175 дней на счастье - Зина Кузнецова
И так мне вдруг грустно стало, что я заплакала.
Таня ко мне подлетела, я уткнулась лбом ей в живот и вволю настрадалась. Потом мы залезли под одеяло и обнялись.
– А у тебя было такое, чтобы из-за мальчика очень больно?
– Было, конечно, как без этого, – сказала Таня.
– И что? И как?
– Да, знаешь, как все… Страдаешь себе, страдаешь, а потом проходит, будто кипяток остывает. Даже с определенным ностальгическим удовольствием потом все вспоминается.
– Я не знаю, – недоверчиво протянула я. – Мне кажется, я буду любить его всегда.
– А вообще, солнце, очень хорошо, что ты безответно любишь. Сашка хоть подальше от тебя держится. Я вот узнала его за это лето, и, честно скажу, правда чем-то Печорина напоминает, только он еще немного позер, как Грушницкий. Ужас! Так и жду от него какого-то страшного поступка, который разрушит чью-то жизнь. Хорошо, – повторила она, – что ты его только на расстоянии любишь. Хотя лучше бы твоей первой любовью был Юрка.
– Почему? – удивилась я.
– Хороший парень. Славный. Понятный, добрый, с юморком.
– Да он простой, как вода в луже.
– Ничего-то ты не понимаешь. И переубеждать тебя бесполезно, вот в чем соль. Тебе самой переболеть надо. Остыть вот к таким никчемным печориным и полюбить юр.
– Он не никчемный.
– Все, солнце, пойду! Спокойной ночи!
В общем, она ушла, а мне не спится. Совершенно не спится.
Август, 18
Боже мой! Я не понимаю, совсем ничего не понимаю! Сегодня Дмитрий Сергеевич обсуждал с мамой свадьбу Алекса. Но ведь Алекс с Элизабет расстались. Или как он сказал мне тогда? Я не могу вспомнить, что он мне об этом сказал! Я перечитала запись от 26 июля, но ведь я и ее писала по памяти… Что же он сказал про Элизабет? И спросить не могу, он ушел прогуляться по городу. Да и что я ему скажу? «А ты меня не обманываешь?» Позор какой! Он обидится и будет прав!
Август, 19
22:00. Меня уже ничего не спасает. Сегодня он отвел меня в сад, встал против ветра (и так у него волосы сразу красиво затрепыхались), глубоко вздохнул и сказал, глядя вдаль:
– Маша, понимаешь, я должен. Я буду любить тебя всю жизнь, ты глубоко в моем сердце. Я тронут твоей искренностью. Я тебя никогда не забуду, но я должен. Это моя обязанность – сдержать слово.
Я весь день как вареный овощ. Даже слез нет.
23:50. Боже!
Август, 20
Он уехал.
Август, 21
Он уехал…
Он приходил за ночь до отъезда ко мне в комнату. Я страшно смутилась, когда открыла дверь в одной ночнушке, а там он…
– Какая ты бледная, Маша, неужели из-за меня? Ты правда так любишь меня?
Он стал крепко целовать меня. Я думала только о любви, о том, что хочу, чтобы он был счастливым, чтобы ничего не мешало ему в жизни, даже я.
Он стал целовать шею:
– Маша, я завтра уезжаю, это последняя ночь…
Я замерла и отстранилась. Он смотрел на меня так серьезно и грустно. И черные глаза в темноте комнаты совсем не терялись, а будто поглощали, втягивали всю мою волю. И сердце билось… Но только не радостно, а неспокойно, как будто я бежала по улице ночью, а фонари не горели нигде.
Билось, билось, билось… Комната стала невыносимо крошечной, потолок нависал, будто заглядывая в глаза. И душно, воздух сгустился. Частое дыхание пугало громкостью – вдруг услышат. Боже мой! Боже мой!
Пришлось встать рано, чтобы проводить гостей (хотя все равно не спала). Я разбила две тарелки, помогая бабушке накрывать на стол. Мама недовольно на меня посмотрела и велела отстать от бедного сервиза. А я ничего не могла поделать – тряслись руки и колени.
Мы проводили их.
Всю ночь плакала.
Август, 25
Собираю вещи. Скоро едем домой. Мама радуется. Конечно, ведь скоро снова будет проводить лекции!..
Видела папу вечером одного на кухне с полупустой бутылкой водки. Уныло мигала лампочка. Захотелось подойти и обнять, даже уже сделала шаг, а потом вдруг сжалась – нет у меня сейчас ни единой лишней силы, не могу никого поддержать. Я сама как полупустая хожу.
Август, 26
Уезжаем. Пока родители укладывали чемоданы в машину, мы с дедушкой вдвоем остались в прихожей.
– Что он, просто уехал? – вдруг спросил дедушка сурово.
– Он объяснил, что должен.
– Должен! Должен он был не целоваться с шестнадцатилетней девчонкой, имея невесту. Я еще думаю, может, зря от твоих родителей утаил, понадеялся на вашу взрослость. Думал… Не знаю, что думал. А сейчас, глядя на тебя, испугался, вдруг что-то серьезное было, а я так спустя рукава…
Я сжалась. Дедушка увидел и раскрыл руки для объятия, балансируя на костылях:
– Ладно, Маша, все в прошлом уже. Ты умная девочка. У тебя вся жизнь впереди. И хотя тебе сейчас бесполезно это говорить, ты не поймешь, но все к лучшему.
К лучшему…
Не знаю, что к лучшему… Как мне теперь без него к лучшему? Только будто к чему-то страшному.
Август, 30
Таня уже уехала, так я ей ничего и не рассказала. Ни о чем. Она не поняла бы, обязательно стала говорить снова об этом Печорине дурацком и моем чрезмерном романтизме, а потом рассказала бы родителям. Обойдусь и без нравоучений.
Меня сегодня подружки вытащили пробежаться по магазинам, присмотреть пару блузочек для школы. Я хотела отказаться и позвать маму (почему-то очень захотелось рассказать ей о переживаниях, пусть и в самых общих, безличных чертах), но у нее скоро лекции, она вовсю готовится. Даже головы от книг не поднимает. Папа тоже в кабинете заперся, как только мы вернулись. Началось…
23:55. Он еще не женат. Свадьба назначена на 31 августа. Все надеюсь, что что-то изменится. Может быть, он кинет камешек в мое окно…
Август, 31
Вот теперь женат.
Часть 5. Лужа
Сентябрь, 1
18:30. Как-то совсем ужасно начался учебный год!
Было солнечно. В школе девочки сказали, что я как шоколадка, а мальчики пошутили, что с таким загаром я не в школьной форме должна ходить, а как папуас – в поясе. Гормональный взрыв у них, что ли?
Отпустили рано, почти сразу же после линейки. Как удачно, что я даже
