Сергей Каледин - Записки гробокопателя
- Тебя посадили, потому что ты листовое железо во время войны спер, рассекретил дядькин "Бухенвальд" Синяк. - Там тебе и ногу повредило. Тебя тюрьма, можно сказать, от войны спасла. А тут совсем другой расклад.
- Это-то да, - справедливости ради согласился Илья Иванович, - Михеевна, а вот скажи мне по совести: ты бы дала черножопому? Только по совести!
- Ну-у... За большие деньги...
- Ты мне, Михеевна, такую же, как самая, привези. Я денег дам. У меня много есть.
- Ты ж не черножопый, дядил, - опешил Синяк.
- А зачем издалека возить, - небрежно сказала Саша, поправляя макияж, испорченный Синяковым целованием, и, не меняя позы, спросила: - Танюш, подработать не хочешь?
- Чего-о? - Синяк угрожающе повернулся к Саше.
- Тихо, - сказал Роман и снова включил телевизор, теперь уже первую программу.
- ...от приступа острой сердечной недостаточности в следственной тюрьме скоропостижно скончался поэт Бошор Сурали, - будничным голосом сообщил диктор.
- Убили, - пробормотал Роман.
Синяк зачем-то встал, налил себе водки, выпил и выдохнул, уставившись в Сашу:
- Пшла на хер вон отсюда!
Проснулся Синяк рано и не по своему почину - до крови прикусил все еще не обношенными зубами щеку изнутри. Замычал и встал с закрытыми глазами - с целью опохмелиться. Побрел к холодильнику. Нащупал бутылку, хлебнул и выплюнул: уксус. Теперь уж проснулся окончательно.
Светало. Дядька храпел. Синяк припомнил вчерашнее, пока фильм не прервался. Лучше и не вспоминать, мрак, хоть вешайся. Он вышел на крыльцо. В Гомнине кричала единственная на всю округу корова Франца Казимировича отставного пастуха, собутыльника Ильи Ивановича. Корове небойко поддакнул ранний петух.
Синяк нашел в багажнике "Беловежскую горькую", вспомнил, что подарил машину, захлопнул шумно багажник и отрегулировал "Беловежской" разлаженный и опаленный уксусом организм. Закусил почерневшим индюшиным крылом и, зябко поеживаясь, отошел к забору, расстегивая на ходу джинсы. В косе жужжал застрявший жук, но даже подумать о том, чтобы его вынуть, Синяк был не в силах. Выжить бы.
В дальнем конце огорода в утреннем полумраке над грядой что-то темнело.
- Ма-ам! - негромко прокричал туда Синяк, чтобы не будить гостей, и поплелся в огород.
Татьяна Ивановна не отвечала. Она стояла на коленях, сложившись в поясе, уткнув голову в подернутую ледком гряду. Из-под косынки у нее торчал здоровенный лопух - "от давления". Под животом был маленький бочонок, который она подкатывала для облегчения полевых работ.
Синяк, почуяв неладное, замер с поднятой ногой.
- Мам!..
Опять не ответила Татьяна Ивановна, ибо еще вчера отдала Богу душу, так и простояв дугой на огороде всю ночь, пока они женились-разводились...
Синяк стоял над мертвой матерью и плакал.
Первым он разбудил Илью Ивановича. Тот пощупал у сестры отсутствующий пульс, затем вместе с племянником безуспешно попытался разогнуть покойную, как будто это могло ее оживить.
- Вот оно, наше хозяйство, - проворчал он, - так буквой "зю" на бочке в рай и поехала...
Он принес рулетку, обмерил сестру и похромал в сарай готовить негабаритный гроб.
Синяк разбудил Романа. Роман тихо выбрался из постели, чтобы не разбудить Таню, еще не вышедшую замуж и посему спавшую вместе с ним.
Они вышли из дома.
- Чего так рано? - зевая, спросил Роман, отходя в сторону.
- Журчи потише, - попросил Синяк. - Маманя умерла.
На тот свет Татьяна Ивановна в силу дурного характера перебиралась не по-людски. Смерть свою она в ближайшие годы не планировала, и Синяку пришлось ехать в Рузу за халатом большого размера.
Хоронить себя в Москве она категорически запретила еще загодя. В церковь ее, перегнутую пополам, поставить не решились.
Пока старик ладил гроб, а Синяк с Романом ездили в Рузу за халатом и медсестрой, подтвердившей смерть, Татьяна Ивановна лежала, закрытая со всех сторон пожухлой помидорной ботвой, как всегда недовольная сыном, с открытыми глазами. Таня обмывала покойницу и облачала ее в привезенный халат. Глаза покойницы от возни запылились и стали не такими грозными. Таня протерла их мокрым полотенцем. Наконец чудной гроб с Татьяной Ивановной через окно просунули в дом и поставили на стол постоять.
Могилу вырыли "сикилеты".
