Помутнение - Джонатан Летем
– Что это?
– Ты же не можешь подавать еду в этой маске, она выглядит неприятно. Ты в ней похож на жертву пожара, как будто под ней нет кожи. У всех сразу пропадет аппетит. Но я принес кое-что вместо нее. Это идеально соответствует стилистике «Зомби-Бургера». Я же сказал, ты произведешь фурор. Тебе надо будет просто стоять там, вот как сейчас. Будешь передавать заказы через прилавок, и ничего не надо говорить. Ну-ка примерь, я отвернусь!
Бруно шагнул к столу, чтобы получше рассмотреть. Он расправил на столе скомканный кусок ткани. Это был капюшон из мешковины с обметанными на швейной машинке прорезями для глаз, ноздрей и рта. К нижней части мешка была привязана веревка с затянутым вокруг горловины узлом.
– Это ты специально заказал?
– Не-а, валялась в «Зодиаке» вместе с прочим барахлом-неликвидом с Хэллоуина. Их там целая коробка. Неудачная закупка.
У Бруно помутилось в голове, и пол поплыл под ногами. Одинокий складной стульчик теперь стоял словно на пригорке.
– Она очень мило будет смотреться в ярком освещении. – Столарски вдруг страшно развеселился, воодушевленный своей задумкой. – А, нет, у нас там есть ультрафиолетовые лампы, мы направим их на тебя. Иногда девушки резвятся и используют эти лампы вместо губной помады, подсвечивают себе губы.
– Я не буду работать в «Зомби-Бургере».
Эти слова, как почудилось Бруно, выпрыгнули из потаенного зомби-хранилища его тела, как выкрик последней надежды.
– Хрен тебе!
– Я не могу. – Теперь он взмолился. – Я слишком стар для этого.
– Ты не старый, ты – тотемное животное. И у тебя все получится в лучшем виде. Все же знают, все помнят по кино, что парень в маске «Человека-слона» на самом деле красавчик, ведь под маской всегда скрывается Мел, мать его, Гибсон или Дэвид Боуи.
– Я не вынесу.
– Что тебя гнетет? Обет верности, данный Тире? – Столарски упомянул о ней в первый раз. Значит, она рассказала ему о своей просьбе: чтобы Бруно не заходил в «Зомби». Придется согласиться: его взяли в тиски.
– Верности самому себе, – отрезал Бруно. – Позволь мне лучше поработать в «Кропоткине».
– Черт. Тебе больше нравится та забегаловка и дурацкие слайдеры?
– Да.
– Вообще-то классное местечко. Я их тоже обожаю. Хочешь вторгнуться на территорию Плайбона, а? Что ж, заодно ты мог бы приглядывать за стервецом для меня. Но там работы куда больше, ты это понимаешь? И кроме того, твоя одежда каждый день будет пропитываться канцерогенным дымом. Этот твой капюшон будет поглощать канцерогены как губка. Ты уверен, что твой доктор одобрит такое решение?
– У меня был не рак.
– Ну да. Ладно. Но ты все равно надень это. – И Столарски подтолкнул мешок с веревкой к краю стола, так что маскарадная маска чуть не упала к ногам Бруно. – Что ж, по рукам. Во всяком случае, я согласен. Квартплата, счета из больницы… – Он замахал перед собой обеими руками, словно вытирал запотевшее лобовое стекло. – Пуфф, испарились. Тебе придется только сэндвичи подавать.
– Спасибо, – услыхал Бруно свой голос.
– Мы назовем тебя… не знаю… Le Martyre de Anarchie[61]. А был такой? Вроде был. – У Столарски, к удивлению Бруно, было неплохое французское произношение, во всяком случае, для одного словосочетания.
– Был-был.
– Плайбон в штаны навалит.
Бруно не нашелся что сказать. Он схватил хэллоуинскую маску и затолкал в карман спортивных штанов, чтобы потом ее получше разглядеть. У него кружилась голова от собственной покорности. И он был сыт по горло разговором о гамбургерах. Все ли он сделал, что требовалось, свершился ли над ним праведный суд, освободивший его из заключения?
– Мне плевать, что ты не хочешь сейчас это примерить. Дай посмотреть на твое лицо.
– Прости, что?
– Я же заплатил за него. Я хочу увидеть.
Бруно отклеил липучку-застежку медицинской маски. Если он подчинился в надежде вызвать у Столарски сочувствие, то просчитался. Столарски выудил из кучи барахла на столе «полароид» и быстро нажал на спуск – после яркой вспышки раздалось механическое жужжание, и из аппарата вылез пахнущий химикатами черный язык.
– А это зачем? – Бруно быстро надел маску.
Столарски ткнул пальцем в стену.
– Для галереи изгоев.
На доске объявлений были прикреплены кнопками неровные ряды полароидных портретов испуганных людей.
– Магазинные воришки. Мы их ловим, потом приводим сюда и снимаем, чтобы узнать их рожи, если они вернутся сюда снова. Не волнуйся, тебя я не повешу.
– Спасибо и на том, – проговорил Бруно. Очередная глупость.
– Итак, Флэшмен возвращается к своим корням, – изрек Столарски, снова воодушевившись. – На место преступления. Как в старое доброе время. – Он говорил таким тоном, точно испытывал зависть к Бруно, который мог вновь порадоваться своей романтической судьбе.
– В каком смысле?
– Снова Беркли, снова будешь подавать жратву. Как будто и не уезжал.
– Мне кажется, я как раз уехал, и очень далеко.
– О да, ты прав. – Расщедрившись после одержанной победы, Столарски словно верил, что его колкости будут восприняты Бруно как проявление нежной любви. – Так, а что у нас с немецкой дамой сердца? Почему ты ничего о ней мне не рассказал? И почему она за тобой не ухаживала в больнице?
– Это… новая.
– О, прыжок в неведомое?
Да заткнется он когда-нибудь?
– Да. Прости, Кит, мне пора. Мне нужно поехать на электричке в аэропорт, успеть к ее рейсу. – Бруно не обмолвился о том, что голоден.
– Ты шутишь? Это же черт знает какой длинный перелет. И после такого перелета ты заставишь ее ехать на общественном транспорте?
– Не уверен, что у меня есть другой вариант, – безразлично ответил Бруно. Ему не хотелось получать очередную подачку, не говоря уж о поездке в «ягуаре».
– Расслабься. Я бы никогда этого не допустил. Я не оплачиваю Тире проезд до аэропорта, поэтому я послал туда машину. Твою немку с багажом доставят прямо до двери. А ты пока сходи купи цветов, проветри постель и прихорошись, уж не знаю, как тебе это удастся в твоем нынешнем состоянии.
Бруно с трудом нашел в себе силы ответить.
– Ты мог бы этого не делать.
– Но я сделал. Теперь она тоже под моим крылом – как и ты.
II
Словно под гипнозом, принуждавшим его двигаться, Бруно пересек студенческий городок в направлении Нортсайда. Там он купил панини – утолить голод и хотя бы символически оказать сопротивление судьбе, обрекшей его на
