Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов
Присмотревшись, мы обнаружили, что это конечно же был он, Крестовоздвиженский.
— Писать нужно так, чтобы людям было противно, а мыслям просторно, — решил Крестовоздвиженский.
— I fuck, I fuck you! — сильным, молодым голосом вскрикнул Крестовоздвиженский, забыв, что его партнерша совершенно не знает иностранных языков, потому что она родилась в бедной советской семье и бесплатно училась в школе.
Геронтолав Неопубликованный роман Крестовоздвиженского
Часы пробили 24 часа. В одной постели лежали два обнаженных человека предпенсионного возраста. Потом они умерли.
Конец
Крестовоздвиженский снова запел:
— Как хорошо, что из уха Зеленый гной не течет…
«Есть люди, которые обоссываются сразу, а есть, которые позже», — пришло в голову Крестовоздвиженскому, когда уже светало.
Крестовоздвиженский вдруг вспомнил молодость, соседей по коммунальной квартире, первую программу Всесоюзного радио, эстонского советского певца Георга Отса.
— Я ни семьи, ни дома не знал. Лазарь Пафнутьич меня воспитал, —
запел Крестовоздвиженский, скрывая рыданья.
Но лишь эхо финских бурых скал было ему ответом.
Настоящей веселости мало в нынешних молодых писателях, больше — истерики, деловитости.
— А кто это, товарищи, нам вдруг здесь разрешил материться? — делано, но громко удивился Крестовоздвиженский.
Но лишь эхо опять же финских бурых скал было обратно ему ответом.
Эпиграф к роману «Геронтоlove»:
Crestovozdvijensky, Crestovozdvijensky! I want to bring you the little balalaika[10].
— Эх вы, лю-у-ди! — только и успел выкрикнуть Крестовоздвиженский перед тем, как потерять сознание.
— Основа бессюжетности — бытие. Но что есть основа бытия? — снова мучался Крестовоздвиженский, выпивая с бывшим почтальоном Анатолием Гавриловым.
— А я полагаю, что любая идеология, требующая для своего существования гекатомбы трупов, — говно, а общество, ее исповедующее, извините за выражение, — прямая кишка, — спокойно парировал Крестовоздвиженский.
И замер огромный зал перед тем, как разразиться грозой аплодисментов.
— Коммунизм есть первая и, заметьте, не последняя попытка манипулировать чужим сознанием, — настаивал на своем Крестовоздвиженский, когда вернулся с митинга в защиту НТВ, где встретил немало знакомых, которые одни были страшно далеки от народа, а другие совсем к нему близко.
— Виноват ли в том еврей Иль литература, Что у нынешних людей Низкая культура, —
продолжал кривляться Крестовоздвиженский в знак протеста против попрания демократии и нарушения основных прав человека очередной кремлевской кликой.
Пожалуй, одно является несомненным: Крестовоздвиженский действительно был среди лиц, пострадавших от коммунизма. Не зря же его перу и голосу принадлежит следующая песня, за которую его преследовал КГБ:
Вместе весело ходить по конторам, По конторам, по конторам. И конечно же БУРИТЬ лучше хором, Лучше хором, лучше хором.
Ведь почти со стопроцентной уверенностью можно заявить, что, употребляя слово «контора», он весьма прозрачно зашифровал название зловещего учреждения, некогда размещавшегося на площади Дзержинского, ныне Лубянской площади, которое советский народ, изнывавший под игом тоталитаризма в ожидании Горбачева, Ельцина, Путина, Медведева и других вождей свободы, гневно именовал Конторой Глубокого Бурения. Все версии того, что слововыражение «бурить хором» имеет эротический оттенок, представляются нам некорректными.
— Дзержинский был поляк, чекист, мечтатель, козел, — приложив палец к губам, сказал Крестовоздвиженский, когда мы остались одни.
