Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935

За углом церкви Кабан, Лёнька, Язев и ещё человека три.

Лёнька (угрюмо говорит). Сегодня ничего не будет. Все сытые, разморило всех… Да и охраны за стенами много…

Язев. Это верно. Обмякли все.

Кабан. Н-да… значит — надобно солить им, ментам, всяко, кто что придумает, чтоб им невтерпёж солоно пришлось.

Лёнька. Чтоб не мы от них, а они от нас бежали!

Лунная ночь. Трапезная монастыря превращена в спальню, тесно набита беспризорными. Кое-где ребятишки спят. В углу группа слушает, что рассказывает Куманёк.

— А этот, Мартынов, который застрелил Лермонтова, похоронен здесь…

Голоса:

— Сукин сын, выкинуть его из могилы!

— Да это — давно было, от него и костей не осталось.

В другом углу фабрикуют карты из страниц евангелия. Один мальчик аккуратно режет их, другой — растирает кирпич в порошок — готовит красную краску, третий — размешивает сажу в коробке из-под ваксы, четвёртый — готовит трафареты для печатания карт. У двери стоят на стрёме двое мальчиков.

Голоса:

— Эх, покурить бы.

— Водочки бы хлебнуть кусочек!

Идёт игра на одежду. Выигрывает Кабан. Около него лежит несколько гимнастёрок, ботинки, брюки. Человек пять уже проигрались, раздеты, с угрюмой завистью смотрят на играющих.

Стрёма (кричит). Зекс!

Суматоха. Выигрыш покрывается телами играющих, карты исчезают.

Ребята дружно начинают петь:

В воскресенье мать-старушка…

Стрёма делает успокоительные знаки. Игра продолжается.

Утро. Две деревенские бабы привезли на монастырский двор солому и дрова. Кабан отводит одну из них за угол, показывает гимнастёрки, ботинки.

Баба. Сколько просишь?

Кабан. Пять бутылок водки.

Баба. Да ты с ума сошёл! За этакое! Пять?

Кабан. А сколько!

Баба. Две.

Кабан. Ты, тётка, не шути, а то я тебя по башке кокну. Видишь, сколько нас тут? Мы, гляди, неласковые. Мы те избу подпалить можем и вообще… Ну?

Баба. Не стращай. Три — принесу.

Кабан (толкнув её). Пять, поняла?

В зарослях монастырского сада — человек двадцать. Выпили. Кабан ораторствует:

— Ограды, решётки на кладбище вокруг могил — ломайте, вооружимся и прямо, напролом…

Язев. Я порох умею делать.

— А стрелять из чего?

Лёнька. Он не врёт! Он — может!

Начали работать

С этого места необходимо очень наглядно и даже резко провести линию разрыва между беспризорными. Наиболее взрослые и анархизированные организуются под водительством Кабана и Язева в целях побега и вооружаются, чем попало, на случай сопротивления.

Большинство, следуя за Куманьком, Лёнькой, Узбеком, чувствуя себя хозяевами положения, увлечено процессами разрушения, ломки всего, что можно сломать, и процессами изобретательства.

Группа Кабана ломает решётки кладбищенских оград. Некоторые натачивают железные прутья о могильные плиты.

Мальчуган забрался на купол колокольни, зацепился ногами за перекладину креста и, вися вниз головой, орёт песню.

Двое ребят, изготовив рогатки, спрятались за углом стены и выбивают стёкла из окон церкви.

Кое-где, по углам, играют в карты, ссорятся, дерутся.

По двору, по саду расхаживает старший чекист, пощипывая усики, почёсывая затылок. Пробует разговориться с ребятишками, это плохо удаётся ему, — ребята настроены враждебно. Добродушнее других относятся к нему Куманёк и Лёнька. Он беседует с ними о чём-то вполголоса. Лёнька, отрицательно качнув головой, показывает ему кукиш и уходит.

К завхозу приходят проигравшиеся в карты, босые, в одном белье, требуют обмундирования.

— Что вы издеваетесь над нами? Голыми ходим! Давайте наше старое барахло!

Завхоз. Да ведь вы же видели, что мы его сожгли?

— Ничего мы не видели! Давай!

Им выдают новую форму, некоторые получают её в третий раз.

Куманёк (кричит). Ребята! Вот он где похоронен, Мартынов, который Лермонтова убил!

Лёнька. Давай сюда кости его! Давайте выроем, выкинем их из земли! Давай лопаты…

Разрывают могилу.

