На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
Романов посмотрел на нее, взяв из шкафа рубашку с брюками, вздохнул и закрыл дверь.
— Как хочешь, — бросил он и вышел из комнаты.
— Вадим, — позвала она. Он оглянулся. — Дай мне время… хотя бы до вечера.
Он кивнул и уже повернулся уходить, как услышал за спиной тихий голос Инны:
— И извини за утро, вернее за обед… ну, когда я проснулась…
Вадим улыбнулся, так ничего и не сказав.
Он ехал по родному проспекту и думал о сегодняшнем сне. Ему приснился маленький дом, отделанным сайдингом цвета кофе с молоком, садик и даже пара грядок с какой-то зеленью. Он сидел на качелях и баюкал ребенка. Тогда во сне он точно понимал, что этот ребенок его, и даже имя знал, а когда проснулся, никак не мог вспомнить.
Он баюкал малыша, а рядом в песочнице под цветастым зонтом сидела девочка. Она сосредоточенно насыпала лопаткой песочек в ведерко, что-то бормоча себе под нос. И во сне, Вадим знал, что и эта девочка тоже его. Эта маленькая темноволосая девчушка в платье в горошек — его дочка. Вот только имени он сейчас вспомнить не мог. Потом рядом произошло какое-то шевеление, будто кто-то подсел к нему на качели. Он не мог повернуть в ту сторону голову, потому что тогда пришлось бы потревожить малыша, спящего у него на плече. Вадим видел лишь светлую прядь и загоревшую руку, легшую ему на ногу.
Девочка в песочнице подняла голову и посмотрела на качели, потом вновь принялась за свои куличики, видимо, ее не беспокоило присутствие этой женщины. Напротив, даже успокаивало, потому что она вдруг запела тоненьким голоском, смешно коверкая слова.
— Уснул? — спросила подсевшая к нему женщина.
— Угу.
— Давай, я его отнесу в дом, — предложила она.
— Нет, пусть спит так.
— Опять прилипнет к тебе.
— Ну, и ладно, — сказал Вадим, поглаживая маленькую спинку сопящего ему в ухо малыша.
— Ладно уж, папуля, никто у тебя не отнимет твоих детей, дай нормально поспать ребенку, — тихо проговорила женщина и осторожно переняла у него ребенка.
А ему так не хотелось отдавать эту кроху. Даже во сне он боялся, что больше его не увидит и не почувствует тепло маленького тельца на своей груди. Но руки передали младенца, и взмокшая рубашка тут же стала холодной. Женщина зашла в дом, и он проводил ее глазами. Почему-то там во сне он точно знал, кто это, а проснувшись, никак не мог вспомнить ни фигуры, ни голоса, ни лица. Как ни пытался. А она вышла из дома и вынесла ему новую рубашку, и он улыбнулся этой заботе. И его женщина вновь села рядом, даже привалилась к нему, положив голову на плечо, после того, как он переоделся. И Вадим обнял ее одной рукой, поцеловав в макушку.
И тут к ним подбежала девочка, неся что-то в ладошках.
— Мотьите, мотьите, я зюка помала, — говорила она, показывая свою находку родителям. Они оба склонились к вымазанным в песке грязным ручкам, а по ладошке малышки ползла божья коровка. — Зюк! Зюк! Касивый зюк!
— Конечно, красивый, умница ты наша, — тут же уверила ее мама, гладя по черным волосам. — Только ты его не мучай. Посмотри и отпусти, ладно?
— Лядно, лядно, — согласилась девочка и подняла смеющиеся глаза-льдинки на родителей.
И Вадим проснулся. На часах было три не то ночи, не то утра. Он всё еще слышал смех своей дочери, чувствовал тепло уснувшего на плече сына, и даже любовь той женщины ощущал, словно все они и не были сном. Он закрывал глаза и призывал тот волшебный сон, ему вновь хотелось увидеть свою семью, пусть она и существует лишь в мире грез.
Когда-то давно он хотел семью. Жену, детей, кошку и может даже собаку. В его жизни была только одна женщина, с которой он этого хотел, но после ее предательства и бегства, больше об этом не задумывался. К чему лишняя морока? Правильно, ни к чему! Дети? Сначала они маленькие и вечно орут, потом подрастают и пакостят, потом хамят и не ставят родителей ни в грош. Жена? Он не верит в существование верных женщин, так зачем жениться? Чтоб в этом лишний раз убедиться? Кошка будет гадить, где попало, собака съест любимые тапки. Всё это суета и маета! Ни к чему! Ему и с Алькой хорошо. И больше никто не нужен.
Почему же тогда сегодня, после этого сна, он словно потерянный, словно утративший нечто важное и необходимое, как воздух! Ему ужасно хотелось обратно в тот сон, где дочка играет в песочнице, сын засыпает на его груди, и любимая женщина сидит рядом, привалившись к плечу. Потому что там ему было спокойно и тепло. Потому что там он не думал о своем прошлом, не терзался какими-то надуманными вопросами, которые и выеденного яйца не стоят. Потому что там он был дома.
Вадим встал и долго ходил по комнате. Ужасно хотелось курить, но в данный момент это было равносильно самоубийству, потому что Алька поймает его, как пить дать. Да и сигарет, один черт, нет. А если выпить, так ему завтра за руль, а он не рискнет правами, да и жизнь всего одна.
Романов шел на кухню, когда услышал из комнаты Инны глухой и тягостный стон. Он позвал ее по имени, потом постучал, а после вошел. Девушка, раскрывшись, металась на постели. Вадим пытался ее разбудить, но она лишь скрипела зубами и стонала. Наверно, действительно, нужно было перевернуть на нее ушат холодной воды, но, едва прикоснувшись к ней, он понял, что у девушки жар. Она обливалась потом и стонала. Он принес чашку с водой, полотенце и стал обтирать ее, чтоб сбить температуру. Вадим, вдруг сам не зная зачем, рассказал ей свой сон. Он обтирал в полумраке комнаты ее руки и плечи влажным полотенцем, говорил о своем видении и сам этим успокаивался.
А она словно слушала. Даже метаться перестала. Когда же сон парня подошел к концу, Инна заскрипела зубами, собирая простыню в кулак.
— Пусти, — тихо прошептала она, — пусти!
Вадим смотрел на ее мучения и звал по имени, даже потряс за плечо, но она словно завязла в своем кошмаре, и никак
