Сто лет Ленни и Марго - Мэриэнн Кронин
– Прости! – сказал он, будто виноват был в том, что так похож на старшего брата. Когда-то он, пятнадцатилетний мальчишка с худыми ногами в синяках, стоял на пороге маминого дома, прикидываясь Джонни, и теперь история повторялась.
– Ну и ну! – Он улыбнулся. – Никак не ожидал увидеть тебя снова!
Мне всегда представлялось, что он рано женится, переедет в Америку, пойдет служить в воздушный флот, научится летать. Но его обаятельный глазгианский акцент, ничуть не смягчившийся, говорил об обратном. В последний раз я видела Томаса, наверное, на похоронах Дэйви. Или на семейном обеде вскоре после них. Я пыталась вспомнить, как он тогда выглядел, но разные воспоминания сшивались в одно, да и те казались ошибочными.
– Так значит, это был ты?
– Где я был?
– Свечка. Ты приходил на могилу Дэйви?
Он кивнул.
– Давненько уже, правда. Джонни перед уходом просил за ней приглядывать.
– Вот спасибо тебе. Мне самой следовало бы почаще приходить.
Томас отмахнулся. Судить меня ему было неинтересно. Ни теперь, ни в то далекое время, когда он и мужчиной-то не стал еще.
– Как?.. – Томас запнулся. – С чего бы начать? – Он рассмеялся сам над собой. – Боже мой, Марго… Как оно?
И мне подумалось, хоть, может, и неверно, что он имеет в виду: как ты прожила жизнь? Как обошлись с тобой последние пятьдесят восемь лет? Такой ты себе эту жизнь представляла? Жила ли ты счастливо, свободно, благополучно? Но уж больно огромный, астрономический это был вопрос, а может, я и вовсе поняла его неправильно.
Поэтому сказала просто:
– У меня все хорошо. А ты как?
Он махнул рукой – сама, мол, видишь где я, – и ответил:
– Состарился!
А потом засмеялся, и я вспомнила, почему любила Томаса. Он всегда был такой веселый и счастливый, не то что Джонни.
– Давно Джонни умер?
Томас кивнул, улыбка сошла с его лица.
– Года два как. Уж прости за такое известие. Упал с лестницы, сломал ногу. Потом у него началась пневмония. Все закончилось быстро.
– Ты при этом присутствовал?
– Нет, но он был не один.
Я кивнула.
– Ну а ты? Что стало с малышом Томасом Докерти?
– Когда Джонни уехал, я пошел работать к Даттону на его место. А потом уже и сам управлял мастерской – вместе с другом.
– Никаких самолетов, значит?
– Самолетов?
– Ты ведь их любил. Помню, у тебя был красный, игрушечный, с крутящимся пропеллером.
Томас улыбнулся.
– Даже не верится, что ты помнишь. Все так быстро забывается!
– А ты женился?
– Женился. Жена года три назад умерла. У нас родилась дочь, Эйприл. Сама она уже третьего ждет.
Мы посидели молча. Я все не могла поверить, что он и правда передо мной, отделаться от ощущения, что вижу сон. Или прорвалась сквозь барьеры времени и заглянула в жизнь, для моих глаз не предназначенную. Я слышала ответы на вопросы, которые вынашивала так долго, что и не надеялась уже узнать ответы.
– Я искала Джонни. Поехала за ним в Лондон через несколько лет после того, как он ушел.
– Правда?
– Но не нашла. В любом случае этого делать не стоило. По правде говоря, я ведь даже не знала, переехал ли он в Лондон. Только предполагала.
– И ты была права.
– Все хотела узнать, что с ним сталось.
– Джонни и правда жил в Лондоне пару месяцев, но там у него не сложилось, и в конце концов он переехал в Бристоль, стал работать на верфях.
– Он был счастлив?
– Да.
– Хорошую жизнь прожил?
Томас подался вперед, положил свою старческую руку на мою, такую же.
– Да.
Я вздохнула. Только это мне и хотелось узнать.
– Большую часть жизни он прожил в Бристоле. А лет десять назад вернулся сюда. Говорят ведь, что домой тянет, да? Под конец?
– И вот мы здесь, – сказала я.
– Мы здесь, – улыбнулся он.
Больница “Принсесс-ройал”,
Глазго, февраль 2014 года
Марго Макрей 83 года
Я проснулась в доме престарелых “Мурленде” от болезненного хруста в груди. Подумала, несварение желудка, но дальнейшие события показали иное.
Тревожная кнопка, так прозорливо предсказывавшая, что она мне понадобится, оказалась права. Она мне понадобилась. Я встревожилась не на шутку и надеялась, что кто-нибудь еще все поймет, забеспокоится и придет тревожиться вместе со мной.
Потом появилось лицо, которое я знала – знала, но не могла вспомнить откуда. А дальше все в тумане. Помню, как в отделении неотложной помощи с меня сняли кофту, приклеили электроды на подушечках, сделали кардиограмму, и я от души пожалела, что не надела лифчик.
В следующий раз опомнилась утром. После диагностической операции, не ответившей на все вопросы. Врач в платье с белыми цветочками под стетоскопом сказала, что для следующей операции мне нужно набраться сил и на это уйдет несколько недель. Роскошная дама с соседней кровати, громко цокнув языком, повторила:
– Недель!
Я заметила на ее красном халате монограмму “У. С.” и задумалась, какую же жизнь ведет человек, если ему так часто приходится распознавать свой халат среди других, что ничего умней и не придумаешь, как вышить на нем инициалы.
Врач задернула шторку вокруг моей кровати, подошла поближе. От нее пахло сладкими ванильными духами.
– Не беспокойтесь. Отдыхайте, и всё. Вы скоро окрепнете.
И я благополучно проживала день за днем в маленьком пространстве, огороженном шторкой. Где-то через неделю дама с монограммой дала мне книжку почитать и угостила парочкой груш – из личной вазы с фруктами, стоявшей у нее на прикроватной тумбочке. Она, как оказалось, тридцать лет проработала хирургом-гинекологом, а теперь “вот во что превратилась – самой противно”. Сейчас ее недвижимостью управляет бывший муж, но она уже которую неделю не может отсюда выйти: только одну инфекцию вылечат, появляется другая, и так без конца. Будь она своим лечащим врачом, саму себя бы невзлюбила – уж очень долго занимает койку.
– Попробуйте груши, – предложила она. – “Конференция”.
Через несколько дней мне пришло письмо.
Событие не такое уж невероятное само по себе. Но мне показалось невероятным.
Неужели в эпоху имейлов и СМС бумажные письма до сих пор летают по миру?
Пришло оно в мой почтовый ящик в доме престарелых “Мурленде”. Было извлечено и отдано помощнице Эмили, которой поручили привезти мне чемоданчик со сменой пижам и другими предметами первой необходимости.
– Вот, вам пришло, – сказала она, засовывая чемоданчик под кровать.
На конверте была марка с портретом незнакомого мне мужчины. И обратный адрес: город Хошимин.
На мгновение я почти перестала слышать милую Эмили, хотела только одного: распечатать письмо.