Язев. Бросьте, ребятишки, это — не дело покойников тревожить!

Лёнька. Боишься покойников-то? Мы на тебя, когда спать будешь, положим одного, который посвежее. И-эх, ты! Работай, братишки!

Язев в углу сада устроился на могильной плите, толчёт в жестянке уголь. Лохматый парнишка режет зазубренным ножом водопроводную трубу. Третий мальчик затёсывает полено, — делает приклад ружья. Подбегает ещё один — кричит:

— Вот — сера! Фунта два будет…

Бежит пятый:

— Братцы! Айда Мартына хоронить, — вот здорово!

Похороны Мартына. Кладбищем, между могил, идёт толпа беспризорных; впереди — Куманёк, в руках его — палка, на палке — череп. Рядом с ним Лёнька в рогоже на плечах, в изломанной камилавке [17], в руке его — маленький горшок на верёвочке, из горшка поднимается дым. Дальше — десятка полтора мальчишек с палками, концы палок намазаны смолой или сапожным варом. Зажжены, дымят. На многих ребятах — монашеские клобуки, скуфейки, на плечах рогожи, тряпьё, мешки. Орут, свистят, приплясывают:

Эх, ох, эх, ох!Мартын подох!Он был рыженький такой.Со святыми упокойСукиного сына — Мартына!

Процессия вышла на монастырский двор, окружила помойную яму, и под свист, крик, пляску бросают череп в яму. Особенно возбуждены двое: Лёнька и Узбек.

Лёнька (Куманьку). Что теперь делать? Придумывай.

Куманёк (оглядываясь). А где менты-агенты?

Лёнька. Попрятались! Вся наша воля! Действуй.

Кабан, Язев и другие подбегают:

— Ребята! Валяй напролом. В город. Погуляем. Бери палки.

Язев. У нас шпалера есть!

Прикладывает к плечу оружие, — полено с отрезком водопроводной трубы, — зажигает спичку, из трубы извергается огонь и дым. Язев плашмя, спиной, падает на землю, часть ребятишек бросается во все стороны, — крик, свист, смех.

Кабан, как военачальник, действует в тылу своей армии, толкает ребят в спины, бьёт по затылкам, действует пинками, орёт, гоня армию к воротам:

— Айда, черти! Дружно, все сразу. Ну! Прямо на лавки, бей стёкла, хватай, что под руку попало…

Старший чекист появился откуда-то из-за монастырской гостиницы и кричит, приставив ладони рупором ко рту:

— Выдают махорку, папиросы!

В толпе — смятенье. Множество ребят обратилось вспять, окружая старшего чекиста, он что-то кричит, смеётся, указывая за угол гостиницы. Ребята бросаются туда.

Три агента арестуют Кабана, Язева, ещё троих взрослых, уводят их за ворота. Ворота закрываются. Лёнька выглядывает из-за угла.

Старший чекист ведёт Язева, за ними толпа ребятишек.

— Ну-ка, герой, раздевайся! Язев снимает блузу — под ней другая.

Старший чекист. Дальше!

Куманёк снял ещё блузу — под ней третья.

Голос. Эх, чёрт. Вроде кочна капусты.

Язев, ухмыляясь, снимает ещё одну блузу — под ней четвёртая.

Старший чекист. А штанов сколько на тебе? А куда выигранные ботинки спрятал?

Мальчики смеются.

Старший чекист. Вот, ребята, в этом и вся беда жизни: у одного — лишнее, а другой — голый.

Голос. Голый, да весёлый.

Старший чекист. Тепло — так весел, а холодно — нос повесил. Ну-ка, давайте поговорим о деле, о жизни… Вы бы сели, в ногах правды нет.

Лёнька. Правды нигде нет.

Старший чекист. А ты где её искал?

Лёнька. Везде.

Старший чекист. А как? Какую правду искал?

Лёнька. А ты какую нашёл?

Старший чекист. Вот послушай!

Беседуют. Народа собралось много. Слушают внимательно. Подходит дядя Иван, старик-сапожник.

— Нет ли охотников сапожному делу поучиться? Я бы взял человек пяток. А?

Голоса:

— Пошёл к чёрту! Проваливай, старикан, не мешай сказки слушать.

История болшевской колонии ГПУ

Контора тюрьмы. За столом — чекист и двое представителей тюремной администрации. Перед ними стоят и сидят человек двадцать заключённых, всё молодёжь, среди неё Сергей, Яков.