Современная семья - Хельга Флатланд
«Тогда я согласна, — ответила Анна. — Если только мы одинаково это понимаем». — «Расслабься, пожалуйста, моя точка зрения неколебима, и даже тебе не удастся ее поменять», — ответил я, раздосадованный и тем, что теперь я просто был обязан одолеть ее холодность — не стоило Анне вот так предупреждать меня, чтобы я к ней не привязывался, — и тем, что уже сам не понимал, есть ли в моих словах хоть капля правды.
«Ты раньше жил с кем-нибудь вместе?» — спросила Анна в первый вечер у меня дома. Я чувствовал такое умиротворение оттого, что она была рядом, ее чемодан стоял в спальне, ноутбук — на моем столе, а шампунь — на полочке в душе; я радовался ее зубной щетке в стаканчике на раковине, я так ждал этого целыми днями. «Около года почти что жил вместе с бывшей девушкой, но у нее оставалась своя квартира, и половину времени она проводила там, так что, наверное, это не считается», — ответил я. «А что случилось потом?» — поинтересовалась Анна, и я подумал, что это хороший знак — наконец-то она задала мне вопрос о личном, о моих прошлых отношениях, обо мне. «Она хотела детей, но только не при свободных отношениях, и поставила мне нечто вроде ультиматума, который я не мог принять», — ответил я честно и отчасти даже с вызовом, как бы побуждая ее продолжить разговор. Но Анна была нелюбопытна и не клюнула на приманку. «Странно вступать в отношения, чтобы попытаться изменить другого человека, — задумчиво произнесла она. — Никогда не могла этого понять».
— Так вы вместе или нет? — спрашивает Агнар.
Я едва заметил, что и он здесь, хотя теперь Агнар занимает несоразмерно много места в пространстве — почти два метра в высоту и длинные конечности, которыми он еще не вполне научился маневрировать.
— Нет, мы не встречаемся, — отвечаю я, опередив Анну. — Мы просто близкие друзья.
— Понял, — смеется Агнар. — Просто друзья.
Я постоянно забываю, что ему шестнадцать: несмотря на свой рост, широкие плечи и тень пробивающейся щетины на подбородке, Агнар кажется мне ребенком — наверное, потому что он и Хедда в данный момент, а может, и навсегда единственные представители нового поколения. Агнар, напротив, считает меня своим приятелем и союзником внутри семьи и часто звонит, чтобы попросить совета — по поводу девушек, друзей или Лив с Олафом. «Мама удивляется, почему у тебя никогда не было девушки», — сказал он некоторое время тому назад, играя у меня дома на приставке. «Мама знает почему, — ответил я. — К тому же это неправда, у меня было больше девушек, чем бойфрендов у твоей мамы». — «Папа говорит, что это не считается, потому что у тебя всегда было несколько девушек одновременно», — проговорил Агнар, уставившись на экран и не осмеливаясь взглянуть в мою сторону; его явно одолевало любопытство и стыд. «Пожалуй, отчасти он прав, но я как раз думаю, что это все равно засчитывается». Агнар повернулся ко мне, притворяться дальше было выше его сил: «Но как это? Разве так можно?» — «Никто, кроме тебя и девушки, с которой ты вместе, не вправе определять, можно так или нельзя», — ответил я. «А они не бесятся на тебя из-за этого?» — спросил Агнар. «Это каждый решает для себя сам, Агнар. Но посмотри, как много людей разводятся, посмотри на бабушку с дедушкой — как ты думаешь, почему?»
На следующий день мне позвонил Олаф — явно по поручению Лив — и попросил воздержаться от пропаганды при Агнаре, поскольку тот теперь вбил себе в голову, что ему надо бросить свою девочку и жить как свободный человек.
— Да, и в целом я согласна с теориями и позицией Хокона по поводу отношений, — неожиданно произносит Анна. — Честно говоря, это очень раскрепощает — встретить такого… да, именно раскрепощенного человека.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Лив, и я вижу, что от слов Анны в ней что-то вспыхнуло — воспоминание о том, как я окутал пропагандой Агнара, или, вероятно, потребность защитить себя.
— Я думала, ты разговаривал с ними об этом? — осторожно и тихо уточняет Анна.
— Не волнуйся, конечно, все знают, просто мои дорогие сестры никогда не слушают того, что я говорю, либо не придают этому значения. — Я улыбаюсь Лив и Эллен, понимая, что они не согласятся и скажут, что в нашей семье мой голос слышен громче всех.
— Но ты ведь не отрицаешь отношения как таковые? — уточняет Олаф.
— Нет, конечно, — отвечаю я и не знаю, что сказать дальше, потому что не хочу, чтобы Анна почувствовала вкус крови, не хочу подбрасывать ей новые аргументы, с которыми она могла бы согласиться, когда я уже и сам не уверен в своем отношении к ним; но не могу отступить от того, что отстаивал много лет, — ни перед самим собой, ни перед Эллен и Лив, ни в особенности перед папой.
В первые смутные часы после того, как мама с папой объявили, что разводятся, — прежде чем мне удалось взять себя в руки и укрепиться в лишенном эмоций осознании этого события как абсолютно естественного, — я чувствовал себя бесконечно покинутым и преданным. Они нарушили договор, твердо соблюдаемый мною. Я вел себя, как полагается ответственному сыну, который вместе с тем по-прежнему зависит от их заботы, но и они должны были проявить себя как внимательные родители, готовые прийти на помощь. Каким бы умным и взрослым я ни был с друзьями, девушками и коллегами, вся эта независимость испаряется, когда встречаюсь с родными. Я автоматически оказываюсь в роли младшего брата и младшего сына, и все мои попытки вырваться из ее рамок остальные воспринимают как театральный жест, беззлобно надо мной посмеиваясь; поэтому я был попросту не в состоянии понять, как мама и папа могли с такой легкостью расстаться со своими собственными ролями.
Некоторое время все мои силы
