Опасная тишина - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Тут баба надвое сказала, товарищ командир: может быть, пойдут, а может быть, и не пойдут…
– Сам-то ты как считаешь?
– Считаю, что пойдут.
– Изложи свои аргументы.
– Они ж не дураки, они обязательно поставят себя на наше место, прикинут все «за» и «против» и придут к выводу, что примитивно мыслящий командир обязательно будет ждать возврата группы на том же месте, где они переходили границу туда, но поскольку начальник на заставе «След рыси» не дурак, то здесь возврата их ждать не будет, сделает засаду на другом участке реки, поэтому действовать будут от обратного…
– Что-то ты слишком мудрено объясняешь, Федорыч, запутал ты меня, – Татарников не выдержал, рассмеялся.
– Извините, товарищ командир, так получилось.
– Я вон, даже вспотел от твоих объяснений, и ты, друг, вспотел…
– Есть такое дело, – согласился с ним Кацуба и смущенно скребнул пальцами по лбу, – есть…
– Но мысль твою я понял хорошо: пойдут они по старому маршруту.
– Так точно, товарищ командир. Я считаю, что так.
– А другие две точки, помеченные тобой, перекрывать надо?
– Если только на всякий случай.
– Ладно, оставляй свой чертеж, я посижу малость над ним, покумекаю. Может, ты прав, а может, и неправ… Принять окончательное решение я пока не могу. Подожди немного, ладно?
Кацуба со спокойным видом наклонил голову.
– Я могу идти, товарищ командир?
– Можешь.
Решение, которое принял Татарников, отличалось от предположений, догадок и расчетов Кацубы. Татарников пришел к выводу, что на сложном изгибистом участке Васуна уже вряд ли появятся контрабандисты, – побывали здесь один раз – и все, больше не появятся, – пойдут на одном из двух участков, отмеченных на чертеже Кацубы, и это совершенно точно.
Узнав об этом, Кацуба вздохнул неверяще и пошел к начальнику заставы, рассчитывая отговорить его от неверно принятого решения. Татарников только руки в стороны развел:
– Все, Федорыч, поезд уже ушел, расписание утверждено начальством, назад дороги нет. Обсуждать вопрос не будем. Понятно?
– Так точно, понятно.
– В таком разе – выполняй приказ.
– Есть выполнять приказ, – ровным голосом произнес Кацуба и беззвучно прикрыл дверь командирской каптерки.
Было обидно. Обидно, что не прислушались к его доводам – просто обошли их, будто бы забыли или не заметили; приняв решение, не сообщили о нем, ровно бы Кацуба был на заставе чужим человеком… Со своими на границе как не поступают.
Поскольку Кацуба находился в вольном поиске, и этот поиск приносил неплохие результаты – вон сколько нарушителей было у него на счету, – в общих засадах не принимал участия, то решил устроить свою собственную засаду. В паре с Цезарем. Там, где Васун делает двойной изгиб…
Он рассчитал все правильно, следопыт Кацуба. В предрассветном сумраке трое контрабандистов появились именно там, где он и ожидал их, – хитроумные люди эти вытаяли из серого шевелящегося воздуха, будто призраки.
Шли они быстро, бесшумно – ни одного звука: ни скрипа, ни шорохов, ни хрумканья снега, только тишь, словно бы люди эти совсем не имели плоти, – контрабандисты приближались к Кацубе стремительно, будто бы шли бегом. Цезарь едва слышно зарычал. Кацуба сжал пальцами ему одно ухо – молчи, мол.
Когда до контрабандистов оставалось метров тридцать, Кацуба проговорил ровным четким голосом:
– Стой!
Реакция была мгновенной – только что серели в пространстве фигуры людей и уже нет их – исчезли. В ту же секунду громыхнул выстрел, огненная точка с визгом проколола воздух и всадилась в ствол недалекого дерева, за первым выстрелом почти в унисон последовали еще два. С макушек ближайших деревьев посыпался снег.
Одна из пуль прошла над самой головой Кацубы, он даже ощутил ее жар, вдавился подбородком в жесткую корку наста, засек очередью вспышку огня и подвел мушку карабина под эту вспышку. Мушка почти не была видна, ее надо было искать в темноте – рассчитывать тут приходилось только на чутье… Снова раздались выстрелы. Один, второй, третий.
Жаль, Татарников не послушался его. Интересно, слышит он сейчас далекую пальбу или нет? Если услышит, то пришлет кого-нибудь на помощь. Цезарь зарычал вновь, на этот раз громко – что-то тревожило его.
Пока контрабандисты стреляют вслепую, ориентируясь на услышанный окрик, но как только Кацуба откроет ответный огонь, у них обозначится ориентир очень четкий – вспышки выстрелов пограничника.
Когда они начнут бить по вспышкам, дышать сделается тяжелее. Стрелять Кацубе надо было наверняка. Запас патронов у нарушителей имелся, судя по всему, немаленький, палить они будут долго. И что плохо – среди них явно есть люди, которые умеют воевать, знают, как свистят пули и чем можно грамотно ответить на выстрел.
Позиций своих контрабандисты пока не меняли – где их положил на снег окрик Кацубы, там и лежат. Это было на руку пограничнику. Выждав еще немного, Кацуба втянул сквозь зубы воздух в себя и нажал на спусковой крючок карабина.
Выстрел – резкий, гулкий, – разорвал пространство на несколько частей, но громче выстрела, кажется, прозвучал вскрик – Кацуба попал в нарушителя. Пограничник вдавил голову в снег – сейчас начнется усиленная ответная пальба.
Серое пространство утра порозовело от вспышек. Выстрелы звучали часто – били все три нарушителя.
Хоть и попал Кацуба в стрелка, а на тот свет не отправил – курилка жив, морщится от боли и продолжает исправно нажимать на спусковой крючок. Надо было во что бы то ни стало добить его.
Выждав полминуты, Кацуба вновь подвел мушку карабина под брызжущую рыжим огнем точку, по которой уже бил, выстрелил, в то же мгновение коротким движением затвора выдернул из ствола дымящуюся гильзу, загнал на ее место свежий патрон и выстрелил опять.
Вновь раздался крик – Кацуба попал в нарушителя вторично. Он еще раз передернул затвор и в то же мгновение выстрелил – нарушителя нужно было добить.
Посчитал ответные вспышки, их было меньше, стреляли сейчас только из двух точек.
– Так-то, господа хорошие… – прошептал Кацуба, вытягивая затвором из ствола очередную стреляную гильзу, и вдавился в снег – рядом с басовитым жужжанием пролетела пуля… Похоже, выпущена она была из маузера, только маузер может так оглушительно гавкать и с таким низким жужжанием выплевывать из себя свинец. Кацуба мог отличить маузерную пулю от любой другой.
Рядом зашевелился Цезарь, не стерпев, зарычал, Кацуба поспешно прижал его морду к снегу.
– Цыц, Цезарь, – просипел он, голос был чужой, отлежал на холоде. – Лежи тихо!
Цезарь разумел человеческую речь, разбирался не только в словах, но и в запятых, как всякая умная собака, все понимал, но ничего не мог сказать в ответ. Собачий язык сильно отличается от людского. Цезарь вновь вдавился мордой в снег. Между выстрелами Кацуба засек его скулеж. Что-то происходило, что-то пес чувствовал, но Кацуба не мог понять, что именно.
– Лежи, не шевелись, – вторично предупредил пса Кацуба.
Неожиданно выстрелы нарушителей смолкли. Наступила тишина – полая, гулкая, она словно бы обволокла