Да нет, что вы! Сами видите, что Крестовоздвиженский вовсе не был чужд песенной культуре, звукоподражанию, дружил с бардами Анпиловым, Кочетковым, Туриянским. Многие в Москве еще помнят, как он, повинуясь многочисленным просьбам, любил исполнить в кругу друзей это свое самое заветное и известное:
По улицам Третьего Рима Мы долго гуляли с любимой. Часы расставанья, минуты прощанья Для нас пролетели как мимо.
— Чегой-то весна никак не наступает, — вдруг загрустил Крестовоздвиженский. Но, правда, ненадолго.
— Негодяи! Хотят превратить Россию в помойную яму, страдающую манией чистоты и величия! — громко возмутился Крестовоздвиженский.
Международный семинар на тему «Крестовоздвиженский: антиобщественный образ мышления» собрал неожиданно большое количество участников и гостей со всех уголков нашей маленькой планеты.
«Он — душевный, практически гениальный человек. Но есть и у него одна маленькая слабость: любит голых женщин», — написал о Крестовоздвиженском в своих мемуарах один известный олигарх-политик, чью фамилию начальство недавно запретило упоминать в печати.
— Выдь на Волгу, WINSTON раздается, — запел любящий вычурные каламбуры Крестовоздвиженский. И тут же пояснил непонятливым потайной смысл своего пения, протестующего против недавнего факта бездуховности, выразившегося в рекламной раздаче дармовых сигарет жителям города Саратова.
— Ты, парень, неплохо написал свою статью о Джойсе, — заметил как-то Крестовоздвиженский бывшему инженеру-геологу Евгению Попову. — Но ты бы написал ее еще лучше, если бы не был столь сдержан в своих оценках и читал побольше художественной литературы. Понимаешь, старик… — глубоко задумался он.
Светало.
— Cкоро, ой как скоро вы меня не досчитаетесь на своем празднике жизни, — вдруг громко сказал Крестовоздвиженский бывшему плейбою Виктору Немкову.
Но он был неправ. Вернее, не до конца прав.
Высказался и Крестовоздвиженский.
— В тупых и бессмысленных пьянках прошла моя молодость, как у Максима Горького, — сказал он. — Далее я пил вполне осмысленно, и коммунисты здесь совершенно ни при чем.
И вдруг рассердился, ну просто ужасно, совершенно непонятно почему.
— Ленина с Гитлером на вас нету, суки! — прямо-таки орал он.
— Вот в том-то и проявляется ваша змеиная сущность, что вы уверили себя, будто любите меня, — нарочито громко, явно с эпатажными целями произнес Крестовоздвиженский.
Красавица лениво посмотрела на него и еле заметно усмехнулась.
Крестовоздвиженский писал:
«Мне приснился сегодня грандиозный сон, который я спешу предать бумаге для поучения творческой молодежи, чтобы он не ушел из памяти навсегда. Снился мне, быть может, роман, рассказ или просто многосерийный фильм с участием богатых новорусских актеров. Итак, компания новых русских молодых людей на черноморском, по-моему, побережье, в районе Севастополя во времена позднего брежневизма, ранней андроповщины или начала конца перестройки репетирует любительский спектакль на камнях, омываемых волнами Черного моря. Что-то такое, знаете ли, буффонадное, наше, постмодернистское. Какая-то классика в современной интерпретации, чтоб шиворот-навыворот, центонно и с намеком. В это время в бухте появляется огромная морская техника с вертолетами. Взрыв! В акваторию бухты тут же входит военный корабль (мы уже на корабле, и я случайно поднимаюсь на верхнюю палубу). Вижу, что корабль и не военный вовсе, а сугубо мирный. Скорей всего — круизный, с поющими и танцующими эстрадными звездами. И капитан корабля вдруг говорит неизвестной накрашенной старухе из попсы:
— Ну что, бабка, страшно? А в Афгании да Чечении не было страшно?
Какая-то зловещая реплика, подумалось мне, и еще мне подумалось, а не свалить ли мне отсюда подобру-поздорову,
