но причиной этого был Быстров и отношения с ним. Новгородцева пыталась понять, как повести себя, чтобы не напугать его своей настойчивостью, но и не дать ему уйти. Она знала эту его манеру замкнуться, сделаться ехидным, злым, насмешливым. Понимала, что спасует перед таким обращением. Не выдержит, ответит колкостью. И тогда все… Но Алина не могла потерять Быстрова – ни сейчас, ни вообще. Она не думала о будущем, не загадывала дальше, чем на два дня вперед. Она жила здесь и сейчас, потому что могла быть уверенной только в коротком сроке их отношений.
Новгородцева звонила ему раз в неделю. Помнится, она ему сказала:
– Я только сейчас поняла, как тоскую по своим.
– По своим? – не понял Быстров.
– Ну, по тем, кого я знала, по тем, кто знал меня. Для здешних, людей милых и добрых, я чужая. Они не видели, как я росла, не знали моих родителей. Понимаешь, Саша, только сейчас я поняла, что ностальгия – это тяжело. Поэтому я так рада, что ты оказался здесь. Что мы можем встречаться.
Последнее предложение было сказано уверенно – не откажет же он той, с кем учился, кого знал много лет. Ведь это некрасиво – отвернуться от человека, который тоскует на чужбине. А Алина уж постаралась эту тоску (впрочем, выдуманную) продемонстрировать.
В доме, в общении с Эриком Новгородцеву кидало в крайности. То она была молчалива, сосредоточена, почти не отвечала вопросы. Это происходило с ней в те моменты, когда она ждала звонка Быстрова. Если они договаривались, что он позвонит в двенадцать часов, то уже в одиннадцать она была сосредоточена на часах и телефоне. Если Быстров не звонил, ее накрывала ярость. Эрик уже несколько раз попадал ей под горячую руку.
– Я не могу знать все! Давай ты тоже что-то будешь решать! Это же наше общее дело! – кричала она ему на невинный вопрос «Куда ставить диванчик для покупателей?». Эрик так неожиданно тихо отреагировал на эти ее выходки, что Новгородцева с презрением подумала: «А Быстров бы мне по морде съездил за такое!» И, что совершенно неудивительно, зауважала она Быстрова, а не доброго и мягкого Эрика.
Второй крайностью, в которую впадала Алина, была приторная ласковость. Она случалась сразу после звонка Быстрова, после разговора с ним, а в дальнейшем после встреч с ним. В эти мгновения Алина менялась в лице. Улыбка сияла, глаза добрели, руки норовили обнять мужа.
– Давай я тебе налью холодного пива?
– А может, картошку приготовить?
– Посиди, отдохни, я все сделаю сама.
Забота и ласка обрушивалась на Эрика. И этого проявления чувств он тоже пугался. Как Алина ни старалась, муж держался настороже. «Господи, да что ж ты такой боязливый, – думала она про себя и тут же отвечала на свой вопрос: – Чутье, не иначе». Нет, это было не чутье. Просто Эрик за годы жизни с Алиной привык к простым, ровным отношениям. Он старался приноровиться, но получалось у него это плохо.
Алине же иногда совершенно искренне хотелось прижаться к Эрику, уткнуться в него. Но за этим стояла не любовь, а потребность в утешении и успокоении. Ей хотелось признаться в обмане, но только чтобы он сказал: «Дорогая, это такая ерунда, ничего страшного ты не совершаешь». А пожаловаться ей хотелось на то, что она не уверена в Быстрове. «По-моему, у меня крыша поехала. Я же пытаюсь использовать своего любящего мужа. Мне только не хватало ему на любовника пожаловаться. А все потому, что у Эрика такой характер! Вернее, отсутствие всякого характера».
Жизнь в семье Фишер дала крен. Эрик, как ни гадал, причину найти не мог. Жена работала как вол, тянула на себе новый магазин, занималась закупками, выясняла отношения с поставщиками, а еще и завела знакомства на региональном телевидении, дабы размещать рекламу магазина. Да, все эти дела отнимали у нее уйму времени – Алина проводила дни в разъездах, а если оставалась в городе, просиживала в торговом зале. Эрик и огорчался, и радовался. Огорчался – хотел чаще видеть жену, радовался – бизнес рос, а окружающие опять начали говорить, что ему с этой русской женой очень повезло.
Быстров тосковал. Он даже не думал, что это чувство его скрутит и лишит воли. Дни бежали быстро, а вот недели тянулись медленно. Еще хуже дело обстояло с месяцами. Одиночество было мучительным еще и оттого, что перебороть себя и общаться с членами команды Быстров не мог. То ли неважный немецкий его тормозил, то ли нежелание напрягаться, но все контакты ограничивались тренировками и редкими посиделками в пивной. Когда надо было собрать волю в кулак, он себе говорил: «Так надо. Вот сейчас денег заработаю. А потом уже можно и кочевряжиться. Потом…» Что будет потом, Саша Быстров не особенно думал. Потому что знал, планировать – дело неблагодарное. Можно и сглазить.
Встреча с Новгородцевой его удивила и… развлекла. Во-первых, он об Алине давно не помнил – так забывают о неблизких соседях. Он ничего про нее не знал, а школьные воспоминания были связаны с каким-то чувством неловкости. Алина выглядела всегда уныло, но при этом хорохорилась и все время цеплялась к нему. Особенно в десятом классе и после выпускного. Быстров помнил, как она ему звонила
