Изнанка - Лилия Волкова
– Да какая разница, мам? Ты знаешь, что гендерная дихотомия давно не актуальна? Это Саня, и она еще не решила. Выбирает.
– Но по паспорту она девочка, то есть девушка? Ты же говоришь – «она», «не решила».
– По паспорту – да, если для тебя это важно. А говорю так, потому что удобнее. Не «оно» же ее называть. Хотя…
– А она с кем-то встречается? С парнем или с девушкой?
– Опять же – какая разница? Тебя волнует, кто, что и с кем делает в постели, если это по взаимному согласию? Вот и меня. Думаю, это не должно волновать ни одного здравомыслящего человека.
– А тебе кто нравится – мальчики или?.. – Как решилась спросить, сама не поняла. Задала вопрос и ждет ответа, забыв, что налила на сковороду тесто.
– Ма, мы с тобой как-то ни разу не разговаривали на эту тему. У тебя, кстати, блин сейчас сгорит. – Таша облизнулась, но пятно от варенья так и осталось на губе справа. – Ну вот представь: я прихожу, привожу за руку Соню. Или Марину, ту, рыженькую, она тебе вроде нравится. И говорю: это моя любимая и я буду с ней жить. Что ты сделаешь? Выгонишь меня?.. Ладно, не пугайся. Этого выбора тебе делать не придется, я безнадежно гетеросексуальна. По крайней мере, пока. А ты?
Блин, который Катя как раз переворачивала, свалился на сковороду, измялся и даже, кажется, съежился от ужаса; Катя, пытаясь его спасти, бестолково задергала руками и ткнула пальцем в горячий бортик.
– Ты обожглась, что ли? – Таша вскочила, открыла холодильник, достала мазь. – Что ж ты у меня такая неуклюжая, а? Давай сюда. Поверни. Ага. Блины я дожарю, сядь, посиди. И я тебе, кстати, вопрос задала.
Катя, держа на отлете руку с желтоватым червяком мази на пальце, испуганно смотрела на дочь:
– Вопрос?
– Да. У тебя-то как с личной жизнью? И кто тебе нравится? Я понимаю, что родилась от мужчины, но вдруг ты передумала и поняла, что тебе больше нравятся женщины? Так я не против, если что. – Она помолчала, испытующе глядя на Катю, и рассмеялась. – Да ладно, это я тебя троллю! А если серьезно – почему ты одна? Ты же классная! И молодая еще, а живешь как старушка. Надо что-то менять. Для начала – хотя бы прическу. – Таша встала, обошла вокруг матери, потрогала волосы, заколотые в пучок. – А давай тебя налысо побреем? У тебя красивая форма головы, и черты лица довольно правильные, тебе должно пойти. А еще можно тату сделать, на затылке, например. Когда волосы вырастут, будет не видно. Но ты-то будешь знать, что она там, и я буду знать, и это будет наша тайна. Общая.
Услышав про тату, Катя невольно потянулась рукой к пояснице, но остановила себя. Тайна. Одна из многих и не общая, а только ее. Хотя почему бы не рассказать? Ну, почему?! И вообще, спросила на свою голову, балда. На голову, с которой, возможно, и стоило бы что-нибудь сделать, по крайней мере, снаружи. Налысо? Ну нет! Но можно постричься покороче или покраситься. Например, в рыжий, как та самая Марина, которая Кате и правда нравилась: немногословностью и прямой, почти королевской осанкой.
А на вопросы дочери Катя, может, и ответила бы, если бы было что. Нет у нее никого, сто лет уже. Никого и ничего. Иногда она заставляла себя вспомнить, что все еще женщина: покупала по акции косметику, выискивала в магазинах что-нибудь эдакое. И что? Висят в шкафу клетчатые брючки, к которым не подходит ни одна кофта. Платье – длинное, в романтическом стиле, болтается на вешалке второй год, метет голубым подолом пыль, трется о старые сумки, которые давно стоило бы выбросить. Как там называется модная книжка про уборку, где сказано, что нужно избавиться от всего, что не радует? И написано ли там, что делать с собой, если и от себя – никакой радости?
Как-то они зашли с Ленкой в кафе, и подруга, посмотрев на Катю, сказала неодобрительно:
– Ты заметила мужика на входе? У него прям слюнки потекли, когда ты мимо проходила. Но ты так на него зыркнула, что у него все не просто опустилось, а отвалилось, наверное.
– Я? – Катя удивилась. – И как же я, по-твоему, зыркнула?
– А так, как раньше на электрических будках писали: не влезай, убьет! И череп с костями внизу.
– Ну и пусть! – Катя отмахнулась, хотя сказанное Ленкой ей почему-то было неприятно. – Что заказывать будем? Что-то хочешь к кофе?
В самом конце разговора, когда они уже расплатились, Ленка просила:
– А тебе Ёжиков звонил?
– Зачем?
– Да фиг его знает, попросил твой телефон, сказал, нужно что-то срочно обсудить. Я как раз занята была, некогда было выяснять, что да зачем, просто кинула ему твой номер. Значит, не звонил. Странно. Может, клинья решил подбивать? Вообще, он хороший мужик, Кать. Мне так кажется. Вежливый, спокойный. Над шутками моими ржет, а это, знаешь, не каждый может. И, кстати, свободный.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– А вдруг пригодится? Послушай, уши не отвалятся. В общем, он развелся не так давно. Брак долгий был, еще со школы вместе. И в институте встречались, но потом вроде собрались разбежаться. А она, оказывается, беременная была и, вместо того чтоб сказать ему об этом, пошла и сделала аборт. А потом пришла к нему, рассказала, и он все-таки на ней женился: то ли из чувства вины, то ли и правда любил. Только детей у них больше не было, это я, кажется, уже говорила. Наверное, как раз из-за аборта. И она всю жизнь его тем абортом попрекала: дескать, я чувствовала, что ты меня бросить хотел. И еще все время истерики закатывала: ты хочешь со мной развестись, потому что я ребенка тебе родить не могу? В общем, намучился мужик.
– Это он тебе рассказал? – Кате стало гадко. Он ведь ей почти нравился! А оказалось – трепло, про свою жену всем подряд гнусности рассказывает.
– Да нет, ты что! Он на такое неспособен. Про развод мне Игорь сказал, они с Весняковым видятся иногда. А про жену я через десятые руки узнала, через одну общую знакомую. Знаешь, как бывает: говоришь с кем-то, тебе начинают рассказывать, а ты понимаешь, что о знакомых речь идет. У тебя такого не бывало разве? У меня часто. Это потому, что я все время среди людей, а ты надомница. И отшельница. Монахиня чистой воды! Да, кстати! Эта общая знакомая – та еще чирикалка. Свистит как дышит.
