Один день ясного неба - Леони Росс
Дайте мне жить, как я хочу, думал он.
Он знал женатого целителя — счастливо женатого, — который признавался, что не понимал своих пьяниц-родителей и не мог пропустить ни одной юбки. Или соседку, что относилась к своим детям с огромной любовью и вниманием, но вмиг впадала в ярость, если они ей дерзили. Или мужчину, что убеждал дочь во вреде курения медоцвета, а сам ел без остановки, когда болел, или испытывал страх, или впадал в уныние. Другой его знакомой, доброй женщине, требовалось непререкаемое мнение обо всем: она с криками бросалась на людей и умоляла их поделиться с ней этим мнением. Айо был не в силах бросить возлюбленную и даже под страхом смерти не мог уйти первым. Му с самой ранней юности никогда не бывала одна, без мужчины, и очень этим гордилась, а когда он как-то спросил ее, что бы она делала, оставшись вдруг в одиночестве, она ответила: я точно знаю, что цыплят надо кормить.
А что нужно нам, чтобы успокоить себя?
Он так и не ответил на то письмо, но через несколько недель встретил Энтали в Притти-тауне. Она подошла к нему, взволнованная, в слезах, а он отвернулся от нее и быстро ушел. Если бы он остался с ней, он мог бы взвыть, затопать ногами и утратить ту толику самообладания, которого еще не лишился. Ему не хотелось кричать на нее, потому что она предлагала ему любовь, любовь, которой она его хлестала, любовь, любовь, любовь…
* * *
В смотровой комнате Пушечного ядра стоял большой холодильник, на полу валялись пухлые подушки. Она встретила его в дверях с улыбкой и, передернув струящимися плечами, пригласила присесть. Завьер помотал головой, но она насильно опустила его на подушку. Когда он расположился, вытянув длинные ноги перед собой, в глубине души уверенный, что ей забавно наблюдать, как ему некомфортно, она сама уселась рядом на вышитую подушку. Груди ведуньи возлежали на куполе ее живота, и он невольно подумал, что она по-своему совершенна.
— Есть ли еще что-то такое, что ты хочешь мне рассказать про Романзу? — спросил он.
— Романза много значит для тебя, раз ты из-за него даже прервал охоту. Он твой аколит?
— Какую охоту?
— О твоем обходе по радио говорили всю неделю. — Пушечное ядро стала расправлять юбки, и в какой-то момент Завьеру показалось, что она намерена продемонстрировать ему свой набедренный обруч; впрочем, ведуньи в такие игры с мужчинами не играли. — Есть три соперника, готовых выиграть право готовить особую свадебную трапезу. Никто не утверждает, что готовить будешь ты, но это подразумевается, как будто людям неизвестно, насколько ты строг в этих вещах. — Она приняла оскорбленный вид. — Тебя видели в горах Баттизьена, где ты голыми руками убил четырнадцать свиней, а потом заплатил за них кучу денег, потом на Дукуйайе, где ты пытался соблазнить чужую жену, которая с проклятьями тебя отвергла.
Возможно, боги пытались что-то ему доказать с помощью этой незапланированной заминки. Трапеза неприкаянных разъярила бы Интиасара. Возможно, ему следует проявить покорность: собрать хорошие плоды и растения, и пусть шарада разыграется сама собой. Правда, теперь в его поле зрения оказалась Сонтейн Интиасар. Он должен накормить ее изысканной едой. Несмотря ни на что.
— Этот юноша должен съесть козлиную голову, — заявила Пушечное ядро, словно прочитав его мысли. — Суп должен быть традиционным.
Он назывался бульоном мужественности: его варили из козлиной головы, требухи и копыт. Один из рецептов радетеля Плантенитти. Люди говорили, что Плантенитти частенько сидел на центральной площади Лукиа-тауна с бульоном мужественности и раздавал ее хихикающим девушкам, чтобы те напоили им своих кавалеров. Бульон надо было разогреть в старом котелке поздно ночью, и потом мужчины зачерпывали его рукой и передавали друг другу, после чего соревновались, кто первый разобьет опустевший котелок о землю. Идея была хорошая, но он даже не думал о женихе. То, что могло понравиться Сонтейн Интиасар, понравится и Данду Брентенинтону. Почему-то он был в этом уверен, а если ошибался, то так тому и быть.
— Позволь мне посоветовать класть не слишком много перца, поскольку жгучий привкус во рту, хотя и обладает эротическим воздействием, на деле же притупляет…
— Я знаю свойства перца…
— Ну конечно.
Пушечное ядро смутилась, а он встревожился оттого, что смог ее смутить. Упершись руками в подушку, она стала вставать. С виноватым видом он бросился на помощь, но она от него отмахнулась.
— Ты что-то еще хотела узнать, наставница? Я могу заплатить за лечение Романзы?
Она вынула из холодильника белый сверток размером и формой со среднюю картофелину. И стала его перекладывать с ладони на ладонь, словно баюкала, устремив на Завьера выжидательный взгляд.
— Радетель… Есть такая песенка, которую часто передают по радио без особого энтузиазма и распевают на улицах. Многие полагают, что в песенке описываются твои… гм… таланты. Или их отсутствие.
— Я ее слышал.
— Женщины звонили на радиостанцию, чтобы обсудить эти… инсинуации, и кое-кого из них обрывали, не дав договорить, потому что они вели себя довольно… истерично. Они заявляли, что ты великолепен и им это известно по собственному опыту.
Теперь она откровенно развеселилась.
— Что?
— Другие заявляли, что ты занят поисками вовсе не еды, что ты ищешь снадобье вылечить свою импотенцию. И вот мне интересно, в чем же правда.
— Довольно!
А ведь он подумывал обратиться к ней за помощью, спросить, не наблюдала ли она голодающих среди местных, но она оказалась такой легковесной, падкой на сплетни. И что это за ведунья такая? Слишком молодая, спряталась тут на Мертвых островах, вдали от совета ведуний судьбы.
Лицо Пушечного ядра омрачилось.
— Большинство мужчин захотело бы узнать подробности порочащих их слухов. — Она уставилась в пол и сжала в руке белый сверток. — А ведь я просто хочу помочь.
— Я не нуждаюсь в помощи.
Пушечное ядро тронула свой подбородок, и в ее розовых глазах возник страдальческий взгляд.
— Нет, нет, радетель. Я уже давно хочу с тобой побеседовать. Вижу, ты меня не помнишь?
— Не помню…
— Да ты и не можешь помнить. Я была одной из первых, одной
