Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
Кирилл будет любить ее много лет, но уже через год после первой встречи пути любви к Антонине и любви к минералам разойдутся и Антонина станет частью того же мира, что и он сам и все остальные люди. Кирилла поражало, насколько Антонина не похожа на его мать. Они отличались не только внешне, не только манерой держаться и говорить, но и, главное, тем, как держались и говорили с Кириллом.
Как доцента института философии и как причисляющую себя к советской (подчеркивалось) интеллигенции, мать уязвляло отсутствие у Кирилла широких гуманитарных интересов. Уязвленность находила выход в том, что мать не поддерживала разговор, если тема его лежала за гранью этой шири, а там неизменно лежало почти все, что занимало Кирилла на разных этапах взросления. Если же Кирилл вдруг касался чего-то, что было матери близко, разговора и тут не получалось, поскольку мать не слушала, а только объясняла. С присущим ей и, видимо, ей одной сочетанием обстоятельности и лаконизма она объясняла Кириллу, почему никуда не годится то, что ему в данный момент нравится, от Джозефа Конрада до «Сепультуры».
Когда Кирилл сказал матери, что записался в кружок, та спросила, чем его так привлекают минералы, и за ответом «Они такие красивые» последовал новый вопрос, хоть и не вопрос, по сути: «И это все?» Однажды, когда у них были гости, кто-то дежурно спросил Кирилла, чем он хочет стать. Тот, ни на миг не задумавшись, ответил, что минералогом, и мать поспешно прокомментировала: «Ему просто нравятся красивые камни. Ничего серьезного». К десятому классу минералогия как будущая специальность была для Кирилла прочно решенным делом, и тем больнее задела его фраза матери, оброненная кому-то по телефону: «Придется выкручиваться с армией – вряд ли Кира сможет учиться в высшей школе…» Он внял ее совету не подавать документы в университет, чтобы не тратить время на заведомый провал, и очень удивил, с первого раза поступив в Горный. Вскоре Кирилл случайно услышал обрывок очередного телефонного разговора: «… вылетит после первой сессии». Мать не скрывала свою озабоченность угрозой армейской службы, а когда Кирилл напомнил, что в Горном есть военная кафедра, ответила, как опять же могла только она, спокойно-недоуменно: «Ты что же, намерен продержаться дольше первого семестра?» Затем первый семестр превратился в первый курс, и мать наконец-то оставила тему армии, тем самым как бы соглашаясь считать учебу Кирилла в высшей школе не наваждением, которое вот-вот рассеется, а материальной действительностью.
Всему, во что не верила мать и что не поддерживала, находились вера и поддержка у Антонины. Она не была сентиментальной – лишь это, пожалуй, объединяло их с матерью, – но Кириллу казалось, что все, о чем бы он ни заговорил с Антониной, или сразу становится, или оказывается для нее важным. Иной раз Кирилл думал: нет, дело не в нем, а в том, что для Антонины нет ничего не важного; и, думая так, ничуть не огорчался. Но над всем важным и серьезным находилось то, что было под ним. Сокровенное Земли, так называла это Антонина, цитируя своего приемного отца, немецкого геолога, до войны – вполне убежденного национал-социалиста, затем попавшего в плен, женившегося на русской, принявшего советское гражданство и развивавшего советскую науку. Тот говорил о Земле как о живом существе и ее сокровенное относил к живой природе; Антонина пересказывала это с той очарованностью, с какой говорят о заблуждениях, у которых больше прав быть истиной, чем у истины. А Кирилл полностью разделял взгляды ее отца, в чем и признался, уверенный, что это лучший аргумент в их пользу. И Антонина поняла, с какой целью он признается, и сказала, что, возможно, им, ее отцу и Кириллу, открылось что-то, для большинства закрытое. Для Антонины царство минералов было так же едино с отцом, как для Кирилла – с нею. Не только она узнавала и, видимо, понимала о Кирилле все, что он сам знал и понимал о себе, но и Кирилл узнавал и понимал о ней многое. Вначале только связанные с отцом, минералы становились ей с годами все интереснее и дороже, и продолжали даже теперь, пока становились интереснее и дороже Кириллу.
Однако все это вряд ли произошло бы между ними, вряд ли бы Кирилл когда-либо узнал о судьбе рейхско-советского геолога Клауса Хааса, удочерившего девочку, которая большую часть своей жизни знала его под именем Инго Хубер; о том, что сделанными страстным фотолюбителем Хаасом-Хубером видами Сибири и Подмосковья увешаны стены его домашнего кабинета, где все сохраняется неизменным со дня его смерти вот уже почти двадцать лет; что Антонина никогда не была замужем и у нее нет детей, зато есть скотчтерьер по кличке Бото, правда, сшитый давным-давно из старой шубы…
…Если бы мать как-то не принесла домой двухмесячного щенка.
Прежде питомцев у них не было: кошек мать не жаловала, а завести собаку мешало предвидение хлопот, впрочем, и Кирилл, в отличие от большинства детей, не клянчил. Щенка кто-то подарил коллеге по кафедре, но тот не захотел или не смог оставить его себе и принес в институт. Мать, на которую иногда нападала сердобольность, забрала щенка и, казалось, радовалась приобретению больше, чем сын. Честно говоря, щенок был слишком неожидан, чтобы привести Кирилла в мгновенный восторг. Движимый чувством вины перед щенком за то, что не осчастливлен им, как полагалось бы всякому подростку, Кирилл, когда через пару дней у него обнаружилась аллергия на собак, хотя и менее серьезная, чем на пыльцу и пыль, упросил мать не придавать значения такому пустяку, как легкая заложенность носа, и не перебрасывать щенка дальше по цепочке. Матери и самой этого совсем не хотелось, и она легко уступила, пообещав, в свою очередь, полностью взять на себя уход за собакой, однако уже вскоре охладела к новым обязанностям. Щенок был головастый, со странно прилипшими к макушке ушами. Сверившись в библиотеке с атласом пород, Кирилл опознал в нем чистокровного алабая – здоровенного «пастуха», то ли разновидность, то ли родню волкодавов. Щенячья шерсть и слюна мгновенно запускали насморк, и Кирилл остерегался лишний раз приближаться к их обладателю – вероятно, поэтому взаимной привязанности так и не возникло. Предоставленный самому себе, пока Кирилл был в школе или в секции, щенок разгонял тоску вандализмом, а когда мать была дома, таскался за ней по пятам. Мать и Кирилл были попеременно вынуждены отвлекаться – первая от работы,