- В Москву правильно решили не везти, - одобрил Илья Иванович племянника. - Куда такую тяжесть, а вот в церкви хоть чуток все ж таки подержать неплохо.
Синяк с Романом в паре с "сикилетами" понесли гроб в церковь.
Церковь была на запоре до воскресенья, когда батюшка приезжал на службу. Роман, вспомнив религию, возмутился.
- Сегодня же суббота, всенощная. Батюшка должен быть.
Но оказалось, в связи с малочисленностью прихожан субботнюю всенощную молодой батюшка перенес на воскресенье и служил вместе с обедней для экономии времени.
Роман разошелся.
- Церква не театр! - орал он. - Богу служат, а не зрителям! Из Христа кормушку сделали!..
Но, как выяснилось из разъяснений сторожа, по благословению архиерея службы можно спарить. А у батюшки в Москве и без того много дел.
Назад Татьяну Ивановну не повезли, тем более что кладбище с готовой могилой недалеко от церкви. Закопали под вечер. На обратном пути купили в круглосуточном магазинчике при церкви все для поминок. Продавцом был церковный сторож.
К невеликим поминкам подоспел Франц Казимирович из Гомнина, принес Татьяне Ивановне молоко.
- Ишь ты! - озадачился он, узнав новость. - А куда ж мне теперь молоко девать, интересное дело?
Он пристроил велосипед к забору, закинул голову назад, чтобы тяжелые, как у Вия, веки не мешали зрению, и вошел на участок.
- У меня вот тоже... Лидка старшая, в прошлом... нет, в позапрошлом годе чего отчудила... Смеялась все смеялась, потом купила ножик в Тучкове за тридцать тысяч. Сначала в Дорохово поехала, там ножей не было, там санитарный день был, она в Тучкове купила. Помылась, попарилась и зарезала себе живот, как японский янычар. А инсульт у вашей, это нормально. Это излияние мозгов. Бывает.
8
Ванька прыгнул выше головы. Разоблачительную справку на Сикина он рисовать не стал. Он сделал несоизмеримо больше: свел Романа с демократическим генералом ГБ, тем самым, с которым некогда познакомился на телевидении в совместной передаче и который ознакомил Ивана с его досье.
Генерал, разочаровавшись в наступившей демократии, порылся в своей генеалогии и добыл там одну шестнадцатую еврейской крови по материнской линии, как у Ленина. И теперь в скором времени отбывал на историческую родину.
- Озлобленный я становлюсь на нашу интеллигенцию. Думал, она бойчее, сказал генерал, вручая Роману справку, подтверждающую сотрудничество Юрия Владимировича Сикина с органами.
Роман обомлел от подарка. В совершенно секретной паршивенькой бумажонке размером с телефонный счет с пометой наверху от руки "Спец. учет" сообщалось, когда, где и кем был привлечен для сотрудничества Юрий Владимирович Сикин. Семейное положение, партийность, адрес... С каким отделом сотрудничает. Привлечен в качестве доверенного лица. Пункт 12. Псевдоним... Прочерк. Стало быть, не удостоился.
Роман сделал большую ксерокопию - с машинописную страницу - и помчался в КСП.
Саша была на месте.
- Сикин у себя? - спросил Роман как можно спокойнее.
- В Египте, - не отрываясь от компьютера, ответила она.
- У тебя кнопки есть?
Саша подвинула к нему коробочку с кнопками. Роман взял несколько штук.
Перед кабинетом Сурова он остановился, достал справку, разгладил ее и пришпилил на дверь директора. Отошел, поглядел: неплохо... Сзади раздался легкий звон колокольчика. Роман обернулся: по коридору навстречу ему шла колесом девочка, а может, и мальчик. Нет, девочка - косички развевались, на одной болтался колокольчик.
- Пол-то грязный, - восхищенно пробормотал Роман, уступая дорогу.
Девочка крутанулась еще раз и пошла на руках.
- Потом вымою, - напряженным баском ответила она снизу. - А где дядя Юра?
- Идет тропой Моисея.
Девочка остановилась.
- А тетя Саша?
- Тетя Саша здесь.
Девочка развернулась и на руках пошла обратно. Роман, заинтересовавшись, побрел следом.
Девочка перевернулась и отворила дверь к Саше.
- Здравствуйте.
- Здравствуй, - ответила Саша. - Иди, вымой руки.
Девочке было лет двенадцать.
Она вытерла руки о джинсы и направилась в уборную. Уши у нее были заткнуты магнитофонными затычками.
Роман, сам не зная зачем, ждал ее возвращения. Интересно все-таки. Не каждый день по учреждениям дети на руках ходят.
- Роман Львович, - представился он, когда девочка вернулась.
- Аня, - девочка подала ему руку, на которой было написано "Анюта".
- Тушью? - заинтересовался Роман, разглядывая ее запястье.
- Спичками, - сказала девочка и свободной рукой потянулась за яблоком на столе. На этой руке было написано "Тоша".
